Как животные спасаются
Серия книг «Друг животных», 1909 г.
В жаркий июньский день хорошо и привольно на лугу, под ярким ласковым солнцем; разноцветный ковер покрывает землю под вашими ногами; нежные колокольчики тихо покачиваются на своих тоненьких стебельках, весело и задорно смотрят из травы крупные белые ромашки, сверкая своими золотыми сердечками, алеет липкая смолка, синеют Иван-да-Марья и вероника, желтеют лютики, а над цветами весело порхают бабочки, вьются пчелы, снуют, дрожа тонкими прозрачными крыльями, стрекозы; тихо кругом... только кобылки потрескивают в траве...
Ясно небо, неподвижен как будто застывший воздух, безмятежно расцветают цветы, весело кружатся бабочки и стрекозы, мир и тишина царят над землею... Но это только так кажется: тысячи живых существ волнуются и страдают бок о бок с нами в этот ясный безмятежный день, тысячи жизней гибнут вокруг нас, у наших ног, тысячи опасностей стерегут каждое живое существо со всех сторон, и много ловкости и проворства, смышлености и изворотливости надо ему, чтобы спасать свою жизнь. Хорошо еще, что природа такая заботливая и мудрая мать: каждому своему детищу – каждому животному, большому и малому, и даже самому крошечному, дала она средства, чтобы оберегать свою жизнь: одних наделила она силой и ростом, рогами, зубами, копытами, других – смышленостью, третьих – проворством, да мало ли какими еще средствами наградила она своих питомцев. Сядемте на траву, и я расскажу вам кое-что об этом.
Вот у наших ног что-то зашуршало... вглядитесь попристальнее... смотрите, вон серенькая ящерица взобралась на пригорок, чтобы погреться на солнышке, и высматривает своими живыми глазками, нет ли где поживы... Быстрым движением руки я накрываю ее и пробую схватить; ящерица вертится, вырывается... я хватаю ее за хвостик; но что это? что-то серенькое промелькнуло мимо меня и юркнуло в траву, и ящерицы как но бывало, только хвостик ее остался у меня в руках, – ах, бедняжка, как же это я был так неосторожен!
В детстве такие случаи бывали со мною не раз: станешь бывало ловить ящерицу, чуть прикоснешься к ее хвосту, глядь, а он и отломился. Видел я не раз, как то же самое происходило с ящерицами, когда их ловили птицы; помню, мы с товарищами решили, что происходит это от того, что хвост у ящерицы очень ломкий.
Но вот нашли мы раз на тропинке мертвую ящерицу, взяли ее за хвостик, смотрим: он не ломается, стали тянуть за него – не тут-то было, хвостик держится очень крепко. Что за оказия! Помню, нас страшно это удивило: почему у живой ящерицы хвостик так и отскакивает, чуть до него дотронешься, а у мертвой – держишь за него, раскачиваешь изо всех сил, а он все держится? Стали мы разузнавать, спрашивать у старших, искали в книгах, и вот что узнали: хвост у ящерицы отламывается не потому, что он какой-нибудь особенно хрупкий, а потому, что ящерица сама его отламывает, чтобы спастись от того, кто ее преследует, – ящерице выгоднее лишиться хвоста, чем погибнуть самой, к тому же отломленный хвостик у нее потом опять отрастает. Схватит ящерицу за хвост какой-нибудь зверек или птица, хвостик отломится, а зверек или птица так опешат от неожиданности, что наша ящерица успеет скрыться, пока они придут в себя.
Если вы подумаете хорошенько, вы, наверное, припомните и среди насекомых таких, которые спасают свою жизнь совершенно таким же способом, как ящерица. Вспомните, как в детстве, когда вы ловили кузнечиков, вы всегда старались схватить их за спинку, а никак не за длинные их задние ножки, потому что знали, что стоит вам схватить кузнечика за ногу, как он скроется, оставив у вас в руках эту свою долгую ногу; так же и паук сенокосец с длинными-длинными тонкими ногами, отламывает ту ногу, за которую вы схватите его, и спешит убежать от вас на остальных ногах.
Перенесемся теперь к скалистому берегу неумолчно шумящего моря и поищем в углублениях, нарытых неутомимой работой морского прибоя, среди камней, плоских, широких крабов – родственников наших речных раков. Вот из норки высовываются две широкие клешни, следом за ними показывается и сам краб; его круглое приплюснутое тело заключено, как в коробку, в крепкий темно-коричневый панцирь.
Морской краб живее и смелее своего речного собрата – рака: морская ширь и мощь словно придали ему отваги, – хитрее смотрят его глазки, торчащие на длинных стебельках спереди головы, нет у него длинных усов, как у рака, но его короткие усики служат ему не хуже. Быстро-быстро ползет, будто катится по дну моря круглый краб на своих коротких ножках, то пятится задом, то движется боком, запускает свои сильные, крепкие клешни во все углубления, во все норки между камнями, вытаскивает оттуда мирных обитателей и съедает их... Но бывает и так, что засунет краб клешню под камень, а там сидит другой краб, еще посильнее его, схватит его за клешню да и тянет к себе. Что тут делать? Пропадать бы крабу, если бы не мог он спастись так же, как и наша ящерица: завертится он волчком, открутит себе клешню да и бежит прочь поскорее; клешня у него потом отрастет опять, только поменьше прежней; оттого-то среди крабов и попадаются так часто уроды: одна клешня большая, а другая – маленькая.
Надо еще сказать, что не одни только эти передние ноги с большими клешнями могут отламываться у краба, когда ему нужно спастись, а и все остальные: у краба десять ног, и все они у него могут отламываться и опять отрастать.
Так же спасается в море и морская звезда с пятью лучами-ногами: схваченный луч отламывается и остается у напавшего врага, а морская звезда ускользает и уползает с 4 лучами; оторванный же луч снова потом вырастает. Интересно еще то, что из каждого отломанного луча развивается потом новая морская звезда. Как часто пользуется морская звезда своей удивительной способностью отламывать лучи, чтобы спасаться, видно из того, что среди десятков звезд трудно найти хотя бы одну с равными лучами: два или три из них непременно будут покороче; вероятно, они были когда-то отломаны и еще не успели вырасти. Эта способность животного отламывать у себя те или другие части тела для того, чтобы спасать свою жизнь, называется автотомией.
Почти всякому, кто живал в деревне случалось видеть неуклюжего ежа, покрытого твердыми иглами; эти крепкие острые иголки как нельзя лучше защищают слабое тельце ежа; при малейшей опасности еж громко фыркает, свертывается в клубок и выставляет во все стороны свои колючки. Попробуй только тогда схватить его кто-нибудь, попробуй добраться до его мягкого тела! Но вот опасность миновала: наш ежик медленно разворачивается и маленькими шажками бежит домой.
В теплых краях Европы, в Греции, Италии и в других теплых странах водится другое животное, тело которого так же, как и у нашего ежа, защищено иголками, только иглы эти куда длиннее и острее, чем у нашего ежа; это животное зовется дикобразом, и действительно, когда он испугается да поставит все свои иглы стойком, вид у него совершенно дикий, ни на что не похожий. Этот дикобраз довольно безобидное животное, нет у него ни рогов, ни таких когтей или зубов, чтобы он мог ими защититься, вот он и старается запугать своим видом: чуть только заметит дикобраз опасность, чуть почует врага, как он весь взъерошится, распушится, зафыркает, загремит своими иголками и так напугает, что иной зверь, а не то и человек, от одного страха пустится наутек, ну, а если не испугается, то схватить его во всяком случае не решится, потому что длинные крепкие иглы дикобраза пребольно колются и могут поранить довольно сильно.
В наших лесах и полях, на траве и кустах часто попадаются гусеницы бабочки-медведицы, тело которых густо усажено длинными жесткими черными волосами, торчащими во все стороны, как иглы ежа или дикобраза. Да для врагов гусениц – птиц, эти волоски ничем не лучше этих иголок; в самом деле, подумайте, что должна была бы испытывать птица, если бы она проглотила подобную колючую гусеницу? К тому же волоски эти при малейшем прикосновении к ним отламываются и вонзаются в тело, как занозы, вызывая страшный зуд. Как видите, гусеница медведицы защищается совершенно так же, как еж и дикобраз. Без страха преспокойно прогуливается она на самом виду по траве и листьям, зная, что ее никто не тронет.
Дикобраз и гусеница медведицы не свертываются в клубок, как еж, они только топорщат свои иглы и колются ими, но на свете есть много животных, которые подобно ежу свертывают свое тело в клубок, чтобы защитить его. В Индии, в Южной Африке и в Америке водятся небольшие животные, тело которых покрыто твердыми пластинками; называются эти животные в Азии и Африке чешуйчатыми муравьедами, или панголинами, а в Америке броненосцами, или армадиллами.
Только передняя часть головки этих животных да нижняя часть тела не защищены пластинками; движутся эти животные очень медленно, шаг за шагом, – как могли бы они спастись, если бы не их твердый панцирь? Но почуяв опасность, они свертываются в клубок, и тогда голова и живот, и все остальные мягкие части прячутся внутрь, а снаружи все тело, как корой, покрыто твердым панцирем. Если панголин сидит на дереве в то время, когда почует опасность, он, не задумываясь, свертывается в шар и стремглав летит с высоты вниз, не боясь расшибиться: до того крепок его панцирь.
Вернемся опять к морю и спустимся на этот раз в его глубину; здесь среди множества разнообразных рыб, снующих взад и вперед среди безбрежного водяного простора, есть одна, которая защищает свою жизнь, как бы подражая ежу и дикобразу. Зовут эту рыбу еж-рыба, или иглотел, ее гладкая кожа вместо чешуи покрыта колючими иглами; но в то время, когда еж-рыба спокойно плавает в морской глубине туда и сюда, отыскивая себе пищу, иглы ее плотно прилегают к телу и совсем не страшны; но стоит только показаться врагу, как наша рыба преображается: быстро-быстро поднимается она на поверхность воды, закрывает жаберные щели и начинает поспешно глотать воздух, отчего тело ее раздувается, как шар, кожа на нем растягивается, как на барабане, и колючки грозно выпрямляются и топорщатся во все стороны; теперь у нашей еж-рыбы вид такой страшный, что ни один враг не решится схватить ее, да оно и понятно: кто сможет проглотить этот колючий шар?
Но слушайте, что будет дальше: как только еж-рыба превратится в шар и тело ее наполнится воздухом, вся тяжесть его перейдет на верхнюю его половину, отчего еж-рыба и перекувырнется на спину и начнет переноситься с места на место по воле волн; она не похожа тогда ни на что живое: точно ком сухих водорослей носится она по волнам, пока не минует опасность; когда же еж-рыба увидит, что опасность миновала, она с громким бульканьем выпускает набранный воздух и переворачивается на брюшко; тело ее вытягивается, иглы приглаживаются, и она проворно спешит в глубину родного моря.
От удивительных панголинов и броненосцев жарких стран и чудесной колючей рыбы из морских глубин перенесемся теперь снова на нашу родину, заберемся в темный, сырой погреб, куда редко проникает свет солнца, приподнимем лежащее на земле бревно или камень, обросший мхом: в таких местах мы наверное найдем еще одно маленькое создание, спасающее свою жизнь подобно броненосцу. Вы, вероятно, догадались уже, что я говорю о мокрице-шаровидке.
Троньте шаровидку пальцем и вы увидите, как она моментально превратится в крошечный блестящий твердый шарик, до того круглый и гладкий, что он скатывается с вашей ладони, как стеклянный, и вам не сразу удастся схватить его опять. Ну что общего может быть между ежом, дикобразом, гусеницей медведки, броненосцем, еж-рыбой и мокрицей? Они принадлежат к совершенно разным видам животных, совсем не состоят между собою в родстве, не сходны между собою ни по условиям, ни по образу жизни, а между тем все они спасают свою жизнь одинаковым способом, удивительно хитрым и выгодным для них. Есть на свете много и других животных, спасающих свою жизнь подобным же образом. Я не стану перечислять их всех, лучше вспомните, что вы знаете о животных, и понаблюдайте сами, и вы, наверное, вспомните и узнаете многих из них.
Если вы станете припоминать, вы, конечно, вспомните без труда таких животных, которые хотя и не могут свертываться в шары, как броненосцы, но тело которых подобно им защищено снаружи крепким и твердым панцирем; вы вспомните, конечно, прежде всего черепаху, все мягкое тело которой спрятано, как в ящике, под твердым костяным покровом; только голова, ноги да короткий хвостик высовываются из-под него, да и то моментально втягиваются под него в минуту опасности. Вспомните вы, конечно, и про рака и про его сородича – морского краба, о котором мы только что говорили, и об улитке, которая прячет свое тело в раковинку, которую она всюду носит с собою на спине, и о жуках, верхняя часть тела и нежные крылья которых защищены твердыми надкрыльями. Наверное, вспомните и еще каких-нибудь животных. Где уж перечислить их всех!
Мы говорили выше, что когда дикобразу грозит нападение, он не только выставляет для защиты свои колючки, но и вообще старается своим видом запугать врага: громко фыркает, сопит, надувается и гремит иглами. Многие другие животные прибегают к той же уловке, чтобы их не трогали: надуваются, кричат страшными голосами, Краснеют, синеют. Вспомните хоть нашего индюка, как синеет у него шея и нарост на носу, как он сердится и кричит, а все оттого, что сам он боится и спешит запугать неприятеля, чтобы прогнать его поскорее. Собака рычит для того же, кошка горбит спину и ставит шерсть дыбом, а хвост трубой, чтобы казаться больше.
В наших лесах водится одна гусеница большой гарпии; гусеница эта престранная: ее мясистое зеленое тело покрыто на спине точно лиловым седлом, отороченным белой каймой, а сзади оканчивается двумя загнутыми хвостиками; передняя часть толстой головки очень плоская и напоминает лицо, – несколько черных пятен на нем, очень похожих на глаза, нос и рот, еще сильнее увеличивают это сходство. Спокойно сидит гусеница гарпии на ветке и гложет листок, но вот она увидела птицу, – гусеница боится, но она не хочет показать этого; с угрожающим видом поднимает она головку вверх, показывая страшное свое лицо, надувает заднюю часть тела, и вдруг, движением, быстрым как молния, из хвостика выскакивают две длинные красные нити и угрожающе замахиваются на птицу, которая в испуге шарахается в сторону и улетает. Да и многие из вас, я уверена, невольно отскочат от этой гусеницы, когда она примет свой оборонительный вид; надо еще сказать, что при этом гусеница плюется, то есть выбрасывает из желез, которые помещаются у нее около головы, острую жидкость, которая производит жгучую боль, если попадет в глаза.
Так спасается гусеница большой гарпии от ящериц и птиц, этих врагов всех вообще гусениц. Еще интереснее спасается гусеница другой гарпии (буковой) от наездников, которые, как вы, может быть, знаете, прокалывают кожу гусениц и кладут в их тело свои яички; потом из яичек выходят крошечные личинки наездника, которые и питаются телом гусеницы. Так вот, защищаясь от этих наездников, гусеница буковой гарпии прибегает к хитрости: она показывает им два черных пятнышка, которые находятся у нее по сторонам тела и в обыкновенное время незаметны. Пятнышки эти очень похожи на ранку, которую наносит наездник гусенице, когда он кладет в нее свои яички. Надо полагать, что гусеница проделывает это для того, чтобы заставить врага думать, что другой наездник был уже до него и уже отложил свои яички на тело этой гусеницы. А так как среди наездников не водится, чтобы класть яйца туда, где они уже положены (одна гусеница не может прокормить двух семейств наездников), то обманутый наездник и улетает прочь. Защищая себя от наездника, гусеница буковой гарпии сначала пробует запугать его: «убирайся отсюда», как бы кричит она ему, «смотри, как я страшна!» Когда же это не помогает, она пускается на обман и как бы хочет сказать: «если ты вздумаешь положить сюда свои яйца, им же будет хуже, «место занято», и это двойное притворство спасает жизнь беззащитному созданию.
У некоторых гусениц есть совсем другой способ для того, чтобы быстро спастись. Подойдите к яблоне или молодой березке, и вы почти всегда найдете на них гусениц, лакомящихся сочною листвою. Потревожьте какую-нибудь из этих лакомок, ползающих по краю листа, – гусеница быстро отрывается от листочка и стремглав летит вниз в траву, где, конечно, вы ее не отыщете. Вы подумаете, пожалуй, что гусеница поступила глупо: как вернется она туда, где она беззаботно находила себе кров и пищу, кто укажет ей путь обратно? Но пока вы думаете об этом, глядите: гусеница снова показывается из травы и словно какой-то невидимой силой подтаскивается кверху, поднимается к листьям; присмотритесь внимательно, и вы заметите длинную тонкую нить из паутины, золотым лучом протянувшуюся по воздуху. Падая с дерева, гусеница успела выпустить из своего тела паутину и прикрепить ее к листу, на котором она сидела; эта незаметная для вас паутинка все время соединяет ее с родным деревом, в то время как она прячется от вас в траве, и вот теперь, когда она успокоилась, она, перебирая челюстями, как акробат руками, снова взбирается вверх к прерванному обеду.
Все вы знаете, как неприятно пахнут постельные клопы. Вы догадываетесь, конечно, что запах этот служит им защитою. Вспомните, вы собирали ягоды в лесу и ели их; вы положили в рот крупную ягоду, – ай, что это такое? какая гадость! Вы с отвращением выплевываете ягоду и видите, что на ней сидит плоский зеленый ягодный клоп; если бы не его запах, вы, наверное, проглотили бы его; этот отвратительный запах спас ему жизнь. То же самое бывает с этим клопом, когда его схватит и какое-нибудь животное, птица или другое насекомое. Точно таким же способом защищаются и очень многие другие животные. Многие жуки, жужелицы, божьи коровки, майки и другие выпускают противную желтую маслянистую едкую жидкость, если их взять в руки, и заставляют этим выпустить их из плена. Есть на свете один небольшой жук из семейства жужелиц, по прозвищу бомбардир, который спасает свою жизнь еще интереснее. А почему ему дали такую кличку, мы сейчас увидим. У этого жука, как и у всех почти насекомых, много врагов: крупные жуки-хищники, насекомоядные птицы, мелкие насекомоядные зверьки – все они не прочь были бы съесть бомбардира, если бы он не умел вовремя защитить себя. Но бомбардир не зевает: наткнувшись на врага, он быстро пускается в бегство и при этом неожиданно обдает противника струею вонючего газа; легким облачком, с треском вылетает этот газ из брюшка бомбардира подобно выстрелу и так отвратительно пахнет, что ошеломленный противник бросает преследование и сам спешит куда-нибудь скрыться.
Совершенно так же спасает себя и один зверок, живущий в Америке, которого так и прозвали вонючкой. Зовут его еще скунсом. Вонючка – довольно красивый небольшой зверок, с длинным тонким телом, покрытым густым мехом, и с длинным пушистым хвостом, он приходится сродни нашим хорькам и куницам; надо сказать, что у наших хорьков и куниц тоже есть около хвоста железы, из которых они, защищаясь, могут выпрыскивать жидкость с неприятным запахом, но эти зверьки довольно редко пользуются этим средством: для защиты от нападения им больше служат их быстрые ноги, изворотливое, гибкое тело и острые зубы, у вонючки же нет ни достаточно быстрых ног, ни достаточной сметливости и ловкости для того, чтобы спасаться от своих преследователей, ни сильных орудий для защиты, – главной их защитой является жидкость, которую они выпрыскивают из-под хвоста и тем спасаются от всякого, кто только вздумает тронуть их. Запах этой жидкости так силен и отвратителен, что удерживает от них на почтительном расстоянии даже самых кровожадных и хищных кошек. Известный американский путешественник Одюбон так рассказывает о своем первом знакомстве с вонючкой: «Этот маленький, миловидный и с виду совершенно невинный зверек может с первого раза обратить в бегство самого ретивого храбреца, так что тот с жалобным воплем удирает прочь», – говорит он. – «Я сам однажды испытал подобную неприятность, когда был еще маленьким школьником. Солнце только что зашло. Я, не торопясь, шел домой с несколькими из своих товарищей. Вдруг мы заметили прехорошенького совершенно незнакомого нам зверька, который добродушно обошел нас, приостановился и посмотрел так по-приятельски, как будто напрашивался нам в компанию; животное выглядывало таким невинным и привлекательным существом и так вызывающе держало на отлете свой пушистый хвост, – словно приглашало взять за него и унести домой, что я не мог устоять от соблазна и в восторге поднял его к себе на руки; но едва я это сделал, как красивенькая тварь прыснула своей ужасною жидкостью прямо мне в нос, рот и глаза. Как громом пораженный, я выпустил из рук чудовище и, преисполненный смертельного ужаса, бросился бежать...»
На одного мальчика в то время как он гулял на свежем воздухе, набросилась вонючка и крепко вцепилась в его панталоны. Он с трудом стряхнул ее с себя, но когда он вернулся домой, от его платья, обрызганного вонючкой, распространялся такой резкий и отвратительный запах, что моментально весь дом заразился вонью, и одно знакомое семейство, бывшее в то время у них в гостях, поспешно убежало домой, а у всех живших в доме, которые не могли спастись бегством, началась рвота. Всякие курение и проветривание оказались бессильны, а сапоги мальчика продолжали пахнуть еще 4 месяца спустя, хотя их несколько раз мыли и окуривали дымом.
