Альпийские сурки
Сборник «Животные и их жизнь», 1908 г.
Статья по Чуди
Отечество сурка – скалистые склоны высочайших Альпийских вершин, где не растут ни деревья, ни кустарники, куда не заходит рогатый скот, а только изредка забегают козы и овцы. Даже выдающиеся камни среди огромных глетчеров служат часто местопребыванием сурков.
Кто не знает этих красивых маленьких зверьков, которых летом можно часто видеть между камнями на возвышенных Швейцарских пастбищах, где они играют между собою, и откуда их достают мальчики-савояры и потом носят по деревням и городам, заставляя их проделывать перед зрителями те незатейливые штуки, на которые способны эти зверьки, чем и зарабатывают пропитание себе и своим родителям?
Мясо сурков очень вкусно; это было известно еще в 10-м веке после Р. X. монахам Сент-Галленского монастыря; благословляя трапезу, за которой подавались жареные сурки, они обыкновенно говорили: «Дай Бог, чтобы они сделались жирными от благословения».
Сурок представляет собою одно из интереснейших явлений среди альпийской фауны. Над свойствами и образом жизни его было уже сделано столько наблюдений, что мы можем представить нашим читателям довольно полную картину того и другого. Хотя сурок и принадлежит к грызунам, но, по своему образу жизни, он существенно отличается от всех туземных животных этого отряда. Он не обладает проворством мыши или белки и не так ловок и хитер, как заяц. Проводя часть своей жизни под землею и будучи одарен от природы соответственными приспособлениями, сурок не уходит далеко от своего жилища: он довольствуется, для отыскания себе пищи, окрестностями своей норки, от врагов же, которые иногда забираются в его возвышенную область, он отличию умеет защищаться, пуская в ход зубы и когти. Зимою, когда ему было бы трудно снискивать себе пропитание даже на значительном расстоянии, сама природа принимает на себя заботу о нем, наводя на него глубокий летаргический сон, предохраняющий его от голода и от врагов, которые могли бы быть для него действительно опасны, если бы ему пришлось перекочевывать с места на место.
Питается сурок почти исключительно растительными веществами; на свободе он всего охотнее ест сочные альпийские травы, составляющие в то же время лучший корм для молочного скота, как например альпийский подорожник, альпийские астры, клевер, овечью траву, альпийский щавель и др., а при случае также маленьких альпийских птичек и их яйца; в неволе же – различные виды капусты, коренья и плоды, но никогда не ест мяса. Впрочем, в этом последнем отношении были сделаны следующие наблюдения: два сурка, запертые вместе, начинают бороться друг с другом, и один загрызает другого, но при этом не поедает своего противника. Один очень дикий сурок, посаженный в одну клетку с черным дроздом, четырьмя горными куропатками и одною лысухою, отгрыз головы двум из этих птиц; два других, более мирные и молодые сурки, прогрызли доски курятника и, как это делают куницы, отгрызли головы у нескольких кур, крови же их пить не стали. Вообще, если хотят, чтобы сурки не убежали, за ними следует хорошенько смотреть, потому что они с невероятною быстротою прогрызают самые толстые доски, перекусывают свинцовые задвижки окон и чрезвычайно легко взбираются вверх по стенам и перегородкам.
В неволе сурки берут плоды, которыми их кормят, в передние лапы и едят их, сидя; на свободе же есть сидя им, конечно, редко приходится. В неволе они охотно пьют молоко, при чем сильно чавкают и часто поднимают голову вверх, подобно курам. На свободе они пьют чрезвычайно редко.
Летняя жизнь сурка не продолжительна. С рассветом у входа норы появляются сперва старики; они осторожно протягивают в отверстие ее голову, осматриваются и прислушиваются, чтобы убедиться, нет ли где в окрестностях чего-нибудь подозрительного; наконец решаются потихоньку выползти из норы, затем делают несколько шагов в гору, потом останавливаются и принимаются за завтрак. Едят они с большою поспешностью, поминутно оглядываясь по сторонам, щиплют коротенькую альпийскую травку, но по преимуществу отыскивают цветки маленьких альпийских растений, потому что было замечено, что в тех местах, где побывали сурки, цветки эти исчезают на большое пространство вокруг. За родителями появляются вскоре и детеныши и также принимаются за завтрак. Насытившись, все ложатся где-нибудь на камне погреться на солнышке. Местечко, на котором сурки обыкновенно отдыхают, находится всегда не далеко от входа в их нору, и его, точно также, как и дорожку, протоптанную от него к норе, легко отыскать, потому что и то и другое совершенно гладко вытерто, как бы выскоблено. Время они проводят большею частью в играх и отдыхе. Ежеминутно присаживаются они на задние лапы, осматриваются, вылизываются, скребутся и чешутся, резвятся и заигрывают друг с другом, иногда детеныши поднимаются на задние лапы и стараются пройти таким образом несколько шагов. Между тем старые сурки стоят настороже. Едва они почуют что-нибудь подозрительное: хищную ли птицу, лису или человека, хотя бы еще и издалека, – ближайший к предмету тревоги сурок издает сквозь зубы громкий, прерывистый свист, оглашающий окрестность на значительное расстояние. Тон этого свиста, который можно слышать на высоких вершинах бесчисленное множество раз в день, скорее низкий, чем высокий, иногда он бывает жалобный, но всегда резкий и пронзительный. Все наблюдатели согласно утверждают, что свист этот повторяется только теми сурками, которые сами могли убедиться в предстоящей опасности; обыкновенно тот, который подал знак, тотчас же сам направляется к норе, а остальные следуют за ним молча. Впрочем, сурок, издавший свист, обращается в бегство только в таком случае, когда опасность находится вблизи; пока человек или хищное животное еще далеко, свист повторяется несколько раз; тогда, все сурки, на большое пространство вокруг, принимаются разыскивать врага, и свист раздается со всех выступов и склонов, чтобы он везде был слышен. Если неприятель спрячется за скалу и спокойно выжидает, сигналы замолкают; но зверьки не зевают, и лишь только неприятель снова покажется, свист их раздается опять. Наконец, если неприятель подойдет очень близко и начнет делать сильные, резкие движения, ближайшие сурки быстро скрываются в нору, те же, которые убежали без свиста, т. е. сами не видали неприятеля, появляются опять раньше других. Предположение, будто сурки выставляют настоящих сторожей, как серны например, положительно не доказано и оспаривается охотниками. Миниатюрность и окраска сурков уже предохраняют их от опасности, в особенности же хорошею защитою против внезапных нападений служат им чрезвычайно зоркие, блестящие глаза, которыми они могут разглядеть человека на таком далеком расстоянии, на каком человек едва ли был бы в состоянии рассмотреть сурка даже с помощью самой лучшей подзорной трубы. В суровую погоду сурки иногда по целым дням не выходят из своих нор: ночью же почти никогда не покидают их. Едва сядет солнце, как на местах, где сурки играли или щипали траву, уже не увидишь ни одного; а осенью они уходят даже вскоре после полудня. В это последнее время года они и днем неохотно покидают свое жилище в том случае, когда укрылись в него со свистом, т. е. вследствие угрожавшей опасности.
Наружность сурка можно изобразить приблизительно в следующих чертах: короткое, широкое, как бы придавленное сверху туловище, голова большая, толстая, плоская: через раздвоенную верхнюю губу, усаженную длинными усами, виднеются сильно загнутые, килевидные резцы, которые у старых бывают золотисто-желтого, а у молодых беловатого цвета. Черные, блестящие, круглые глаза несколько выдаются из орбит; миленькие, закругленные уши, покрытые довольно густою шерстью, плотно прилегают к голове, но, несмотря на это, заметны даже на некотором расстоянии. Щеки, от покрывающих их длинных волос, кажутся вздутыми; шея толстая и короткая; довольно короткие ноги свидетельствуют о достаточной физической силе. Шерсть, густая и грубая, на спине желтого и красновато-бурого цвета, на брюхе – желтовато-бурого, на глотке – ржавчино-бурого, по середине же головы заметна черноватая полоса, переходящая в голубовато-серый цвет. Черный нос и мордочка окаймлены беловатою полоскою, волосы на щеках желтоватые; сильные передние лапы, приспособленные к копанию, покрыты до самых когтей, длинных, черных и искривленных, грязно-желтыми волосами; толстые ступни, на которые животное опирается при ходьбе, и которые покрыты редкими волосами, – черного цвета; на передних лапах они снабжены четырьмя, на задних же, более длинных, но менее сильных, – пятью пальцами. Хвост сурка, на котором под верхним рядом волос виднеется подшерсток, окрашен на протяжении двух третей рыжевато-бурым цветом и оканчивается кисточкою совершенно черных волос. На ходу сурок несколько наклоняет голову, сидя же поднимает ее обыкновенно вверх. Играя на солнышке и сходясь после разлуки, сурки (если они члены одной семьи) машут в такт хвостиками, – молодые быстрее старых, которые более серьезны и положительны, и у которых шерсть, вследствие частого пролезания через узкий вход в нору и обратно, бывает на спине сильно вытерта.
Летом сурки живут парами или семьями на открытых уединенных местах, поросших травою и окруженных камнями или рвами, всегда на сухом грунте, причем охотнее располагаются на солнечной, нежели на теневой стороне склонов. Тут они вырывают себе летние жилища глубоко под землею, и проделывают ходы; коридоры эти бывают так узки, что в них с трудом можно просунуть кулак, и оканчиваются довольно просторною камерою. Наружное отверстие норы иногда выходит прямо на поляну, иногда же находится под камнями или между двумя скалами, где под него нельзя подкопаться. Коридоры направлены вверх, иногда несколько в сторону, иногда же прямо, и часто разделяются на несколько ветвей. Земля, вынимаемая при устройстве норы, по-видимому только отчасти выбрасывается наружу, остальная же часть плотно уколачивается и утаптывается.
Детеныши появляются на свет в июне месяце в числе четырех, много – шести; цвет шерсти их голубовато-пепельный, который позже переходит в желтовато-бурый; они редко показываются, пока окончательно не вырастут, и большею частью остаются в родительской поре до следующего лета. В неволе молодые сурки легко приучаются пить молоко и есть хлеб, капусту, репу и др. овощи, а также могут переносить голод в продолжение нескольких дней.
Очень часто случается, что одно и то же жилище служит суркам летом и зимою; в таком случае жилище имеет более обширную камеру, нежели тогда, когда предназначается только для летнего местопребывания; достоверно, однако, что существуют и исключительно летние жилища, только не во всех частях альпийских гор. Как в некоторых местностях горные лисицы летом поднимаются в альпийскую область и строят свои норы высоко над тою линиею, где перестают расти деревья, осенью же спускаются в более удобные для зимовья долины, точно так же поступают и многие сурки. Причиною перекочевок из одной области в другую является, вероятно, то обстоятельство, что жизнь на большей высоте несравненно спокойнее: встречаются иногда оазисы, согреваемые солнцем и покрытые горною растительностью: там живется хорошо, пока не наступят холода и не заставят спуститься ниже. Там, в верхней части альпийских пастбищ, из которых пастухи уходят обыкновенно в середине августа, а часто и ниже той линии, где исчезают древесные породы, находится зимнее жилище сурка, приспособленное для помещения целой семьи, состоящей обыкновенно из пяти до пятнадцати членов. Нору, которую сурки устроили себе на зиму, можно отыскать и раньше, нежели в нее переселится семья, что происходит обыкновенно в середине октября, – по остаткам сена, которые видны по дороге к ней. Когда зверьки, наконец, переселятся в это жилище, что они делают обыкновенно после того, как несколько дней простояла суровая погода, – вход бывает тщательно заткнут сеном, землею и каменьями; вход в летние жилища, а также в незанятые норы всегда бывает открыт. Если вынуть из отверстия закрывающий его материал, который часто бывает плотно вколочен и известен у охотников под названием затычки, но только в редких случаях доходит до наружного края коридора, – то оказывается, что в этом месте коридор разветвляется. Одна из ветвей, боковая, простирается не далеко и содержит иногда испражнения, иногда же совершенно пуста и, по мнению Шинца, образуется только в то время, как вынимается затычка, хотя, впрочем, подобные же боковые ветви существуют во входах и летних жилищ, которые вовсе не закупориваются. Очень вероятно, что эти боковые ходы прорываются самими охотниками, когда они преследуют зверьков, или же первоначально назначались животными для того, чтобы служить главною галереею, но были оставлены ими, потому что, продолжая рыть, они наткнулись на твердые породы и т. п. Позднею осенью, когда горы покрыты еще тонким слоем снега, охотник может узнать населенную нору по тому, что находящийся сверху норы дерн свободен от снега, конечно, если только нора находится не слишком глубоко под землею.
Главная галерея зимнего жилища сурка к концу большею частью направляется немного вверх и примыкает к продолговатой или удлиненной камере. Пол камер устлан мелким свежим или сухим сеном, имеющим обыкновенно красновато-бурый цвет. К осени трудолюбивый зверек выбрасывает часть его и заменяет новым. Предусмотрительный сурок начинает уже в августе месяце, в теплую, ясную погоду, скашивать зубами траву, и когда она высохнет, перетаскивает ее ртом в свою норку, Баснословный рассказ Плиния о том, будто альпийские мыши (он так называет сурков) носят в нору корм таким образом, что один из зверьков ложится на спину, нагружается сеном и придерживает его лапами, между тем другой хватает его зубами за хвост и тащит, вследствие чего, будто бы, спины сурков и оказываются такими вытертыми, – держался до последнего времени, хотя по волосам, которые можно видеть приставшими к стенкам всех коридоров, и не трудно отгадать, отчего спины у сурков большею частью вытертые. В камере жилища, назначенного только для летнего пребывания животного, никогда не видно запаса сена, в камере же зимней норы его всегда так много, что одному человеку едва под силу снести его. Вопрос о том, не пользуются ли сурки этим сеном, приготовленным дли теплой постели, чтобы в известных обстоятельствах утолять им голод, – еще не решен окончательно. Шинц и Рёмер основательно предполагают, что это случается в раннюю весну, когда зверьки, обманутые несколькими солнечными днями, слишком рано проснутся от зимней спячки и при возвращении стужи не находят другой пищи. Что у сурков по пробуждении от зимней спячки бывает сильный аппетит, мы это знаем по тем, которые содержатся в неволе. Если охотнику случится зимою разрыть нору сурка, он находит в ней всю семью, в числе 10-15 штук вместе на небольшом пространстве, погруженною в оцепенение, похожее на смерть. Зверьки лежат, свернувшись, прижавши мордочку к хвосту и вытянувши задние лапы вперед, так что подошвы их приходятся по сторонам головы. В этом состоянии летаргического сна заботливая мать-природа чудесным образом сохраняет своих детей, которые непременно должны бы были погибнуть от суровости зимы, продолжающейся в высоких Альпах 6-8 месяцев, если бы спасительный сон не поддерживал в них медленную растительную жизнь. Во все время спячки животные, конечно, ничем не питаются: так как процесс дыхания у них почти совершенно прекращается, то им и не нужно никакой пищи, а потому легким и не доставляется более обычного горючего и теплового материала, вследствие чего температура всего организма понижается, и он переходит в оцепенение. По всей вероятности, животные сначала впадают в обыкновенный, но довольно продолжительный сон, а низкая температура жилища и продолжительное воздержание от пищи, в связи с абсолютным спокойствием, обусловливают то, что этот обыкновенный сон переходит в летаргический, – зимнюю спячку, от которой животное пробуждается обыкновенно не ранее апреля.
Зимняя спячка – настоящая мнимая смерть или скрытая жизнь, и законы, по которым она наступает у животных некоторых классов, также скрыты от нас; несомненно, однако, то, что она ограждает и охраняет их жизнь. Но тут представляется вопрос: почему природа таким образом сохраняет один вид, и предоставляет другому, родственному виду, самому заботиться о своем сохранении? – Наш барсук, например, подвержен зимней спячке, родственная же ему росомаха обходится без нее в еще более суровые зимы северных стран. Кювье, напротив, замечает, что сенегальская соня уже с первого года своего пребывания в Европе стала впадать в зимнюю спячку, тогда как вовсе не знала ее в своем отечестве, а Гумбольдт говорит, что в тропических странах среди некоторых животных замечается явление, соответствующее зимней спячке наших стран, именно – летняя спячка: там продолжительная засуха производит такое же ослабление жизненной деятельности, как у нас продолжительная зимняя стужа, и к льяносах Венесуэлы крокодил, в долине Ориноко наземные и водяные черепахи, исполинский удав и многие виды мелких змей погружаются в оцепенение и проводят таким образом несколько месяцев сряду без всякой пищи.
Так-то и у нашего грызуна: как только прекращается принятие пищи, останавливаются и процессы пищеварения и выделений, и хотя кровообращение и дыхание и продолжаются еще, но так слабо, что едва могут быть заметны; тело животного холодеет, члены утрачивают всякую гибкость, и становятся почти совершенно нечувствительны к раздражению; желудок совершенно пуст, так что стенки его спадаются, кишечный канал – также, и только пузырь наполнен мочою. Термометр, введенный в тело сурка, убитого во время зимней спячки, показал только 7° животной теплоты; кровь была водяниста и ее было немного, сердце билось еще три часа спустя после смерти, сначала 16-17 раз в минуту, потом все реже; голова с полчаcа после отделения ее от туловища проявляла еще известную чувствительность, а некоторые мускульные волокна еще три часа после смерти сокращались, когда их раздражали гальваническим током: вот, насколько еще могущественна эта полу-угаснувшая жизненная сила.
Если понизить температуру вокруг погруженного к спячку животного, например вынести его на воздух, оно замерзнет: дыхание, которое в этом случае замедляется, уже не будет вырабатывать в легких достаточного количества тепла, необходимого для поддержания жизни. Профессор Мангили вычислил, что сурок, погруженный в спячку, в продолжение шести месяцев делает не более 71,000 вдыханий, тогда как в состоянии бодрствования он делает 72,000 вдыханий в продолжение двух дней. Замечено также, что у сурков, как и у других подверженных спячке животных, существует замечательное уклонение в строении кровеносной системы, состоящее в том, что к мозгу проходит только одна артерия, вследствие чего приток крови к нему оказывается очень незначительным, что чрезвычайно важно для изучения проявлений жизненной деятельности.
В неволе сурки живут в теплой комнате как лето, так и зиму; если же комната холодна, они сгребают все, что возможно, строят себе гнездо и погружаются в сон, но не в такой глубокий и беспрерывный, как на Альпах. Если зверька согреть, пульс у него немедленно ускоряется, и он пробуждается, но только при высокой температуре, и то не тотчас же начинает владеть членами, а спустя с полчаса, когда согретая дыханием кровь успеет проникнуть во все части тела.
Относительно зимней спячки сурков охотники рассказывают очень странные вещи: некоторые думают, что зверьки просыпаются при каждом новолунии: другие уверяют, будто они как при новолунии, так и при полнолунии перевертываются с одного бока на другой, не просыпаясь.
Проснувшись, они открывают входное отверстие, при чем втаскивают вовнутрь норы только часть затыкавшего его материала, остальное же оставляют во входе; случается это и в конце марта, по большею частью в апреле, и тогда следы зверьков заметны в снегу далеко вокруг: они отыскивают прогалины, где еще осталась прошлогодняя сухая трава, и на поиски эти им приходится бегать по снегу на довольно далекое расстояние от своих нор.
Сурки очень пугливы и прячутся между скалами при малейшем незнакомом шуме, потому что не могут бегать так скоро, чтобы человек не был в состоянии их догнать. Они избирают, по своей вероятности, кратчайший путь и при этом перелезают через сколько-нибудь доступные расщелины в скалах и переправляются через альпийские ручьи. Неизвестно, возвращаются ли сурки в свои прежние летние квартиры весною, и в зимние – осенью, или нет, и в каких именно случаях они вырывают себе новые.
Если под зимнее жилище сурков станут подкапываться прежде, чем они успеют крепко заснуть, и таким образом обеспокоит их, они с удивительною ловкостью начинают зарываться дальше в скалы, и им часто удается избавиться от преследований человека; но так как рыть новое жилище на месте разрушенного бывает уже поздно, то иногда стужа, застает их врасплох и убивает их. Подрыться под летнее жилище сурков никогда не удается, потому что тут они уходят вглубь скорее, чем преследователи их в состоянии рыть. Несомненно то, что семьи, не переселяющиеся весною выше, в летние помещения, предпринимают иногда далекие прогулки к цветущим лугам; на столько же достоверным представляется и то наблюдение, что каждая семья имеет свое определенное пастбище, куда посторонние не допускаются. Если какому-нибудь сурку, живущему в соседней области или пробирающемуся по этим местам, вздумается забрести на эту заповедную лужайку, туземцы нередко бросаются на него и отвешивают ему полновесные удары по голове и спине, и преступник с жалобным криком немедленно обращается в бегство.
Подрываться под норы сурков во многих кантонах запрещено, и совершенно справедливо. Там, где сама природа так заботливо и искусно охраняет жизнь безвредного зверька, жестоко лишать это беззащитное создание его убежища и убивать его. Если бы отрывать сурков в их жилищах было разрешено, эти животные, не причиняющие никому никакого вреда, были бы скоро совершенно истреблены, между тем как простая охота на них, при их осторожности, никогда не может быть для них слишком опасна, если только не ловить их западнями, от которых им, конечно, трудно оберегаться.
Жилище свое сурки очень часто располагают так, что из него можно обозревать всю окрестность. В этом случае охотник устраивает в расстоянии 20-30 шагов загородки из камней, откуда и следит за ними. Но старые сурки, заметивши постройку, в первые дни не решаются выходить, и потому не попадают под выстрел: они, против своего обыкновения, в таком случае только ночью выбегают ненадолго, чтобы пощипать травки, днем же выходят пастись уже только тогда, когда успеют привыкнуть к виду каменной стены. Тогда они выползают потихоньку, как тени, прислушиваются, оглядываются во все стороны и обнюхивают воздух, пока, не уложит их пуля охотника. Молодые животные всегда неосторожнее и любопытнее, и их можно убить несколько штук сразу одним зарядом дроби.
Впрочем, охота на сурков вовсе не так легка, как это представляется с первого раза, и охотник, незнакомый с местностью, может проходить несколько дней сряду по горам, не сделавши ни одного выстрела, хотя и беспрестанно будет слышать свист зверьков, и через каждые пять минут будет наталкиваться на их норы; между тем как опытный стрелок может, если только местность благоприятна, в несколько часов убить 6-8 штук. Лучше всего, если он спрячется перед рассветом где-нибудь поблизости от норы, чтобы уже быть на месте, когда зверьки рано утром появятся у входа своих жилищ. Первый выстрел служит сигналом всем соседним суркам; они тотчас же прячутся в свои норы и, начиная с сентября, как только охотник показался в этих местах, зверьки вряд ли решатся выглянуть на свет в тот же день. Если охотник не изучил предварительно положения нор, он ничего не поделает: зверьки уже видят его, когда он, со своей стороны, еще не успел их заметить, и их громкий свист, повторяемый далеко вокруг всеми окрестными сурками, держит их постоянно настороже, так что подкрасться к ним и напасть на них врасплох – нет никакой возможности. Поэтому охотник должен постоянно находиться под прикрытием. Если он громко засвистит где-нибудь за скалою, отчего все сурки поспешат в свои норы, и потом подкрадется к ближайшей норе и станет ждать, то он скоро увидит снова появляющихся сурков и может, шагов на десять вокруг, стрелять по ним. Само собою разумеется, что во время охоты на сурков полезно и даже необходимо, как и на охоте за сернами, иметь при себе зрительную трубу и почаще смотреть в нее. Часто оба эти вида охоты соединяются вместе, т. е. если не удастся преследование одних животных, обращаются к другим. Впрочем, неусыпная бдительность сурков и их далеко раздающийся свист служат нередко причиною неудачи охотника и часто приводят его в отчаяние. Если он подкрадется так, что загородит суркам обратный путь к норе и потом вдруг бросится на них, то животные, в отчаянии, испускают громкий, пронзительный крик и бегут к ближайшим расселинам в скалах, которые часто бывают настолько неглубоки, что сурок только уткнется в углубление мордочкою, задняя же часть тела, его торчит наружу. Тогда охотник, во избежание упущения, может палкою спустить его на землю и вытащить живого за задние лапы. На охоте за сурками применяли и следующий жестокий способ: загоняли сурков нарочно выдрессированными для этого собаками в такие отверстия, где их потом, среди жалобных криков, убивали палкою.
Охота на сурков представляет также и своего рода опасности. В ноябре 1852 года два охотника из Женевы, отец и сын Карие, отыскивали норы сурков у Аржентьерских глетчеров. Отец полез в отверстие жилой норы, стараясь в то же время расширять его руками, как вдруг камни, лежавшие не плотно один на другом, обрушиваются и засыпают охотника, лежавшего ничком. Увидев это, сын тотчас же бросается к отцу, чтобы освободить его от придавившей его тяжести, и ему уже удается вытащить его на половину, как камни осыпаются вторично и покрывают обоих вместе. Целых два часа барахтались охотники в камнях, – сын, лежа на спине отца, стараясь высвободиться, пока, наконец, младший, сильно придавленный, не испустил дух, а несчастному отцу, между тем, пришлось пролежать еще три ужасных дня под трупом своего девятнадцатилетнего сына в совершенном мраке, без всякой пищи и помощи, пока, наконец, друзья, хватившиеся его, не нашли и не отрыли его. Но и он прожил только несколько часов после своего освобождения: физические и нравственные страдания, которые ему пришлось пережить, свели и его в могилу.
Для горных жителей сурки служат как пищею, так и лекарством от всяких болезней; жирное, но вкусное мясо их дают даже больным. Сурка обыкновенно приготовляют, как поросенка: палят и выскребают шкурку, потом натирают солью и селитрою, коптят в продолжение нескольких дней и варят. В свежем состоянии мясо сурка имеет неприятный землистый вкус, чрезвычайно противный для людей, непривычных к этому кушанью. В нижнем Энгадине охотники жаловались нам, что на сурка редко найдешь покупателя. Жир служит, по народному поверью, хорошим средством против колик и коклюша, затвердения желез и других болезней; шкурка же, только что снятая с животного, доставляет прочный мех; она употребляется также от ревматизма. Кроме того, горные жители считают сурков хорошими предсказателями погоды: если они замечают, что сурки начинают собирать сено, значит, погода установилась надолго; если животные сильно свистят, – быть дождю; если плотно затыкают свои норы, это предвещает суровую зиму и т. д.
Кроме людей, за сурками охотятся еще орлы и ягнятники, в гнездах которых летом постоянно находят остатки этой живности, а также и альпийские лисицы. Не менее опасными для них врагами являются также внутренностные черви, которые живут в них иногда в огромном количестве.
