Домашняя кошка
Сборник «Животные и их жизнь», 1908 г.
Статья по Шейтлину
Кошка принадлежит к числу высоко одаренных животных. О способностях ее мы можем заключить уже по строению ее тела: это хорошенький, маленький лев или тигр в миниатюре. Все в ней строго гармонично: ни про одну часть ее тела нельзя сказать, что она слишком велика или слишком мала, почему всякая ненормальность в ней особенно заметна. Все в ней округлено, но всего красивее форма головы, как это можно видеть по обнаженному черепу. Нет животного, у которого голова отличалась бы такою красотою. В этом отношении, как и во многих других, кошка представляет совершенную противоположность свинье. Лоб у нее выпуклый, все части скелета, соразмерны и свидетельствуют о ее удивительной подвижности и ловкости при всевозможных движениях. Повороты ее не угловаты, а напротив, чрезвычайно плавны и едва заметны. Костей у нее как будто совсем нет, а все тело состоит из жидкого теста: походка настолько легка, что слышать ее невозможно; она замедляется и ускоряется по ее желанию. Так же велики и ее душевные способности, и совершенно соответствуют строению ее тела. Мы обыкновенно не даем себе труда оценить кошку по достоинству, потому что ненавидим ее воровские проделки, боимся ее когтей и высоко ставим ее врага – собаку, которая представляет с ней во многом резкую противоположность, а мы вообще не любим противоположностей, если не можем их примирить. Рассмотрим же кошку беспристрастно.
Прежде всего обратим внимание на ее необыкновенную живучесть, которая даже вошла в пословицу и которою обусловливается многое в образе жизни и судьбе этого животного. Кошка одинаково легко переносит как сильный жар, так и сильный холод: она никогда не бывает в испарине и не зябнет. Как вольная птица, может она, без всякого вреда для своего здоровья, проводить на воздухе лето и зиму, день и ночь. Убить ее очень трудно. Однажды на одном дворе случилось, что собака бросилась на кошку и буквально распорола ей живот, так что у бедняги вышли кишки, и она должна была волочить их за собою по земле: это было в январе месяце, в воскресенье утром. В таком виде перебежала она улицу, шмыгнула через подворотню во двор одного дома, взобралась на край медного котла для воды, который был вмазан в стену, и улеглась в него. Так лежала она, с вывалившимися наружу кишками, прямо на металле, день и ночь, при десятиградусном морозе, без всякой пищи, пока, наконец, ее нашли в четверг. Она была страшно слаба и едва могла поднять лапу. Тут случилась одна барыня, которая очень любила кошек; она вправила ей кишки и зашила живот, рубец же по временам смазывала маслом, а кошка постоянно зализывала его, и вот, через какие-нибудь пять-шесть недель она уже опять бегала по крышам, гоняясь за птицами. Помощь она приняла охотно, – она была слишком слаба для того, чтобы противиться ей. Нет почти никакой возможности задушить кошку, положивши ее под колокол воздушного насоса: она как будто может задерживать воздух в себе, так же, как верблюд задерживает выпитую им воду, медведь – накопленный им жир. А как долго может кошка пробыть в воде и не утонуть! Нить ее жизни тягуча, как птичий клей, который можно вытягивать, сколько угодно, придавая нити всевозможные направления. Эта жизненная энергия присуща уже телу кошки, и не есть результат ее образа жизни, потому что ею обладают одинаково и котята. Скорее можно сказать, что самый образ жизни, который ведет кошка, становится возможным только вследствие существования этой силы или, по крайней мере, во многом обусловливается ею. Выносливость тела кошки доказывается уже необыкновенною подвижностью сочленений и способностью ее сильно вытягивать свои члены. Зрение у кошки не слишком хорошо, в особенности днем: избыток света ослепляет ее и она должна либо стягивать зрачки, придавая им форму полумесяца, либо совершенно закрывать глаза. При лунном свете она видит превосходно; в совершенной почти темноте она расширяет зрачки, и из пространства, которое нам кажется мрачным, в ее глаза попадает столько света, что они горят, как огоньки; иногда и днем глаза ее становятся совершенно прозрачными, с зеленоватым отливом. Если положить перед нею какое-нибудь любимое ею кушанье, она иногда долго не видит его, зато чует по запаху, и начинает обнюхивать все вокруг, пока не найдет его. Чувство вкуса у нее довольно тонко, но еще более развивается, если приучать ее есть все, что едят люди; оно способно даже измениться на столько, что она, хотя и принадлежит к плотоядным, начинает предпочитать хлеб всему остальному. Любимое кушанье ее обыкновенно составляют мыши, птицы, в особенности же рыба из чего видно, что у нее губа не дура. Некоторые кошки любят лучше всего молоко. Что все они любят рыбу, это известно всякому и вошло даже в пословицу; но они не любят мочить лап в холодной воде, а потому сами не ловят ее, а высматривают, нельзя ли как-нибудь иначе поживиться рыбкой, и на ней всего чаще попадаются в воровстве. Но как устоять против такой приманки! Странное совпадение: животное, пребывающее постоянно на земле и на крышах, которое чувствует себя привольно только там, где тепло и сухо, питает такое сильное влечение к существам, населяющим холодную и влажную стихию! Вот, она садится у пруда, и с жадным наслаждением следит сверкающими глазами за рыбками, играющими в воде; наконец, поднимает лапку и быстро, но в то же время слегка, дотрагивается до поверхности воды, но вдруг, как бы испугавшись, снова отдергивает и отрясает ее. В кухне, когда на сковороде жарится рыба, она уж тут как тут, и за столом всего чаще приходит ласкаться к обедающим в то время, когда слышит запах жареной рыбы. Дерзкие и дурно воспитанные кошки, поддаваясь своему естественному влечению, даже без церемонии прыгают на стол и тянутся к лакомому блюду. Так же сильно в кошках влечение и к птицам. Как трудно бывает иногда уберечь от них канарейку, висящую в клетке! Кошка либо прыгает сперва на стол, и оттуда старается добраться до кольца клетки, либо поднимается по оконной занавеске, готовясь разорвать птичку своими острыми когтями. Если взять ее на руки и держать на некотором расстоянии на высоте клетки, то легко заметить, как заблестят ее глаза; пульс ее в одну минуту усилится на двадцать-тридцать ударов. Но подобные опыты вредны ей по словам «не введи меня во искушение», и особенно опасны для птички. А как она следит за воробьем, как крадется к нему, сидя на крыше! Точно лев, приметив газель! Но вот воробей поднялся вверх; кошка прыгает за ним, и иногда попадает мимо крыши и кубарем летит на землю. Некоторые не проучиваются даже опытом, если только удалось отделаться страхом или легким ушибом. Охота, которую кошки предпринимают на птиц, понятнее их попыток ловить рыбу: и сами-то они похожи на птиц, потому что большую части своей жизни проводят на крышах. С такою же жадностью бросается кошка и на мышей, и из-за этих зверьков просиживает иногда по целым часам где-нибудь перед щелью.
Чувство осязания сильно развито у кошки во всем теле; вот почему она так и любит все мягкое и теплое, старается постоянно взбираться на подушки и перины, любит полежать на теплой плите или на кухонном очаге; весною приятно потягивается, развалившись где-нибудь в саду на земле, из которой в это время выходят теплые испарения; охотно греется на солнышке, лежа на лужайке, закрывает даже при этом глаза, отчасти потому, что ее беспокоят слишком яркие лучи, отчасти же, чтобы беспрепятственнее и полнее насладиться теплотою, разливаемою солнцем. Когда же, напротив, ей приходится пробираться по воде или снегу, она по временам приостанавливается, чтобы отряхнуть лапки. Сильная чувствительность сосредоточена в этих нежных лапках, но не менее того и в хвосте, который у нее по-видимому особенно восприимчив ко всякой боли и служит ей для выражения всяких ощущений. Ест кошка очень медленно; зубы у нее маленькие, тонкие и острые. Иногда, особенно в молодости, ей просто еще не достает умения справляться со всякого рода пищею, и если она ест, например, хоть бы свою любимую рыбью головку, и какая-нибудь косточка станет ей поперек горла, тогда она начинает жалобно мяукать, и быстрым движением лап как бы старается освободиться от нее. Если ей захотят помочь вытащить кость, она не противится, замечая, что это для ее же пользы.
Не менее тонок у нее и слух. Малейший шорох, произведенный мышью, заставляет ее встрепенуться, навострить уши; малейший шум пробуждает ее от сна. Спать на мягком доставляет ей большое удовольствие. Если же ее разбудят, как она долго потягивается! Ленива она в высшей степени, и ведет себя, как изнеженные люди, когда им приходится поневоле вести суровый образ жизни, но спит очень чутко, как и враг ее, – собака, к которой бодрость, однако, возвращается тотчас же по пробуждении. Дышит кошка беззвучно.
Котята очень миленькие зверьки. Голосок у них сначала бывает чрезвычайно тонкий и нежный, совершенно детский. Они очень беспокойного нрава и, еще слепые, выползают из гнезда, куда мать втаскивает их назад. Но едва откроется у них хоть один глаз, их уже ничем не удержишь; они начинают лазить туда и сюда, постоянно при этом мяукая, а потом и заигрывать: все, что катится, бежит, ползет, порхает, привлекает их особенное внимание; в них рождается тот инстинкт, который заставляет их преследовать мышей и птиц. Они забавляются хвостом матери, который постоянно находится в движении, и своим собственным, когда он на столько отрастет, что они могут достать его кончик переднею лапкою, и кусают его, сначала еще не сознавая, что он также составляет часть их собственного тела, точно так же, как ребенок подносит ко рту и кусает свой большой палец, принимая его за нечто постороннее. Котята делают самые причудливые прыжки, самые неожиданные движения, большею частью повертываясь задом, как телята, но не так угловато, как те, а, напротив, чрезвычайно грациозно. Их играми, которые они чрезвычайно любят, как вообще все дети, наблюдатель может любоваться в продолжение нескольких часов сряду, что особенно полезно живописцам, сделавшим своею специальностью изображение животных; на котятах они могут изучить все игривые позы, все грациозные движения кошек вообще. Наконец, когда их глаза совершенно откроются, они уже начинают различать хорошее от плохого, друзей от врагов: если к ним подойдет собака и залает на них, они крысятся и фыркают на нее, – вообще напоминают львят.
Материнская любовь кошки к своим котятам также вошла в пословицу, как и некоторые другие ее свойства. Она заранее приготовляет для своих будущих детенышей род гнезда из различных мягких вещей, или выбирает для этого чью-нибудь постель. Если ей кажется, что они тут не безопасны, она поднимает их ртом, стараясь осторожно захватить только кожу, и то губами, слегка ущемляя ее, и иногда долго носится с ними, пряча их от людей, а также от котов и собак, которых ненавидит, и кладет где-нибудь в темное местечко; уходит поесть, но потом опять спешит к своим деткам, которые уже зовут ее. Замечательно, впрочем, что некоторые кошки (как и некоторые коровы) не умеют хорошенько обращаться с первыми детенышами, не знают, как взяться, и оставляют их в совершенном пренебрежении, так что те нередко умирают от голода и холода; со временем же они становятся опытнее, и, наконец превращаются в самых нежных и заботливых матерей. Это можно объяснить не иначе, как влиянием, которое оказывают на кошек, в продолжение нескольких поколений, близость к человеку и вообще домашняя жизнь с одной стороны, и новость положения, непривычка к роли матери – с другой. Люди вообще внушают им мало опасений из-за котят, в особенности кухарка, которая их постоянно кормит, но мужчин они все-таки боятся больше, нежели женщин; еще больше боятся они собак, всего же больше котов. Лишь только приближается этот последний враг, кошка, как бешеная, начинает бросаться из угла в угол, не решаясь, впрочем, прямо отогнать его; если же он найдет котят, то наверное загрызет. Кошка приходит тогда в ярость, бегает по всему дому, жалобно мяукает, и долго-долго не успокаивается, потому что знает, что котят ее уж нет. Когда котятки подрастут и начнут выражать желание поиграть, кошка садится между ними, как кроткая, неутомимо-терпеливая мать семейства. Как она весела в эти минуты, как приятно чувствует себя в кругу своего потомства, как снисходительно сама заигрывает с детьми. Вообще у кошки множество источников наслаждений, и она, ценя грубые удовольствия, в то же время способна испытывать и более возвышенные чувства. Кот уже более эгоистичен: он живет исключительно для себя, мало заботясь о котятах и об их матери. Он и котенком уже резко отличается от кошки: он задорнее, смелее и более склонен к ссорам: голос у него несколько грубее и уже предвещает будущий бас, голова сравнительно несколько больше, подбородок круглее, нежели у кошки.
Посмотрим же, каковы главные свойства кошки. Прежде всего нам бросается в глаза ее ловкость. Ловка она и физически, и нравственно, – в этом отношении и тело и дух ее находятся в полной гармонии. Как ловко, например, перевертывается она в воздухе, когда ей приходится падать вниз спиною! Малейшее сопротивление воздуха уже дает ей, как любой птице, возможность перевернуться. Как ловко удерживается она в равновесии на тонких перекладинах или на ветвях деревьев даже тогда, когда их сильно трясут! С какою ловкостью спасается она от врага, делая при этом самые неожиданные повороты! Любовь ее к опрятности может быть отнесена отчасти к физическим, отчасти же к нравственным свойствам. Она беспрестанно чистится и облизывается, чтобы все малейшие волоски, начиная с головы и до кончика хвоста, всегда были в порядке. Для того, чтобы привести в порядок волосы на голове, она сначала, оближет лапку, и потом уже приглаживает ею голову; не оставляет без внимания даже самую оконечность хвоста. Нечистоты свои она тщательно скрывает, зарывая их в ямку, вырытую предварительно ею самой. Если ей случится окрыситься от испуга при виде собаки, при чем волосы у нее на спине поднимаются дыбом, то, по миновании опасности, она тотчас же принимается за свой туалет, и опять приводит его в порядок. Шерсть свою она постоянно держит в чистоте, слизывает всякую приставшую к ней грязь, в чем представляет совершенную противоположность со свиньею. Стремление к чистоте, один из существеннейших признаков эстетического чутья, свойственно ей от природы.
Кошка обладает удивительною способностью взбираться на значительную высоту, – способностью, которая вообще не лишена нравственного элемента, потому что требует сильных и крепких нервов. Она взбирается по отвесным елям до самой верхушки, нисколько не будучи уверена, что ей удастся благополучно спуститься обратно. При этом она обнаруживает некоторый страх и просит о помощи; но кому же придет охота лазить за кошками по деревьям? И вот, она остается на верхушке до тех пор, пока ее не погонит оттуда голод, и она понемногу, и то задом, спускается вниз. Кошка, вероятно, не задумываясь, взобралась бы на шпиц страсбургской колокольни: чем дальше вверх, тем для нее приятнее! Ее тянет все выше и выше, лезть и лезть без конца, и не потому, чтобы она при этом не замечала опасности, что случается только с животными низших классов. Если кто захочет ее спихнуть, она крепко впивается когтями в дерево. Впрочем, иногда инстинкт увлекает ее, и она поднимается на такую вышину, что ей приходится помогать; но впросак попадают только молодые и неопытные животные.
Кошка хорошо различает пространство и расстояние, а также прямые, косвенные и вертикальные поверхности. Прежде, чем сделать прыжок с незнакомой ей высоты, она останавливается на минуту, как бы измеряя глазами расстояние, и рассчитывая, достанет ли у нее на столько силы и ловкости, и иногда долго не решается прыгнуть; но раз прыжок сделан и оказался удачным, она никогда уже не задумается перед ним; в случае же, если он не удался, она в другой раз снова приготовляется к нему и делает вторичную попытку. Часто, вместо того, чтобы взбираться прямо, что ей было бы очень легко, она прибегает к диагонали. Не так хорошо различает она время. Что она знает, например, обеденный час, это всякому известно, потому что к этому времени она всегда возвращается домой; но при ее свободном образе жизни, частом пребывании на крышах, и при устройстве глаз, приспособленных к смотрению ночью, ей чаще приходится обращать внимание на пространство и место, нежели на время. Впрочем, судя по степени ее умственных сил вообще, ее должно быть вовсе не трудно научить плясать в такт, хотя, конечно, ее любовь к свободе, ее нетерпеливость и отвращение к какому бы то ни было стеснению, а также влечение к прогулкам по крышам представляют этому достаточные препятствия, и тот, кто захотел бы взять на себя этот труд, может быть не выдержал бы до конца и должен был отказаться от своего намерения.
Хорошо различает кошка также цвета и звуки; она узнает человека как по одежде, так и по голосу. Если, например, она лежит на диване и по-видимому спит, а в это время на улице закричит продавец молока, она тотчас же вскакивает и спешит к нему за дверь, если он хоть раз давал ей этого любимого ее напитка. Но музыку она не любит; пение также, по-видимому, ей неприятно: За канарейкой она следит только глазами, нисколько не обращая внимания на переливы ее голоса: для нее она не более, как лакомый кусок.
Способность кошки запоминать место удивительна, и она прекрасно умеет применять ее к делу. Она бродит всюду в окрестности, побывает во всех соседних домах, погребах и кладовых, взлезет на все крыши, чердаки и сеновалы; это вполне домашнее животное, а отсюда ее всем известная привязанность к месту, а не к людям: она либо вовсе не следует за человеком, когда он переезжает с одной квартиры на другую, или же снова возвращается на старое жилье. Непонятно, как она может отыскать свое отечество, – тот дом, в котором жила, когда ее унесут из него в мешке, на расстояние нескольких часов пути! Говорят, что собакой руководит в этом случае чутье; про кошку этого сказать нельзя, но между нею и домом существует как бы какая-то тайная симпатия.
Собака обладает еще большею способностью различать место и время, но у нее более общее представление о месте, у кошки же – более частное: собака привязывается больше к местности, кошка – к строению. В этом отношении собака напоминает лошадь, с которою она всегда живет в дружбе, кошка же – птицу, к которой также чувствует влечение. Собака и лошадь довольны уже тем, когда могут побегать, кошке же хотелось бы иногда и полетать. В случае пожара кошка оказывается гораздо находчивее свиньи, овцы и быка: она не только спасается сама, но спасает и своих детенышей, точно так же, как вольная и бесстрашная коза, принадлежащая, как и она, к животным, хорошо лазящим. Впрочем, иногда кошке приходится и пострадать за свою привязанность к дому; она нередко умирает в его пламени.
Кошка – охотник по природе, и обладает всеми необходимыми для этого качествами: ловкостью, быстротою, хитростью и мужеством. Сначала, будучи еще маленьким котенком, она гоняется за кубарем или клубком ниток, который сама же подкатывает; в комнате ловит мух, в саду – букашек, на лугу преследует бабочек, у воды подстерегает рыбу, на суше – мышей, в воздухе – птиц, даже в то время, когда вовсе не голодна. Она ловит голубей, которые, конечно, не сопротивляются ей, в своей невинности не подозревают, чего ей от них надо, и добродушно отдаются в ее когти, которыми она их преспокойно ощипывает, и потом съедает. На дворе она, как будто играя, гоняет кур, очень хорошо понимая, что с ними ей не справиться, но вдруг бросается на какого-нибудь цыпленка, и уносит его; таскает и маленьких утят. Если она неосторожно схватит мышь, так что та укусит ее в губу, то она хоть и закричит и бросит непокорную, но через минуту опять пускается за нею. На крысу она решается нападать только тогда, когда еще не испытала ее силы и крепости ее зубов; но, почувствовавши их раз на себе, в повторении урока уже не нуждается, потому что отвага ее не доходит до безумия: она хорошо знает свои силы. Иногда она решается даже нападать на ворон. Зрелище борьбы между ними представляет не малый интерес. Они становятся, например, на лугу, одна против другой, приседают к земле, и впиваются друг в друга взорами, как ярые дуэлисты. Ворона, которая могла бы подняться вверх, не взлетает, – ей нечего бояться: будучи вполне уверена в силе своих крыльев, она как бы подсмеивается над кошкою, а между тем старается не плошать, постоянно держа наготове клюв для защиты, и крылья на случай бегства, смотря по степени опасности и обстоятельствам. Кошка, со своей стороны, старается соразмерить прыжок, и в таком напряжении они долго держат друг друга. Ворона, по-видимому, большая плутовка, потому что она сейчас же могла бы прекратить эту комедию, а между тем тянет ее иногда около часа. Под конец вся эта история оказывается не более, как делом чести: за кем останется поле битвы. Но вот, кошка поворачивается и притворяется, будто хочет пуститься в постыдное бегство; видя это, ворона считает бой оконченным, и поднимается вверх; но кошка вдруг быстро повертывается и бросается на свою противницу, стараясь схватить ее за крыло уже налету: ей не так дорог самый бой, как те хитрости, к которым иногда прибегают на войне. Вся эта игра показывает, что кошка умеет рассчитывать свои средства, что она обладает сообразительностью, которая и действительно ясно выражена в строении ее черепа, также как и у вороны. В качестве домашнего животного она все пойманное и награбленное тотчас же тащит в дом. Чтобы подольше насладиться удовольствием преследования, она часто, поймавши мышь, опять выпускает ее, и долго продолжает с нею жестокую игру. Мышь или кубарь – для нее все равно, как для ребенка – живой или искусственный жучок: он с одинаковым удовольствием обрывает лапки и крылышки как у того, так и у другого; но если случится, что кубарь закатится куда-нибудь в щель, кошка не станет долго сидеть перед нею. При виде мыши она становится настоящим тигром и беспощадно преследует свою жертву. Некоторые кошки только загрызают мышей, а не едят, в особенности коты; кот не берет того, что ему не нужно, кошка, же более изощряет свое искусство в ловле мышей: она охотится на них из естественного побуждения, которое оказывается очень полезным в нашем хозяйстве, и ловит их также для котят.
Удивительное мужество проявляет кошка относительно самых больших собак и бульдогов, несмотря на такую огромную разницу между ними по величине и силе. При виде такой собаки, она тотчас же высоко выгибает спину, в глазах ее вспыхивает гнев или загорается отвага, смешанная с отвращением. Она уже издали фыркает на своего врага, она готова скрыться, убежать, вспрыгивает на мебель, на печку, или спешит к двери. Но если у нее есть котята, и собака подойдет близко к ее гнезду, она яростно бросается ей на встречу; один прыжок – и она уже на голове у своего неприятеля, впивается когтями в его шерсть, царапает морду, готова выцарапать глаза. Если собака сама бросится на нее, она поднимает лапу с выпущенными когтями, оскаливает зубы и все-таки не отступает. Пока еще свободна ее спина, она спокойна, потому что ей не трудно отбивать нападения с боков. Лапою она может действовать, как рукою. Прижавшись в угол, она может выдержать нападение хотя бы пяти собак, и не отступит, да и не может отступить: она сильна только в углу, имея неприятеля перед собою, глаз на глаз, защищаясь когтями против его зубов. Она могла бы одним прыжком перескочить собаке через голову, но она знает, что тогда она погибла, потому что собака всегда может догнать ее. Если врагом ее окажется бульдог, и ему удастся схватить ее сзади за затылок, он в одну минуту может задушить ее. Если же собаки уйдут, не сделавши нападения, то кошка, если она не трусливого десятка, остается спокойно на месте и ждет, не придут ли они снова, как будто сама вызывает их на бой и готова отразить хоть десять нападений. Некоторые, впрочем, пользуются выгодами своего положения, быстро взбираются на ближайший возвышенный предмет, спокойно посиживают себе на корточках вверху и смотрят полузакрытыми глазами на своих неприятелей – собак, которые бессильно подпрыгивают на месте. Кошка знает, что собака не может ни лазить, ни высоко прыгать. Если же захочет схватить ее человек, она взбирается еще выше или убегает вовсе: человек ей гораздо страшнее.
Когда собака гонится за кошкой в открытом поле, то кошка, если чувствует себя достаточно сильною, быстро поворачивается и кидается на своего врага. Собака не выдерживает, обращается в бегство и спасается в ногах своего господина, которого кошка, уж конечно, не посмеет тронуть. Некоторые кошки, из сильной ненависти к собакам, бросаются на каждую, даже на самого большого бульдога, одним прыжком вцепляются ему в голову, – и давай царапать ему морду, причем метят прямо в глаза. Есть кошки, которые живут только в кухне, никогда не заглядывая в комнаты. Такая кошка ни за что не впустит в кухню собаку, считая кухню своим владением.
К храбрости же кошек следует отнести и их склонность к дракам, к потасовкам. Склонность эта прямо вытекает из того, что они резвы и игривы по природе. Кошки – настоящие ночные гуляки: хотя они и днем часто дерутся, немилосердно царапаются, возятся и катаются по крышам, при чем иногда скатываются вниз, перевертываясь даже в воздухе, но большею частью борьба происходит у них по ночам. Дерутся больше коты. Кошка гораздо более привязана к дому, к своему гнезду, как вообще самки всех животных. Впрочем, главными забияками не всегда оказываются сильнейшие, первыми драчунами не всегда бывают коты; есть головорезы и между самками. Они гоняются за всеми кошками без исключения, не боятся и самых сильных котов, всех вызывают на бой и, не перебегая даже через улицу, а прямо махая с крыши на крышу, где только возможно, являются пугалами для жителей целых улиц. И это буйство у них не искусственное, не привитое воспитанием, – таковы они уже по природе. С такою храбростью соединяется у них неустрашимость и присутствие духа. Подобную кошку не спугнешь, как собаку или лошадь, – ее можно только прогнать силою. У тех больше предусмотрительности, за то она храбрее. Ее ни удивить, ни поразить невозможно; удивляться способны только еще более совершенные животные. Восприимчивость кошки к внешним впечатлениям вся сосредоточивается в алчности ее при виде пищи или в желании учинить драку с товарищами, – все остальное для нее как будто вовсе не существует. Поэтому и падение ее, даже с крыши вниз, мало потрясает ее. Кошка, после такого воздушного путешествия, только встряхнется.
Много говорят о хитрости и лукавстве кошки, и не без основания: как лукаво приближается она, почуяв еще издали запах рыбы, и как добродушно мяукает, притворяясь, будто хочет просто приласкаться, чтобы только отвлечь внимание от жаркого. Как она поднимает голову и смотрит, поднимает ее снова, отступает назад, раз... и она уже схватила кусок со сковороды и – марш! Утащивши что-нибудь, она показывает вид, будто не сделала ничего дурного, и бежит к двери. Ее выпускают и тут только замечают, что дело не ладно. С каким лукавством сидит она тихо-тихо перед мышиной норкой и поджидает, вся подобравшись, отчего кажется маленькою-премаленькою; долго ждет она; но вот, разгораются ее глазки (мышка уже показалась на половину), а она все еще сдерживается; она хорошо умеет владеть собою, как вообще все хитрецы, – она знает, когда наступит настоящая минута. Если она ошибется в расчете, то начинает сердиться и мяукает на совершенно особый лад.
Чувство чести, гордость, тщеславие почти незнакомы кошке: она ведь существо не общественное, живет больше в одиночестве, не радуется победе и не стыдится поражения. Если она и знает иногда, чье мясо съела, то больше из страха перед наказанием. После угроз или даже побоев, она только встряхнет свою шкурку и без церемонии снова является через несколько минут. Но ей, по-видимому, доставляет некоторое удовольствие, когда она, в первый раз поймавши мышь и притащивши ее в комнату, начинает мяукать, как бы стараясь привлечь этим внимание людей, и ее похвалят, погладят по головке. Следовательно, и в кошачьем роде есть все-таки некоторые следы чувства чести. Угрозы пальцем, без подкрепления ее пинком, кошка почти не понимает; также нечувствительна она и к словесному выговору, но палки или розги она боится, потому что знает, что они больно бьют. Этим последним средством легко можно приучить ее постоянно соблюдать чистоту, потому что она имеет склонность к ней уже по природе. Научиться какому-нибудь искусству ей трудно: она для этого слишком нетерпелива, слишком любит пользоваться свободой и заявлять только свои права, не сознавая при этом никаких обязанностей. Все же ее можно научить прыгать через обруч и через руки, сложенные кольцеобразно. Можно также, для шутки, запрягать ее в маленькую тележку; но она всякий раз упрямится, и либо вовсе не двигается с места, либо бросается в сторону, или же, наконец; лезет вверх. Если хотят приучить ее к этому, то должно поступать с нею очень кротко, потому что она своенравнее даже козы, и долго не может привыкнуть к повиновению. Двери (например, у кухонных шкафов) она всячески старается отворять: отчасти по природному чутью, отчасти вследствие приобретенного опыта вскарабкивается она к замку и нажимает ручку; затем, опершись спиною о стенку, приотворяет дверь, прыгает на пол и, подсунувши лапку, окончательно достигает цели.
Много рассказывают также о льстивости и вероломстве кошки, даже об ее мстительности; но, по моему мнению, уже слишком много. Льстить она действительно любит: если ей кто понравится, она ласкается к этому человеку, трется щекою или боком о его щеки или ноги, приходит утром к его постели, прыгает в нее и начинает ласкаться, или же подпрыгивает около кровати, лазит по ней, но, несмотря на все это, может, совершенно неожиданно, и очень больно оцарапать. Если гладишь ее по спине, она, вертит хвостом в разные стороны, выделывая им различные, не предвещающие ничего доброго, маневры, и обдумывая в то же время, как бы получше изловчиться, и вдруг, неожиданно, впивается когтями в руку; похлопаешь ее по боку, – она кусается, ущипнешь кончик хвоста – еще того хуже. Она даже бросается на человека и злобно запускает зубы ему в руку или в ногу. Бывали даже случаи, что кошка прыгала безо всякой видимой причины прямо в лицо человеку, который ее любил, ухаживал за нею и лелеял ее; вполне доверять кошке никогда нельзя. Но в большинстве случаев такое обращение с ее стороны – не более, как оборона: кожа ее чрезвычайно чувствительна, и каждое, несколько грубое, прикосновение причиняет ей боль; или же следствие испорченности ее природных свойств, потому что ее уже слишком часто подозревают в коварстве и плутовстве и иногда без причины наказывают. Собака, конечно, не сделает этого, зато она до глупости добродушна, из чего еще не следует, чтобы все, кто не отличается добродушием, должны были считаться лукавыми. Действительно – лукавые кошки составляют редкое исключение, – ведь попадаются же и лукавые собаки, хотя, конечно, несравненно реже. Причины, заставляющие лукавить человека, оказывают подобное же влияние и на самых совершенных животных. Тем не менее надо сознаться, что некоторые кошки уже по природе бывают хуже других. К тому же надо еще прибавить, что некоторые скорее стараются убежать, нежели решатся укусить, другие же, напротив, кусаются, но сначала, очень нежно, как бы желая предостеречь, и очень хорошо понимая, насколько это больно. Рассказ о том, будто одна кошка, за то, что хозяин ее, против своего обыкновения, не дал ей ничего за обедом, подкралась к нему, когда он спал в своем кресле, и задушила его, принадлежит к животно-психологической мифологии: этот господин наверное слишком плотно покушал и с ним сделался удар. Для того, чтобы задушить самого маленького ребенка, не достанет силы и у самой большой кошки, потому что лапы ее для этого слишком слабы.
Каждая кошка имеет свой особый голос, и остальные отлично понимают ее. Молодые кричат, как дети; в этом крике можно ясно различить звук «фрау». Совершенно иначе кричат кошки, когда сзывают своих котят. Кошки постоянно разговаривают между собою: интересно было бы знать, о каких таких предметах они ведут между собою беседу! Иначе мяукают они, когда просят чего-нибудь, еще иначе, когда выражают удовольствие и т. д. Как характеристично их ворчание, когда они едят и в то же время боятся, чтобы у них не отняли того, что им дано или что пришлось стащить. А так как ворчание в обоих случаях бывает одинаково, то можно подумать, что они и то, что им дано, считают украденным, из чего можно заключить, что у них таки частенько бывает не чиста совесть.
Непонятно, почему кошка чувствует такое влечение к корню валериана. Кажется, с чего бы животному любить растение, которое ему нездорово, которое приводит его в лихорадочное состояние и опьяняет его? А между тем, кошки собираются целою толпою, в особенности в ясные лунные ночи, в места, где сложены корешки этого растения, обступают их со всех сторон, валяются на них, нюхают их, кусают, отчего приходят в сильное возбуждение, делают безумные прыжки, судорожно подергиваются, припадают на одну лапу и при каждом прыжке прихлопывают задом; но при этом сейчас же можно заметить, что одни неистовствуют больше других, и каждая ведет себя по своему: известно, что в состоянии опьянения обнаруживается характер, вообще душевные свойства.
Между кошками замечается большое различие по отношению к их внутренним свойствам. Одни, как были, так и остаются дикими, боятся людей и могут быть приручены только в третьем или четвертом поколении, другие же уже с самого рождения показывают привязанность к человеку, и притом в такой степени, что очень неохотно уходят из комнаты и, как собака, всюду следуют за своим господином или, еще чаще, за своею госпожою, и по целым часам гуляют с ними. – Одна кошка умнее и хитрее, другая глупее: тащит, например, рыбу, которую только что стянула со сковороды, прямо в комнату, несмотря на то, что ей за это уже доставалось, и не может понять, что рыба – не то, что мышь. Более умная, конечно, не сделает этого, и постарается сожрать украденное жаркое где-нибудь на чердаке. Но никогда кошка не станет зарывать того, чего не может доесть, как это делает собака: она не имеет ни малейшего понятия о сбережении на случай голодухи.
Вследствие этого одни кошки больше способны к воспитанию, нежели другие; тех, за которыми следят с самого рождения, можно не только научить кое-чему, что, собственно, есть преимущественно дело памяти, но даже отчасти изменить их природу, ослабить в них естественную боязливость, склонность к чему-нибудь и т. д., можно, например, приучить их есть из одного большого корыта с собаками, лисицами, крысами, белками, мышами, куницами, воробьями и т. д., как этого добилась одна пожилая особа в Люцерне, которой удалось соединить таким образом за одним корытом общество из сорока животных различных пород.
Некоторые кошки вступают в странную дружбу с собаками, в особенности с пуделями, этими живыми, умными и добродушными животными; рыжие кошки всего больше любят рыжих пуделей, и так приказываются к ним, что не отходят от них. Утром, едва завидит кошка своего друга, тотчас же бежит ему на встречу и ласкается к нему; когда он спит, ложится на него, как на мягкую постель и лежит таким образом по целым часам. Она играет его хвостом, дергает его за уши, за шерсть, и он – ничего, не противится ее ласкам; они ходят вместе гулять, защищают друг друга, что, конечно, чаще выпадает на долю собаки. Если пуделю выстригут шерсть, совершенно или до половины, кошка сначала не узнает его, фыркает на него и выгибает при виде его спину, но скоро снова признает его, и дружба их возобновляется.
На сколько действительно может быть сильна дружба вежду собакою и кошкою, можно ясно видеть из следующего факта. Когда в 1839 году в С.-Галлене было издано запрещение держать собак, одну собаку привязали на веревку; но ей очень не хотелось сидеть на привязи, и она постоянно дергала ее; на выручку к ней явилась кошка и перегрызла веревку.
Если кошка способна любить своих котят, людей и собак, то она точно также способна любить себе подобных, – своих взрослых подруг-кошек, хотя в этом чувстве для нее и не может быть такой естественной необходимости, как в чувстве к своим детям, такого уважения, какое ей должен внушать человек, и такого своенравия, как по отношению к собаке; их она любит, как товарищей, относится к ним просто дружески. Кошки помогают, услуживают одна другой. Раз случилось, что одна кошка упала в помойную яму; она стала кричать, призывать на помощь; ее вытащили, обмыли чистой водой и посадили в саду на солнышко. И что же? Многие были свидетелями того, что к ней стали собираться понемногу соседние кошки, которые могли видеть это происшествие только с крыш соседних домов; они перелезли через садовую решетку, чтобы добраться до нее; за ними явились другие, еще и еще, окружили беднягу, принялись лизать и скоро совершенно осушили и вычистили ее. Пострадавшая не противилась и спокойно высидела до конца. Тут, следовательно, проявилось сразу несколько чувств: сострадание, желание оказать помощь, знание, чем помочь, любовь к чистоте и отвращение от мокроты. Этот поступок составляет, по-видимому, верх того, на что может быть способна кошка, – но нет: она может сделать и больше этого.
Есть кошки, которые производят над собой операции, и, как истинные маленькие львы, признают действие человеческой помощи, по примеру большого льва, жившого в пещере Андрокла. Случается, например, что кошка попадает хвостом или лапой в западню, устроенную для куниц, как тут быть? – И вот наша кошка возвращается домой с ободранным хвостом или о трех лапах: четвертая осталась в западне. Как же она это сделала? – Да очень просто, – одно из двух: либо она сама так изувечила себя, или же эту недобрую услугу оказали ей другие кошки. Рассказывают, что подобные же услуги оказывают друг другу также мыши и крысы; но здесь мы имеем в виду собственно не самую услугу, а ту боль, которую приходится безмолвно выносить пленнице в обоих случаях, производит ли она операцию сама, или ее ампутируют другие. Самообладание не малое, достойное льва или животного львиной породы, каково бы оно ни было, – большое или маленькое! Но если кошки оказывают одна другой подобные услуги, это значит, что они, если даже и не сознают, то, по крайней мере, чувствуют, что следует освободить товарища; считают свободу за высший дар и охраняют ее, даже до готовности пожертвовать каким-нибудь членом, что, во всяком случае, вполне согласно с их нравами и обычаями. Не противоречит им также и случай, который рассказывают про одну кошку: когда она раз заболела и ее натерли едкою мазью, отчего у нее вылезли все волосы, и она постоянно зябла, хозяйка спускала ее всякий раз из окна в корзиночке. Кошка вылезала из корзинки, исполняла, что ей было нужно, потом опять садилась в нее и просила, чтобы ее снова подняли вверх.
Вот еще два факта, сообщенные нам лично людьми вполне здравомыслящими, выражающимися всегда чрезвычайно точно, безусловно правдивыми и обладающими весьма обширным и основательным научным образованием, которые сами были очевидцами их. Одна ангорская кошка с шелковистою шерстью, которая жила несколько лет в одном доме и пользовалась особенною любовью своего господина, должна была скоро окотиться. Она несколько раз с мяуканьем подходила к своему другу и как будто куда-то звала его. Он вставал и шел то в одну комнату, то в другую, обошел весь дом, но кошка все не успокаивалась; наконец, когда он подошел к ее подушке, кошка легла на нее и умолкла; но лишь только хозяин удалился, она снова отправилась к нему, выражая желание, чтобы он опять последовал за нею, и опять легла при нем на подушку, так что он ясно увидал, что ей хотелось, чтобы он остался с нею, что он и исполнил. Когда же она, наконец, окотилась, то уже оставалась совершенно спокойною. Кошка эта была родом из Азии, а азиатские кошки вообще выше европейских.
А вот еще случай. Одна кошка постоянно следила за канарейкой, которой ей очень хотелось полакомиться; но птичка захворала; кошка, подошедши раз к ее клетке, увидала, что она лежит в ней, как мертвая, с ужасом отступила прочь и смотрела на нее с видом сострадания: ее желание овладеть ею, причинить ей зло исчезло навсегда. Первый случай указывает ясно на нежную привязанность кошки к своему благодетелю, на ее уверенность в том, что он может и желает помочь ей, на ее особое уважение к людям вообще, – уважение, которое, при хорошем обращении с животным, вызывает полное доверие с его стороны. Из второго случая мы можем заключить, что кошка способна выказывать сострадание, и что даже ее склонность к умерщвлению, под влиянием какого-нибудь внезапного и сильного впечатления, может перейти в совершенно противоположное чувство, – что она способна чувствовать жалость к существу, совершенно от нее различному, и, по-видимому, назначенному ей в пищу.
К боли кошка очень чувствительна: она не может переносить ее с таким же терпением, как слон, лошадь или собака. Когда ее наказывают, она постоянно вертится и корчится, но никогда не поддается. Сила сопротивления в ней чрезвычайно велика: она защищается до последней возможности, так что даже сложилась поговорка: «отбивается, как кошка на веревке». – От болезни кошки умирают редко, от старости же они никогда не умирают на глазах людей, – почти все прячутся перед смертью, так что мы не знаем, где и каким образом их постигает смерть, и иногда только запах падали приводит к их трупу, который оказывается где-нибудь в темном уголку, под крышею или на чердаке. Иногда, впрочем, через известные промежутки, они подвергаются эпидемии, которая, начинаясь на востоке, распространяется на всю Европу; тогда может случиться увидать умирающую кошку, но и тогда она старается, по возможности, скрываться от взоров людей, в чем представляет совершенную противоположность с собакой, которая именно перед смертью разыскивает какого-нибудь любимого человека.
Хотя кошка и проводит большую часть жизни на крышах, все же она – домашнее животное, и живет в близком общении с человеком. Про нее нельзя сказать, чтобы она не знала своего отечества; она имеет определенное место жительства, и подчинена условиям культурной жизни, вследствие чего подвержена и болезням, неразлучным с этими условиями, хотя и в меньшей степени, нежели собака и лошадь. Уже из того, что она через известные промежутки подвергается общим законам распространения болезней в континентальных странах нашей планеты, ясно, что ее отношения ко времени совершенно иные, нежели, например, отношения земноводных и др., которые живут и умирают, повинуясь более частным законам и влиянию на них времени года, дня, даже часа. Кошка живет более общею, а потому и высшею жизнью, хотя, понятно, она кроме того еще подчинена особым, даже индивидуальным законам. Она испытывает болезни, свойственные юности, зрелому возрасту и старости, внутренние и внешние страдания, каким подвергается и человеческий организм: расстройство желудка, чахотку, судороги, трудную боль, воспаление глав, боли, в ушах и т. д.; задние конечности ее поражаются хромотою, страдает она также зубною болью. К старости глаза ее начинают слезиться, слух притупляется, умственные способности также слабеют. На сколько, будучи котенком, она бывает весела, жива, детски-резва, на столько же к старости становится серьезна, апатична и нерешительна. Эта перемена происходит в ней постепенно, так что мы можем проследить ее. Бешенство, которое иногда нападает на нее, есть вместе и душевная и телесная болезнь, которая также проходит по Европе эпидемически, но чрез большие промежутки: оно сперва производит душевное расстройство, а затем убивает и тело кошки. Собака, заболевши бешенством, бежит все дальше и дальше, и пробегает таким образом огромные пространства, кошка же в этой болезни, по своему обыкновению, скачет по крышам, бросается по комнатам, прыгает на печи, на столы, кидается на людей и, как тигр, страшно запускает в них зубы. В собаке начало этой болезни проявляется в том, что она начинает сердиться на своего господина и на всех домашних, и скалит на них зубы, кошка же в это время начинает неистово прыгать. Глаза, как известно, – зеркало души, а потому у обоих животных, лишь только помрачится ум, помрачаются и глаза. Такому бешенству или водобоязни подвержены только высшие животные, – млекопитающие, и только самые совершенные из них.
Мы можем более или менее ясно различать сложение, темперамент, способности и характер различных кошек. По сложению их, им вообще нужен теплый и сухой климат; темперамент у них – резко выраженный флегматико-холерический, только в молодости – сангвинический; переход бывает очень резкий. Способности у кошки посредственные, характер весь заключается в любви к свободе, проявляющейся в склонности к своеволию, в полнейшей необузданности, в чем кошка представляет сходство с козою, только она, как животное, отлично прыгающее, проводящее большую часть жизни на крышах, на воздухе, еще независимее и смелее. Если не легко устеречь козу, то кошку еще труднее.
У каждой кошки свой нрав, и нет возможности по одной судить обо всех; но кто знает свойство кошек вообще, в их главных чертах, тот уже может определить, что согласно с их природою, и что нет. Самый лучший критерий мы имеем в сравнении кошки с собакою, ее врагом и, вместе, другом, и в ее отношении к ней. Склонность кошки к своеволию делает ее менее способною к совершенствованию, а, следовательно, более удаляет ее от человека.
Способности кошки могут достигнуть большого или меньшого совершенства, или и вовсе остаться неразвитыми, сообразно с ее внутренними свойствами и с тем, как с нею обращаются. Сообразно же с этим слагается и ее поведение, вообще устраивается ее жизнь и судьба.
Кошка вообще относится к окружающему довольно пассивно. Если бы это было иначе, мы могли бы, и даже должны бы были поставить ее в более благоприятные условия и предсказать ей более благоприятную будущность.
