Игры и забавы животных

Серия книг «Друг животных», 1909 г.

 11267

В то время как дети богатых родителей играют дорогими замысловатыми игрушками, бедным детям приходится довольствоваться обручами от рассыпавшихся бочек, камешками, тряпочками и черепками, которые они заботливо собирают, но все же и они любят играть нисколько не меньше богатых детей; они превесело бегают взапуски, играют в прятки, водят хороводы. Животные – такие же бедные дети; они тоже чувствуют потребность играть и резвиться и с увлечением бегают взапуски, борются между собою, бегают наперегонки, прячутся друг от друга. Правда, в лесах нет игрушечных лавок, и им приходится быть очень неразборчивыми в выборе игрушек, но все же и у них есть свои игрушки: скорлупа от ореха, кусок дерева, какая-нибудь шишка, – все это такие игрушки, которыми они играют часто и с большим увлечением.

Вам, конечно, не раз приходилось видеть, как играют кошки и собаки. Посмотрите только, как радуются собаки, когда вы берете их с собою гулять; как весело принимаются они бегать взад и вперед, прыгать, описывать круги, оглашая воздух радостным лаем, как они, разыгравшись, догоняют друг дружку, валят на землю, треплют друг друга за уши.

Кто не играл с кошкой, навязав ей на веревочку бумажку, кто не любовался на ловкие прыжки, которые она делает при этом, как подбрасывает и ловит бумажку? Кто не любовался на игры котят? Как весело проходит их детство, кажется, ни одной минуты не сидят они спокойно! Поглядишь, иной карапуз еще еле-еле на лапках стоит, а уж ищет, чем бы ему поиграть, и первой игрушкой для него является... хвост его матери.

Насосались котятки молока и сладко дремлют около матери: им хорошо и тепло. Кошка шевельнула хвостом, и котята уже на ногах – и ну ловить мягкий, пушистый хвост, прыгают, толкают друг дружку. Мать видит, какое удовольствие доставляет детям эта игра, и нарочно помахивает хвостом.

Любят котятки поиграть друг с другом: бегают, догоняют друг дружку, дергают за хвост. Всякий движущийся предмет привлекает их внимание. Вот один котенок занялся преинтересной игрой: он ловит свой собственный хвост; посмотрите, как он пригибается, прыгает и вдруг, остановившись с разбегу, сразу поворачивает мордочку назад – ну вот-вот, кажется, подкараулил свой хвост, и можно будет его схватить... но не тут-то было: несносный хвост по-прежнему торчит позади и дразнит его.

Живя около людей, кошки и собаки не прочь позабавиться и человеческими игрушками. Рано проснулись котята, и вот один из них натолкнулся на мяч, мяч покатился, как не броситься за ним всем котятам? Один котенок дотронулся до мячика лапой, мяч покатился дальше, снова все бросаются за ним, каждый старается достать его лапкой; глядит, глядит старая кошка, да и не вытерпит, давай тоже играть вместе с детьми. Тут уж поднимается настоящая кутерьма, мяч прыгает без устали, носятся за ним котята, догоняют друг дружку, кувыркаются; недурно поиграть также и с клубком ниток и с кисточками бахромы от салфетки, свешивающейся со стола...

Любовь к игрушкам и забавам часто доводит кошек до беды: разыграются, вспрыгнут на стол – и ну катать с него все на пол, опрокинут чернильницу, разорвут книжку, перебьют все. Немало достается кошкам за это, но, конечно, породу не исправишь. Мал котенок, а и у него она сказывается: чуть заслышит он, что где-нибудь зашуршит, так весь и встрепенется, ушки насторожит, спинку выгнет, так и норовит прыгнуть, поймать шевелящийся предмет. Будто играет, а нет-нет и выпустит когти. Мать часто устраивает для своих детей жестокую забаву: поймает мышку или птичку и отдаст ее детям; прыгают котята, то отпустят мышку, то опять поймают ее, пока не замучат бедняжку до смерти; во время таких игр котята учатся ловить живую добычу.

И не только наши домашние кошки играют и забавляются; любят играть и все дикие кошки. Маленькие дикие кошки точно так же играют и возятся между собою со своей матерью, ловят ее за хвост; и тигрята превесело играют между собою; в детстве они бывают очень резвы, подвижны и веселы.

Да и взрослые дикие кошки бывают не прочь поиграть и позабавиться. Уж на что серьезен и свиреп с виду ягуар, а и он не прочь иной раз поиграть, – сорвет какой-нибудь плод, отшвырнет его подальше и пускается за ним вдогонку широкими прыжками; догнал и опять поддал лапой, опять летит плод дальше, а следом за ним несется и ягуар. А не то отыщет кусок дерева и по целым часам гоняется за ним, подбрасывая его ударами своей широкой лапы...

Уж на что, кажется, неповоротлив наш Михаил Иванович Топтыгин, а и он любит поиграть и повозиться, особенно в детстве. Кажется, нет веселее ребят, чем медвежата.

Весеннее солнышко ярко светит на лесную полянку; выползла из берлоги медведица и ведет их кормиться; наелись медвежата кореньев и молодых побегов, разогрелись на солнышке и подняли возню. Только визг кругом стоит! Вот толстый, мохнатый трехмесячный медвежонок подобрался к своему братишке – и раз его по спине! Взвизгнул братишка, облапил озорника, да и давай с ним кататься по лесной мураве, по мягкому мху; вот встали оба на задние лапы, обхватили друг дружку передними, пыхтят, каждый старается повалить другого... ну точь-в-точь раззадорившиеся ребятишки.

Медвежатам надоело бороться, чем бы еще заняться? Вот они нашли старый, вывороченный пень и давай его катать по поляне, пыхтят, сопят, пот градом льется с них, – пора бы и отдохнуть, а как бросить такую занятную игрушку, ведь не всегда найдешь такую в лесу? А старая медведица тихо дремлет, растянувшись под кустом, да нет-нет, и посмотрит, что делают ее детишки...

Быстро растут медвежата, растут и их проказы. Они уже научились бегать и по целым часам предаются новой забаве: бегают взапуски. Иной раз и пошалить захочется, а что, если братишку за ногу схватить или на дороге ему растянуться? Передний медвежонок вдруг неожиданно останавливается, братишка с разбегу наскакивает на него и кубарем катится через него, поднимается возня, визжат медвежатки.

Еще немного подросли медвежатки, бегать все по земле им наскучило. Недурно бы заняться гимнастикой. Ну а в лесу гимнастики не покупать. Вон сосна наклонила к земле свою кудрявую верхушку, – на что лучше взобраться на нее да покачаться, и, переваливаясь с ноги на ногу, наши медвежатки побежали к ней. Хорошо бы взобраться, да страшно, как бы не слететь.

Вот один медвежонок оказался посмелее, ползет осторожно вверх и визгом подзадоривает братишку – ай хорошо! Вот и вскарабкались оба и давай качаться, а там и осмелели, возню подняли, норовят столкнуть друг дружку.

Научились медвежата лазить по наклоненной сосне, надо научиться и по другим деревьям лазить, что прямо в лесу стоят. Опять у медвежаток новая забава: обхватят лапками тонкую сосну и карабкаются на нее словно по шесту, кто скорее до вершины доберется?

Заберутся высоко-высоко, да и затеют там драку, мать услышит, подбежит к сосне и зарычит на шалунов; те скорее на землю спускаться, а не послушают сразу, мать строго накажет их после за непослушание своей широкой лапой.

Так учатся за игрой медвежатки лазать на деревья и крепко держаться на вершинах, бороться, бегать, зорко присматриваться ко всему кругом, учатся всему тому, что пригодится им много и много раз в их жизни.

Далеко на севере, где снег почти круглый год не сходит и где зимой солнышко по целым неделям вовсе не показывается, водятся, как вы знаете, белые медведи.

Мало там игрушек у медвежат: крутом, куда ни взглянешь, все только снежная равнина да море, покрытое льдами. Но и белые медвежата любят поиграть и находят, чем бы позабавиться: наберут камней или кусков льда и давай бросать их в воду, вода булькает, брызги летят в сторону – весело медвежаткам! А не то подойдут к трещине и давай шлепать по воде лапами, смотрят, как летят брызги.

А надоела игра, возню между собою поднимут, борются, катаются по снегу; любят бегать и кататься по снегу и взрослые белые медведи и собираются даже для этого целыми обществами.

Кто но видал, как весело и забавно скачут по лугу жеребята, телята и ягнята; точно так же резвятся на лесных прогалинах и молодые олени и дикие козы.

«Прошлым летом, – рассказывает известный американский наблюдатель над животными Вилльям Лонг, – мы расположились со своими палатками на берегу большого озера. На берегу его неподалеку от нас была полянка, окаймленная лесом; она была в стороне от наших палаток, откуда не видно было наших построек, и шум из нашего лагеря не достигал туда, и олени часто приходили туда, так что мы вдоволь могли наблюдать за ними, осторожно подкравшись к полянке и спрятавшись в кустах.

Как я скоро заметил, эта поляна была любимым местом для сборища оленей. Почему именно они любили эту поляну, трудно было решить: по берегу озера было много и других полян, обширнее этой и покрытых лучшей травой, но на них оленей встречалось мало, на этой же полянке их всегда можно было видеть по нескольку штук. Может быть, эта полянка полюбилась им потому, что по близости от нее было много холмов, густо поросших кустарником, где можно было так хорошо укрыться в случае опасности; там олени находили всегда хороший запас сочной травы, а перед тем, как кормиться, они, как скоро я заметил, имели привычку выбегать на часок, на другой на полянку, чтобы поиграть на ней. Да, именно поиграть. Я уверен, что эта полянка была местом для их игр, такая же, какие выбирают для своих игр кролики, лисицы, вороны и другие животные и птицы.

Раз, когда начало смеркаться, я лежал неподвижно в кустах около этой полянки и мог отсюда очень хорошо наблюдать их игру. Это было удивительно интересно. Штук восемь-десять самок и подросших детенышей быстро бегали по полянке, описывая три круга, они делали большой круг, а по сторонам его два маленьких, из которых каждый не составлял и половины большого, как я приметил потом по оставшимся следам.

По одному из этих маленьких кругов все олени бегали справа налево, а по другому слева направо; по большому же кругу они бегали как придется – то направо, то налево, хотя если по нему бежали сразу несколько оленей, то все они бежали всегда в одном направлении.

Каждый олень быстро пробегал по одному кругу, поворачивая на другой, но – и это особенно любопытно, – я не заметил ни разу, чтобы который-нибудь из оленей, даже самый маленький, самый неопытный из них, пересекал большой круг с конца на конец, от одного маленького круга к другому; все как будто бы отлично знали правила игры и подчинялись им. Когда они убежали, все три круга ясно были видны на примятой их ногами траве, но в середине кругов не было ни одного следа.

Я смотрел на них в бинокль, и я уверен, что всякий, кто видел бы их в это время, решил бы так же, как и я, что у оленей шла игра и что игра эта велась по определенным правилам, потому что, как ни быстро бегали олени, они ни разу не сталкивались, не путались, лишь от времени до времени которая-нибудь из матерей прыгала вперед и уступала дорогу которому-нибудь из своих детенышей, вступившему в большой круг или сделавшему еще какой-нибудь промах, и направляла его на верный путь.

Цель этой игры была мне ясна: молодые олени учились на ней делать быстрые повороты и сдваивать следы, но это была игра несомненно, так как все олени предавались ей с большим увлечением. Иногда я видел, как из леса выходила новая самка с детенышами и, постояв немного в стороне и приглядевшись к игре, присоединялась к бегающим оленям, причем сразу бегала совершенно правильно, так что было видно, что все они прекрасно знали эту игру.

Набегавшись, некоторые олени отбегали в сторону, медленно прохаживались по полянке, подходили к воде и пили и затем после короткой передышки снова возвращались на площадку для игр и вступали в игру. Я любовался на них; правильно и быстро кружились олени друг за дружкой, упражняя каждый мускул своего тела, научаясь в совершенстве управлять ими, они весело кружились для своей забавы, не подозревая того, что старшие изобрели эту игру для их пользы...»

«Несколько времени после того я сидел опять вечером в кустах и караулил; недалеко от меня росло огромное старое ореховое дерево; на коре его ясно были видны царапины и следы когтей, а под нижними суками было большое дупло, которое могло служить отверстием берлоги. Мне хотелось знать, что за животное поселилось там, и потому я пришел сюда к вечеру и улегся в кустах, чтобы мне хорошо было видно дерево с дуплом.

Когда смерклось, в стволе орехового дерева послышались какие-то звуки; кто-то точно царапался там, лез кверху, и вдруг в отверстии дупла показалась маленькая, заостренная мордочка с чуткими настороженными ушами и светлыми глазами – сметливая мордочка енота. Потом в дупле послышался визг, и еще четыре мордочки выглянули из его отверстия, вытягиваясь одна над другою; они внимательно прислушивались и оглядывались, и видно было, что им очень хочется выбраться поскорее на волю и поиграть после долгого сна. Это была самка енота со своими маленькими.

Первой вылезла из дупла мать и стала спускаться вниз по стволу; четыре детеныша живо последовали за нею, цепляясь когтями за кору и тихо повизгивая.

Только последний спрыгнул на полдороге на спину матери, чтобы избавить себя от труда спускаться дальше; затем мать повела их к груде камней, находившихся неподалеку; развесистые папоротники раскинули здесь свои листья так, что совершенно скрывали отверстие, ведущее в нору между камнями. У отверстия норки мать остановилась, давая дорогу малышам, которые и полезли туда один за другим; когда они скрылись все за камнями, мать постояла еще с минуту, осматриваясь и прислушиваясь, и потом побежала в лес.

Едва только мать скрылась из вида, как молодые еноты выбежали из своей берлоги и начали играть, катаясь и валяясь по земле, как маленькие лисята, – они делали это просто для забавы, но в то же время острили свои когти и укрепляли мускулы для того времени, когда им придется самим о себе заботиться.

Через несколько минут один из молодых енотов отбился от остальной компании и пошел назад к ореховому дереву, точно он забыл там что-нибудь. Дойдя до дерева, он полез на него и скоро исчез в дупле. Слышно было, как он карабкался и повизгивал там.

Через минуту он появился снова, что-то неся во рту. Сначала я не мог рассмотреть в сумерках, что это такое было, но когда он проходил мимо меня, я мог ясно рассмотреть в бинокль, что это был небольшой кусочек дерева с загибом в виде крючка.

Енот принес эту штуку к своим играющим братьям, положил ее меж ними и, улегшись среди них на спинку, начал ею играть, подбрасывая ее, ловя, перекидывая через шею и пряча под себя, точно ребенок, у которого только и есть, что одна игрушка. Другие еноты присоединились к нему, и маленький скрюченный кусочек дерева так и летал между ними вперед и назад, подкидывался и ловился, прятался и находился снова, все это с полной серьезностью и с огромным удовольствием.

Но вот посреди этой мирной игры раздался всплеск воды у ручья, и молодые еноты бросили свою игрушку и вскочили, насторожившись, втягивая воздух своими носиками и внимательно прислушиваясь. Это мать вытащила что-нибудь для них из воды; вот она появилась, и малыши забыли свою игру и бросились к добыче...»

«Помню, – рассказывает он же в другой книге, – как я однажды в солнечный день наблюдал за парой выдр, скользивших с бесконечным наслаждением вниз с глинистого берега. Спуск был устроен, по-видимому, очень старательно, на отвесной стороне маленького мыса, вдававшегося в реку. Он был очень крут и совершенно сглажен частым соскальзыванием и постоянным смачиванием. Я видел, как одна из выдр появилась высоко на берегу, вытянулась на брюхе, соскользнула в воду и появилась снова на некотором расстоянии от подошвы спуска. И все это было сделано удивительно тихо, точно у леса были уши, и он мог видеть забаву этих робких созданий. Эго действительно была просто забава, и притом очень веселая, особенно когда одна выдра старалась поймать другую и соскальзывала в воду прямо вслед за нею.

Спуск был в прекрасном состоянии, и выдры очень берегли его, стараясь не испортить. Они никогда не влезали по нему наверх, а огибали мыс и подымались с другой стороны; иногда они также карабкались параллельно спуску, немного поодаль, где подъем был легче и не было опасности свалить камни или палки на спуск и испортить его гладкость.

Зимой по снегу легче скользить, чем по глине. Кроме того, снег скоро твердеет от замерзшей воды, оставляемой туловищем выдры, и через несколько дней спуск делается гладким, как зеркало. Тогда катание получается великолепное, и каждая выдра, старая и молодая, имеет свой любимый спуск и каждый день наслаждается этой забавой.

Путешествуя в лесу по глубокому снегу, выдра пользуется своим уменьем соскальзывать, особенно в покатых местах. Она разбежится, потом бросится брюшком вниз и скользит так некоторое время, а потом опять поднимается на ноги. Так она скользит всю дорогу».

«Я скользил один раз, – рассказывает он же, – в своей лодке по реке; сумерки уже сгустились, и кругом царила тишина; вдруг в высокой сочной траве, росшей по берегам, я услышал кряканье диких уток.

Я направил свою лодку на эти звуки в первый попавшийся заливчик и, подъехав как можно ближе, привстал потихоньку в лодке и заглянул через верхушки травы.

Я увидел штук тридцать-сорок уток – по крайней мере 3 или 4 выводка, каждый с матерью во главе; они собрались на тенистом берегу, окруженном высокой травой, где они играли и, очевидно, знакомились между собою, готовясь к далекому осеннему путешествию.

Посередине этого местечка было две или три кочки; на верхушке каждой из этих кочек сидело по одной утке, а вокруг нее вертелось еще 4 или 5 уток, стремясь, очевидно, тоже взобраться наверх; но на узкой верхушке место было только для одной из них, и вот все они весело суетились и крякали, стараясь пробраться на облюбованное местечко. Меж ними очевидно шла какая-то игра: утки, которые были внизу, упорно стремились взобраться наверх, те же, которые сидели наверху, всеми силами старались удержать свое место и не пускать других.

Те из молодежи, которые не играли в эту игру, бегали бегом по ровному месту с одного конца на другой, а штук пять или шесть из них устроили между собою прелюбопытную гонку взапуски, со стремительной быстротой прячась в траву на противоположный конец площадки для игр.

Между тем утки-матери сидели там и тут по краям площадки и поглядывали на молодежь, одобрительно помахивая хвостами. Время от времени они вытягивали шеи, чтобы прислушаться и оглядеться, не грозит ли откуда-нибудь опасность; при этом голоса играющих птиц были пониженнее, осторожнее, порою их кряканье звучало так, как будто бы оно шло откуда-то издалека, порой же оно и вовсе смолкало при знаке, поданном той или другой из матерей, находящихся на страже; хотя игра ни на минуту не прекращалась. Выло видно, что и во время игры молодые утята должны были помнить о врагах, со всех сторон угрожающих им.

Но вот я приподнялся немного повыше, чтобы лучше видеть, и задел нечаянно за весло, которое чуть слышно заскрипело. Тотчас же послышался тревожный звук, и все птицы, разом остановив игру и вытянув шеи, стали прислушиваться. Одна из матерей, должно быть, увидала меня. Был дан какой-то сигнал, и в ту же минуту вся стая снялась с места и полетела, шумно хлопая крыльями, громким криком извещая всякое живое существо на своем пути, что тут неблагополучно...»