Альпийская серна
Сборник «Животные и их жизнь», 1908 г.
Статья по Чуди
Ни одно животное не придает такой прелести Альпийским горам, как серны. Красивые, быстролетные обитательницы скал, они небольшими стадами бродят по самым уединенным местам, оживляют высочайшие гребни гор и, скрываясь от преследующего их охотника, пробегают обширные, им одним доступные ледники. Доверчивые, способные к стадной жизни и вместе с тем почти совершенно безвредные, они весьма легко могли бы быть приручены и присоединены к стадам альпийских домашних животных, если бы вечно-враждебная встреча с ними человека не вселяла в них почти непреодолимого к нему страха. Часто возникал вопрос о том, нет ли возможности, при внимательном изучении их свойств и соответственном уходе за ними, сделать из них полезных домашних животных, с тем, разумеется, чтобы содержать их при человеческих жилищах только зимою, а летом предоставлять им полную свободу пастись в горах, подобно стадам домашних коз? Как некогда в Швейцарских долинах были приручены небольшие стада альпийских козлов, которые дали в неволе несколько поколений, так же точно можно бы было приручить и серн, которые в горах довольствуются и самым скудным кормом, а при более обильной пище у них, конечно, увеличилось бы количество молока и мяса.
Серны, как известно, очень походят на коз, особенно на коз горных, от которых отличаются только черными, как смоль, и крючком загнутыми назад рожками, за которыми находятся острые ушки, отгибающиеся вперед в то время, когда животное прислушивается, – крепкими и более длинными ногами, значительно вытянутою шеею и более коротким, как бы сжатым туловищем. Все тело серны отличается необыкновенною упругостью, в особенности шея. Вообще, серну изображают на рисунках неверно и, по преданию, придают ей длинную козлиную бороду; но она бороды не имеет, как и альпийский козел, у которого только зимою является легкая опушка под нижнею челюстью. Весною шерсть серны светлее, нежели когда-либо; она почти беловато-серая, а летом красновато-бурая; осенью же мало-помалу темнеет, так что в декабре становится черноватого буро-серого цвета, а нередко даже совершенно черного, как уголь. Только беловато-желтые пятна на носу, нижней челюсти, на лбу и брюхе, а также черные полосы на щеках и хребте, остаются неизменными во все времена года. С переменою цвета шерсть у серн не всегда сменяется; перемена в цвете зависит, вероятно, от различия в пище, от атмосферного влияния и от действия света. Зимою шерсть у серн чрезвычайно пушиста. У старых самцов волос жесткий и ломкий. Ноги у серны гораздо толще, чем у козы; она может широко раздвигать копыта, в особенности передние, снабженные выпуклыми ободками, что ей много помогает в переходах по льду и по узким горным уступам. Следы, оставляемые серною, похожи на козьи, только продолговатее, заостреннее и глубже. Особенно хороши большие, черные, сильно выпуклые и блестящие глаза этого умного животного. Верхушки очень твердых рогов серны тонки и остры; они представляют отличное орудие, которым она защищается против орлов и коршунов, и которым, в раздраженном состоянии, она может мгновенно распороть брюхо любой собаке. С человеком, однако же, она никогда не вступает в бой. У самца, который вообще несколько крупнее и у которого голова толще, – рога длиннее и расходятся один от другого больше, чем у самки. Отличительную черту серн составляет довольно большое раковинообразное углубление в коже позади каждого рога. Уродливые рога встречаются довольно редко. Впрочем, лесничий Мани, в Куре, имеет у себя порядочную коллекцию таких рогов. Уродливости обыкновенно ограничиваются одним рожком и происходят, как кажется, исключительно вследствие перелома. Если часть рога переломлена или сшиблена, то он отрастает большею частью на незначительную длину в другом каком-нибудь направлении: назад, вперед или в сторону. Место перелома обозначается припухлостью (валиком). Один экземпляр вышеупомянутой коллекции представляет пару рогов, загнутых вперед от самого корня; оба в середине изгиба были сломлены, и отсюда выросли вниз к морде, но не параллельно один другому.
Обыкновенным летним местопребыванием серн служат самые непроходимые и высокие места на Альпах, вплоть до снежной линии. В летнее время они не спускаются в долины, если ничто их туда не выгонит. Впрочем, лет двадцать назад, когда было запрещено охотиться на горах Гларуса, они небольшими стадами спускались по утрам, после восхода солнца, по лесистым склонам, и приходили на водопой в Зернф; в местах же открытых они преимущественно держатся вблизи глетчеров (ледников). С рассветом спускаются они на пастбища вниз по склонам утесов; от девяти до одиннадцати часов обыкновенно отдыхают, лежа по краям отвесных, лесом поросших, скал; в полдень медленно поднимаются на вершины, пощипывая по пути траву; до четырех часов опять отдыхают, пережевывая жвачку, на теневой стороне диких ущелий, располагаясь вблизи снега, который они очень любят, иногда проводят по целым часам на голых ледниках, вечером же опять спускаются к своим утренним пастбищам. Ночи они проводят целым стадом под нависшими скалами или между огромными камнями. Всего резвее бывают серны позднею осенью и в начале зимы. В это время целые стада их и отдельные пары по нескольку часов сряду тешатся самыми веселыми играми и притворными битвами. Собравшись где-нибудь на узком выступе утеса, они скачут, как безумные, изловчаясь сбить друг друга с ног, нацеливаясь ударить рогами в одно какое-нибудь место, и вдруг, с изумительной быстротою, поражая в другое, незащищенное; но при этом, они нисколько не озлобляются, а сохраняют самое веселое расположение духа. Если же в это время они заметят человека, хотя бы на самом дальнем расстоянии, картина мгновенно изменяется: все животные, от самого старого самца до маленькой полугодки, останавливаются, готовясь пуститься в бегство при первой тревоге. Даже в том случае, когда охотник стоит неподвижно, прежняя веселость к животным уже не возвращается; они медленно тянут в горы, оглядываясь с каждого камня, с окраины каждой пропасти, и ни на минуту не упуская из виду возможности внезапной опасности. Обыкновенно они уходят в таком случае на высочайшие горные вершины, и на самой верхней из них становятся друг подле друга целым стадом, беспрестанно заглядывая в пропасть и тревожно поводя в воздухе своими беловатыми головками. Летом, после такой тревоги их уже не увидишь в течение целого дня на том месте, где их потревожили; осенью же, когда в горах становится пустыннее, они нередко уже через час снова во весь опор спускаются по склонам утесов и являются на прежнем месте.
В середине лета серны, как это уже давно замечено, постоянно предпочитают западный и северный склоны гор, в остальное же время года – восточный и южный. Осенью, по мере того, как снег серебрит острые вершины Альп, и постепенно сползает ниже по горным пастбищам, спускаются и серны все ниже и ниже, под защиту горных лесов, которые в холодное время года и служат им притоном. В стужу они охотно перебираются на южную сторону гор, и в особенности любят держаться вблизи обнаженных и широких откосов, с которых снег постоянно сдувается ветром. Всего больше любят они ютиться в это время в шатрах, образуемых широковетвистыми елями, которые опускают свои сучья вплоть до земли, и таким образом защищают растущую под ними длинную и сухую траву от заносов снега.
Замечательно, что тонкий инстинкт этих животных дает им возможность отыскивать для своего зимовья такие леса, которые наиболее защищены от гибельных лавин; но, само собою разумеется, что это не всегда им удается, и потому многие из них ежегодно погибают под обвалами снега. Но лишь только наступит весна, и снеговой покров, лежащий на более высоких горах, начнет быстро утоньшаться, эти легкие животные уже спешат возвратиться на свои любимые вершины, и там снова начинают свою веселую летнюю жизнь, которую проводят частью среди снегов, частью среди зелени.
Поэт мог бы назвать серн альпийскими северными оленями не только по удивительной быстроте их бега, но также по их неприхотливости, выносливости и необыкновенной живучести. В местах, на которые уже не взбирается цепкая альпийская коза, на недоступнейших пастбищах самых крутых горных вершин, на каменных переходах, идущих от одной вершины утеса к другой, пасутся серны, как бы самою природою исключительно предназначенные для того, чтобы и в таких опасных местах пользоваться растительностью, дающею им, хотя и скудную, однако же питательную пищу, от которой к осени они жиреют. Впрочем, по частям скелетов, случайно находимым в горах, можно заключить, что в прежнее время серны были еще крупнее нынешних.
Зимою серны значительно спадают с тела, но не от недостатка пищи, потому что за исключением весьма непродолжительного периода, когда на горах выпадает сильный снег, она встречается в достаточном количестве, хотя уже и не так питательна, как летом: высохшая на корню короткая трава становится тощей и жесткой, как солома, и представляет резкий контраст с летними кормовыми травами и нежными побегами альпийских ольх, ив, альпийской розы и малинника. Вероятно серны, подобно оленям, в случае нужды вырывают из-под снега еловый хворост, древесную кору и мох; нередко спускаются они также в это время в долины, к ручьям, и в места, не покрытые снегом; питаются также длинными светло-зелеными лишаями, свешивающимися с елей, при чем иногда запутываются рогами в ветвях и погибают от голода. Мне самому пришлось раз видеть висящий на дереве скелет погибшей таким образом серны. Здесь кстати можно заметить, что эти же самые лишаи, которыми питаются серны, употребляются нередко и охотниками вместо пыжей.
Подобно всем жвачным, серны чрезвычайно любят соль, и потому охотно посещают известковые утесы, на которых иногда находятся соляные отложения. Серны аккуратно посещают эти солончаки, хотя бы за несколько часов пути, к особенности если соли оказывается много и вблизи находится вода, которая им необходима после того, как они налижутся соли. Охотники нередко сами тщательно поддерживают эти солончаки и даже посыпают соль в известных местах, где уже стараются не стрелять животных, что могло бы заставить их покинуть страну и долго не показываться в ней.
Серны, как и большинство этого вида животных, водятся стадами в пять, десять и до двадцати особей; в прежнее время они встречались даже по шестидесяти вместе. Это веселые, красивые и очень умные животные. В каждом движении серны обнаруживается чрезвычайная мускульная сила, проворство, живость и грация, в особенности в то время, когда внимание ее чем-нибудь особенно привлечено или когда она прыгает со скалы на скалу; в спокойном же состоянии, особенно в неволе, серны иногда стоят по целым часам на одном месте, некрасиво расставивши ноги, или, передвигаясь, едва волочат их; на равнинах у них вообще ленивая, тяжелая походка; тут им, видимо, не по себе; но стоит только спугнуть их, и они мгновенно преобразуются: мускулы их натягиваются, становятся упруги, как сталь, они с быстротою вихря несутся через ледяные поля и перепрыгивают через пропасти. Для того чтобы составить себе сколько-нибудь точное понятие об их удивительной подвижности, о быстроте и непостижимой верности их движений и скачков, необходимо видеть их самому. Они перепрыгивают с одной скалы на другую через глубокие овраги, удерживаются на склонах в равновесии при помощи таких неровностей, которые едва заметны для глаза, подталкиваются задними ногами и всегда совершенно верно достигают намеченного ими выступа. Альпийский козел далеко не такой мастер прыгать, он ниже ростом, длиннее, – вообще гораздо неуклюжее стройной серны, которая превосходить его также своей живучестью. С висящими наружу внутренностями, с простреленной печенью или подстреленной ногою мчится она иногда, как ни в чем не бывало, целые часы по полям, по скалам и ледяным пространствам, между тем как альпийский козел, будучи даже и легко ранен, падает и скоро умирает. Однажды охотник сильно поранил серну в ногу и потом в продолжение целых трех лет он видал обезображенное им животное издали, и только на четвертый ему удалось окончательно застрелить его; другой охотник совершенно отстрелил одной серне ногу в коленном сочленении, и она после того прожила еще четыре года. В 1857 году был убит в Энгадине очень старый самец (которому охотники насчитывали, конечно, ошибочно, до 40 лет); он уже давно был об одном роге, кроме того перенес перелом ноги и имел на теле шрам от пули, прошедшей на вылет. В том же году охотники застрелили за раз самца и самку, которые в ту же минуту полетели со скалы вниз. Когда стали поднимать самца, он едва мог шевелиться; когда же ему нанесли несколько полновесных ударов по голове, он встрепенулся и, несмотря на то, что его держали за одну ногу, вскочил, рванулся вперед, при чем протащил за собою на довольно значительное расстояние державшего его человека, наконец мощными толчками отбросил его в сторону и исчез. Когда серна тяжело ранена, она отделяется от остального стада, уходит в уединенное местечко между скалами, постоянно зализывает свою рану и скоро выздоравливает, или же умирает где-нибудь в глубоком рву, откуда охотнику уже не достать ее.
Чрезвычайно сильно развитое обоняние, прекрасное зрение, тонкий слух и умение ориентироваться предохраняют серн от многих опасностей. Когда они отдыхают или пасутся целым стадом, та из них, которая предводительствует остальными, большею частью сильная старая самка, принимает на себя обязанность сторожевого, хотя и остальные взрослые животные также не дремлют. Между тем как молодые спокойно пощипывают травку, играют между собою или, как это обыкновенно делают козы и олени, толкают одна другую рожками, сторожевая бродит в некотором отдалении, ежеминутно оглядывается во все стороны, высоко вытягивает шею, нюхает окружающий воздух, вспрыгивает на выступы скал и высматривает, не приближается ли откуда опасность. Если действительно покажется что-нибудь подозрительное, она испускает громкий свист и пускается бежать; остальные следуют за нею, но никогда не бегут рысью, а всегда галопом. Многие оспаривают это и утверждают, что серна не издает свиста в виду опасности; но мы можем по собственному опыту засвидетельствовать, что свист этот слышится почти каждый раз, когда стадо серн внезапно чем-нибудь потревожено. Это хриплый, резкий, несколько протяжный звук, издаваемый животным, вероятно сквозь передние зубы, который, на сколько мне известно, производится в виде сигнала всего один раз сторожевою серною, остальные же не повторяют его, как это делают сурки.
Такой же свист издают при приближении опасности и самец вигони и стада гуанако на Перуанских Кордильерах. Самки при этом тотчас же вытягивают головы в ту сторону, откуда грозит опасность и пускаются бежать, сначала тихо, потом все быстрее и быстрее, своим развалистым галопом, между тем как сторожевой самец постоянно следует за ними на расстоянии нескольких шагов, поминутно оглядываясь на преследователя, и таким образом прикрывает собою отступление. Но между тем как у Перуанских родственников серн охранение стада берет на себя самец, у наших животных этот пост вверяется самке. Вообще самки между сернами, очевидно, гораздо заботливее, внимательнее и усерднее в исполнении обязанностей, нежели самцы; поэтому-то последние и попадаются чаще под выстрел, да и те животные, которых удается иногда брать живыми, оказываются большею частью самцами. Может быть это происходит еще и оттого, что самцы живут часто по одиночке, вследствие чего их и легче бывает захватить.
Из внешних чувств у серн наиболее развито, конечно, обоняние. Охотника, стоящего под ветром, они чуют на огромном расстоянии, как сбоку, так и снизу, потому что воздух, нагреваясь в долинах, поднимается вверх и доносит до них испарения человека. Лишь только серна почует его, как все чувства ее вдруг достигают чрезмерного напряжения. Ухо и глаз соперничают в бдительности с чутким носом. Если серна при этом еще не видит врага, она сильно ударяет одной из передних ног по земле; все остальные животные приходят в беспокойство и бросаются во все стороны, как угорелые, потому что не могут еще с уверенностью определить ни того, на сколько близко находится опасность, ни с какой стороны она приближается, и потому не знают, куда бежать; по временам они останавливаются, собираются в кучу, теснятся одна к другой и вытягивают шеи, стараясь дознаться, где именно стоит охотник. Открывши его, наконец, они на минуту останавливаются и с любопытством разглядывают его. Пока тот стоит неподвижно, не двигаются и они; но лишь только он сделает несколько шагов, они пускаются бежать в известном направлении, к какому-нибудь хорошо знакомому, не слишком далекому убежищу. При этом очень редко случается, чтобы которое-нибудь из животных во время своего бегства со страху вспрыгнуло на такую отвесную скалу, с которой бы уже не могло двинуться ни вперед, ни назад; но если это случится, серна и тут не растеряется: она быстро измеряет взглядом глубину ближайшей пропасти, вытягивается по скале почти плашмя и пытается сделать невозможное возможным – прыгает в бездну и, конечно, расшибается до смерти. Серна никогда не останавливается в беспомощном положении и отчаянии на каком-нибудь свесившемся камне, как это часто случается с козою, которая в таком случае стоит, испуская жалобное блеяние, и ждет, пока пастух, с опасностью собственной жизни, не взлезет за нею и не стащит ее вниз. Серна никогда не дойдет до этого и скорее спрыгнет в пропасть. Впрочем, такие случаи редко и бывают с этими животными, так как они вообще гораздо умнее коз. Если серна очутится на очень узком выступе скалы, то она на минуту останавливается перед пропастью и, если отступление еще возможно, она иногда, преодолевши в себе страх перед преследующим ее охотником, оборачивается и, как стрела, мчится назад; в таком случае охотник, если он стоит на удобном месте, может успеть растянуться ничком на земле и прицелиться по направлению к скале, по которой должно промчаться животное. Серна спускается по отвесной скале даже в том случае, когда не замечает на ней ни малейшего выступа, который бы мог хотя сколько-нибудь облегчить спуск, и летит, постоянно стараясь загибать голову и шею назад, и таким образом отбрасывает тяжесть тела на задние ноги, чем предохраняет себя от быстрого падения. Присутствие духа в этом животном так велико, что в случае, если оно, даже падая вниз, заметит спасительный выступ, то напрягает все силы и неутомимо работает всем телом и особенно ногами, чтобы достигнуть его, и таким образом и при падении описывает кривую линию. В жизни и нравах животных вообще встречаются такие удивительные черты, о каких люди, живущие в городах, вдали от живой природы, не могут составить себе даже ни малейшего понятия. Но на сколько серна является владычицей окружающей среды на своих родных вершинах, на столько же беспомощна она, когда, вследствие какой-нибудь случайности, ей приходится покинуть свое отечество. Летом 1868 года, к немалому изумлению очевидцев, на лугу при Арбоне вдруг появился, вероятно кем-нибудь затравленный, самец, и не будучи вовсе преследуем местными жителями, быстро промчался, перескакивая через все заборы и изгороди, к озеру, и кинулся в воду, где долго плавал, не зная, куда пристать, пока совершенно не изнемог, так что его уже не трудно было взять в лодку; а за несколько лет пред тем была поймана молодая серна в Рейнской долине, где она завязла в болоте.
По рыхлому снегу, в который легко провалиться, и по гладкому льду серны ходят тише и осторожнее, вследствие чего тут на них всего удобнее охотиться. Но всего осторожнее ступают серны по ледникам в то время, когда они покрыты слоем только что выпавшего снега, предательски закрывающего пропасти; ступивши на него, они останавливаются и нередко поворачивают назад, между тем как даже люди решаются потихоньку подвигаться вперед. Отдыхая, серны редко вытягиваются всем телом по земле; обыкновенно они принимают, лежа, такую позу, чтобы им удобно было тотчас же вскочить на ноги. Охотно ложатся они где-нибудь в не слишком густом кустарнике, который бы мог сколько-нибудь прикрывать их; всего же охотнее на уступы, где скалы хорошо защищали бы их сзади, с боков же и спереди вид был бы совершенно открытый. Такую же осторожность проявляют они и ступая на опасные, нагроможденные один на другой, утесы; тут они подвигаются вперед с чрезвычайною осмотрительностью, и между тем как одни из них устремляют все свое внимание на то, как бы пробраться по узким неровным тропинкам, другие напряженно следят, не грозит ли еще какая посторонняя беда. Раз мне пришлось быть свидетелем того, как стадо серн пробиралось по очень опасному и крутому гребню утесов, покрытому множеством осыпавшихся из-под ног камней, и я, признаюсь, не мог не полюбоваться терпением и умом этих животных. Одна из серн, потихоньку поднимаясь, шла впереди; остальные же пережидали, пока передовая успеет взобраться вверх, и когда из-под ног ее перестали сыпаться камни, начала взбираться вторая, потом третья и т. д. Достигшие вершины раньше других, не тотчас же рассеялись по пастбищу, но спокойно выжидали, стоя на краю обрыва, пока к ним не присоединялась и последняя. Протоптанные или наезженные санями тропинки они перебегают, не задумываясь; но если нечаянно или на необычном месте наткнутся на свежий след человека, они содрогаются и либо возвращаются назад, либо огромными прыжками мчатся мимо и долго потом осматриваются и нюхают воздух. В воде они двигаются довольно быстро и, если раньше не были утомлены, могут плавать довольно долго. В начале 1863 года два молодых парня застигли двух серн на берегу одного небольшого альпийского озера. Увидев людей, серны мгновенно бросились в воду и поплыли на противоположную сторону; но парни побежали вдоль берега, стараясь опередить их. Самка первая достигла суши, вылезла из воды и убежала; самец же, задерживаемый покрывавшим озеро на несколько метров от берега льдом, который подламывался всякий раз, как он ставил на него передние ноги, и кроме того напуганный криком парней и каменьями, которыми они в него бросали, был принужден отплыть обратно; на противоположной стороне он был опять отогнан от берега и так несколько раз, пока, наконец, до того утомился, что опустил голову и издох. Он был вытащен на берег, и оказалось, что он весил тридцать килограмм.
Старые самцы редко живут в стаде; они ведут большею частью отшельническую жизнь и достигают иногда тридцатилетнего возраста; в это время волосы у них на голове седеют; молодые же животные покидают общественную жизнь только в ноябре, и тогда живут парами. С этого времени и до половины января между самцами происходят ожесточенные бои, которые часто имеют печальный исход: то один летит с утеса вниз головою, то сильнейший наносит слабейшему страшные удары рогами и забивает его до смерти, или гоняется за ним в продолжение нескольких часов. Самка отдает всегда предпочтение победителю, добровольно следует за ним и не покидает его до середины зимы, когда оба снова возвращаются к стаду. В конце апреля самка обыкновенно уходит куда-нибудь в уединенное местечко под скалою, где и рождает большею частью одного, редко двух детенышей, которых кормит в продолжение шести месяцев; иногда, впрочем, они остаются при ней целый год или даже два года; отец о них нисколько не заботится. Детеныши достигают полного роста на третьем году, когда у них окончательно развиваются рожки. В первое время они блеют, как козы, и уже через несколько часов по рождении, в продолжение которых мать тщательно вылизывает их, они следуют за нею через камни и скалы; спустя же двенадцать часов после появления своего на свет, они бегают так скоро, что человек уже не в состоянии догнать их. В случае если мать убита, детеныши возвращаются к ее трупу, и тогда их легко поймать живыми или застрелить. В сильном страхе детеныши издают глухое блеяние, наполовину раскрывая рот, как это делают иногда и взрослые животные, когда им приходится плохо.
Приручить серн, взятых еще детенышами, не трудно. В неволе их кормят козьим молоком и мелкой травой, дают им также капусты, репы и хлеба. В приемах своих они обнаруживают большое сходство с козлятами: охотно играют с ними, доверчиво следуют за своим хозяином, живут в ладу с собаками и принимают, пищу из рук даже незнакомых им людей. Рожки пробиваются у них на третьем месяце, причем торчат совершенно прямо, и только на втором году загибаются крючкообразно назад; цвет шерсти их гораздо светлее, нежели у взрослых, и остается таким до зимы, когда показываются более длинные, черноватые волосы. В том месте, где держат серн, хорошо нагромоздить больших камней так, чтобы образовалось несколько уступов, но которым они могли бы прыгать. Зимою не следует устраивать им теплого помещения: для них достаточно одного навеса и соломенной подстилки. Серны, которых держат в хлеву, любят ложиться зимою у открытого окна, через которое свободно свищет ветер и наметается снег. Те серны, которые попадаются в неволю уже взрослыми, остаются навсегда чрезвычайно боязливыми, и всякий раз, как к ним кто-нибудь приблизится, они готовы пуститься в бегство; те же, которые пойманы молодыми, никогда не достигают в неволе ни того возраста, ни той силы, как те их родственницы, которые живут на свободе. Иногда, впрочем, в них пробуждается свойственная им дикость: они начинают бить рогами каждого незнакомого им человека, лишь только он к ним приблизится, и наносят иногда очень опасные раны.
Кроме человека, серн преследуют и большие хищные звери. Так случилось однажды, что за серною гнался медведь до самой деревни, где она укрылась в дровяной сарай. Зимою, когда серны уходят в уединенные леса, их подстерегает рысь; летом опаснейшими их врагами являются ягнятник и большой орел. Этот последний хищник всего чаще похищает детенышей, которых легко поднимает вверх, тогда как первый обращает больше внимания на взрослых, и в то время, как они пасутся где-нибудь на краю обрыва, он старается ударом крыльев спихнуть их в пропасть, где и пожирает. Случается также, что на целое стадо обрушивается лавина и совершенно засыпает его, или на отдельное животное скатывается с высоты камень, как это часто случается весною. Однажды одна серна была засыпана наполовину снежною глыбою, скатившеюся с утесов, и случайно находившийся вблизи крестьянин мог взять ее живою. Один бернский охотник рассказывает, что он нашел раз весною под развесистою сосною пять засыпанных снегом и погибших, по его мнению, от голода, серн; далее он прибавляет, что снег под деревом был ими утоптан, за спустившимися же ветвями они этого сделать не могли, потому что там он был слишком глубок и плотен; кора и иглы на дереве, на сколько они могли достать, были ими обглоданы; но этот запас пищи оказался недостаточным. Мне этот рассказ кажется невероятным; вообще я никогда ни от кого другого не слыхивал о засыпанных снегом и погибших от голода сернах, хотя совершенно справедливо то, что серны частенько выбирают для своего зимнего местопребывания ветвистые сосны, под которыми и поселяются, и откуда предпринимают правильные экскурсии на пастбища; но они никогда не допустят того, чтобы все тропинки к этим пастбищам сделались совершенно непроходимы. Метель, продолжающаяся несколько дней сряду, может, правда, нанести снегу больше, чем на метр, однако серны и тут не унывают: они начинают усиленно работать ногами и всем телом, пока, шагов на двенадцать, не прочистят себе пути, а там уже им не трудно найти кустарник, или под каким-нибудь деревом отыскать сухой травы или мох. Большею же частью в тот же или на следующий день после метели наступает мороз, который настолько сковывает снег, что животные могут свободно ходить по нему, а если и проваливаются, то очень не глубоко. В некоторых местах на Альпах целые стада серн находят себе прекрасный запас пищи в копнах крестьянского сена; так, например, в Граубиндене, где существует обычай сохранять собранное в продолжение всего лета сено в копнах прямо на открытых местах. Около этих-то благодетельных складов и собираются часто целые семьи серн и выедают в них иногда такие огромные углубления, что могут даже укрываться в них во время зимней непогоды. К весне же, когда снег начнет таять и крестьяне придут посмотреть на свои запасы, отъевшиеся животные весело выскакивают из своего убежища и со свистом рассеиваются в разные стороны. Не приходится сернам страдать и от жажды, потому что они охотно лижут ледяные сосульки и частенько суют морду в снег. Болезни посещают их редко, хотя иногда, как говорят, на них нападает род чесотки. В те годы, когда альпийский скот страдает от болезни морды или копыт, ею же заражаются иногда и серны; кроме того в печени у них иногда заводится паразитные черви.
В желудке серн, особенно у старых особей, иногда находится род комка, величиною с лесной орех, иногда же и с куриное яйцо, который некогда пользовался большою известностью. Это темная масса, одетая блестящею, благовонною оболочкою и образующаяся, по всей вероятности, из непереваренных волокон, различных кореньев, соединившихся со смолистыми частицами съеденных животным почек и веток в твердый шарик. О целительной силе этих комков было исписано много бумаги; уверяли, что они помогают от всех болезней и даже способны предохранять от пуль на войне. Но уже Шейхер насмешливо отзывается об этом: «Конечно, можно обо всем говорить и писать, на словах легко указать, от каких именно болезней исцеляет шарик из желудка серны; но когда дело дойдет до практики, то тут только увидишь, насколько трудно исполнить то, что на словах кажется так легко.
Серны гораздо многочисленнее во всех частях Альп, нежели это обыкновенно думают на основании того, что люди, совершающие летом экскурсии в горы, встречают их мало, или вовсе не встречают. Можно несколько раз побывать в какой-нибудь местности, в которой постоянно живет до двадцати серн, и ни разу не встретить ни одной. Мы сами с несколькими охотниками несколько часов сряду смотрели раз в зрительную трубу на узкий выступ скалы, и не открыли и следа этих животных, между тем как посланный в то же место загонщик тотчас же выгнал трех сразу. В другой раз в одной небольшой рощице на крутом склоне горы, где мы до тех пор никогда не встречали серн, местные же жители только предполагали, что они должны там водиться, мы, к немалому удивлению своему, загнали семь штук. Большую часть дня эти животные лежат за камнями или кустами, где по причине рыжего цвета шерсти, их нелегко различить.
