Летучие мыши – царицы ночей
Автор: Анри Купен, 1903 г.
Главная особенность летучих мышей состоит, как известно, в том, что они хотя и относятся к млекопитающим, обладают крыльями, которые дают им возможность летать. Это придает им чрезвычайно фантастический вид, который казался бы нам еще более экстравагантным, если бы мы не успели достаточно приглядеться к этим животным.
Эти крылья представляют собою не что иное, как растянутую кожную перепонку, которая, наподобие зонтика, натянута на непомерно длинные пальцы передних конечностей; летательная перепонка продолжается вдоль рук и боков вплоть до задних конечностей, тоже соединенных перепонкой. Крылья летучей мыши весьма несовершенны; по сравнению с настоящим летательным аппаратом, которым владеют птицы, они имеют такое же значение, как парашют по сравнению с управляемым воздушным шаром. Летучая мышь, как каждому, конечно, известно, летает весьма неправильно; она порхает, мечется из стороны в сторону, и полет ее, вследствие этого, ни в коем случае нельзя сравнить с полетом птиц по прямолинейной траектории, которая отличается часто замечательной правильностью.
Полет летучей мыши нельзя собственно назвать полетом; это скорее ряд последовательных падений и поднятий. Животное, поднявшись на воздух, только и делает, что борется с тяжестью своего собственного тела, а не играет ею, как это делают с такой легкостью и непринужденностью морские чайки.
От формы крыльев, которую имеют летучие мыши, замечает Блавиус: зависит как сила их полета, так и физиономия их движений. В этом отношении у летучих мышей замечаются такие же различия, как и у птиц: виды, обладающие длинными узкими крыльями, летают быстро и проворно, на манер ласточек; те же виды, которые имеют короткие и широкие крылья, летают неуклюже и тяжело, как куры.
Можно довольно точно определить форму крыльев летучей мыши на основании отношений, которые существуют между длиною пятого и третьего пальца, или между величиною этих пальцев и размерами всего крыла. Третий палец, плечо и предплечье определяют собою величину крыла. Ширина перепонки почти равняется длине пятого пальца. Кто наблюдал летучих мышей на свободе, тот знает, что между формой крыльев и быстротой полета существует определенная зависимость.
Из всех летучих мышей, живущих у нас, быстрее всех летает тонкоухий нетопырь. Незадолго до заката солнца он нередко в компании ласточек порывисто носится вокруг колоколен, описывая широкие торопливые круги. Из всех своих родичей он имеет наиболее узкие и наиболее длинные крылья: длина этих последних почти в три раза превышает их ширину. Летучие мыши всех видов, обладающие подобными крыльями, летают высоко, быстро, без усилий, и так смело и уверенно, что не боятся ни грозы, ни бури. Их крылья во время полета чертят в пространстве маленькие острые углы, усиленно работая при резких поворотах, которые иногда животное делает.
Прочие нетопыри летают более тяжело и неуклюже; это объясняется тем, что, во-первых, крылья у них меньше, во-вторых, поперечный разрез этих последних больше продольного; кроме того, нетопыри, носясь по воздуху, чертят крыльями большие, обыкновенно тупые углы, вследствие чего полет их делается тяжелым и неуверенным. Обыкновенно эти летучие мыши летают низко и по прямой линии, – носятся над деревьями, над дорогами, почти никогда резко не уклоняясь от принятого направления; некоторые виды почти касаются земли и поверхности воды.
Различные виды летучих мышей можно определить без труда, принимая во внимание высоту и особенности полета, а также величину самого животного.
Летучие мыши не в состоянии долго летать, полет их длится очень короткое время. Сделав несколько порывистых движений в воздухе, они отдыхают, садясь на ветку дерева или цепляясь за карниз, выступ стены и пр., чтобы спустя несколько секунд снова броситься в пространство, снова трепыхаться по воздуху. Прежде чем взлететь, летучая мышь отнимает голову от груди, поднимает крылья, раздвигает пальцы, выпрямляет хвост, и начинает хлопать крыльями по воздуху. Только лишь после этого «вступления», она решается сняться с места и кинуться в пространство. Для удачного полета необходимо, чтобы животное сидело на таком месте, где голова его могла бы свешиваться свободно вниз, и чтобы оно имело достаточно простора для размаха своих крыльев. С земли летучая мышь поднимается с большим трудом; ей удается это сделать только после целого ряда скачков, произведенных вверх.
Жизнь летучих мышей очень однообразна; этим и объясняется, что их умственные способности мало развиты. Они выходят из своих убежищ только вечером, лишь только сгустятся сумерки, и возвращаются домой задолго до восхода солнца. Днем они наслаждаются покоем; их любимая поза та же, что у маленьких индийских попугаев: уцепившись за какой-нибудь предмет задними лапками, они висят вниз головою в тех укромных уголках, которые они избрали своим местопребыванием. Эти уголки весьма разнообразны: каждый вид летучих мышей, выбирая их, руководится собственным вкусом. Так, одни отдают предпочтение колокольням, другие – пещерам, гротам, третьи – дуплам деревьев и т. д., вообще избирают для своего местожительства такие убежища, в которых их редко беспокоят, и которые тем не менее не совсем уединены и пустынны.
В наших деревнях летучие мыши нередко ищут себе приюта в дымовых трубах, вследствие чего и сложилось довольно распространенное, но решительно ни на чем не основанное мнение, будто эти животные падки до сала, и вообще до различных сортов копченого мяса. Это чистейший вымысел.
Существуют пещеры, где множество летучих мышей находит себе пристанище.
В этом отношении очень известна пещера, расположенная у Шатодубль, в округе Вар. Эта пещера, – говорит Брем, – или вернее, эти пещеры, – так как существуют собственно две, довольно отличные друг от друга, – находятся в средней части склона одного холма, на котором возвышаются террасами огромные скалы, оканчивающиеся остроконечными вершинами.
Доступ в первую пещеру очень легкий; в нее проникают через большое отверстие, которое имеет вид ворот, высеченных в утесе; пещера довольно обширная по своим размерам и устроенная довольно правильно, имеет в вышину около 1,95 м, в ширину – 6,5 м, и в длину – 13 м.
Там и сям попадаются остатки сталактитов, спускавшихся с потолка, где и теперь еще встречаются многочисленные изломы. Большая часть этих сталактитов доходила до земли, образуя блестящие колонны, которые, по всей вероятности, отличались довольно внушительными размерами, если судить по отпечаткам, оставленным ими в земле. Стены пещеры во многих местах покрыты блестящей штукатуркой, которая несомненно образовалась таким же путем, как сталактиты, именно при содействии воды, которая просачивается сквозь своды почти круглый год. Грот постепенно суживается, превращаясь в конце во влажный, грязный проход, по которому очень трудно идти; этот-то проход и ведет в пещеру летучих мышей. Эта пещера, почти совершенно круглая, лежит по крайней мере на три метра выше предыдущей и соединяется с ней посредством упомянутого выше прохода или коридора, имеющего в длину 8-10 метров.
В пещере всегда очень сыро; свод ее очень высок и гладок; он отстоит от слоя гуано, т. е. помета летучих мышей, устилающего собою пол пещеры, по крайней мере на расстоянии 8 метров. Толщина этого слоя, согласно оценке поставщиков гуано, доходит до двух метров. В пещере найдены были остатки животных, не существующих теперь на земле. Паннескерс, во владении которого находятся некоторые из этих остатков, нашел среди них также несколько человеческих костяков, довольно хорошо сохранившихся. Стены пещеры усеяны множеством летучих мышей; их считают здесь тысячами. Среди них попадаются весьма крупные экземпляры; животные спокойно остаются на своих местах в продолжение целого дня; ни шум, ни крики, раздающиеся вблизи, не могут заставить их покинуть свою резиденцию. С наступлением сумерек они вылетают вон, чтобы поискать пищи в окрестных деревнях. В этой пещере, справа и слева, находятся две ямы, имеющие в глубину приблизительно три метра, а в ширину четыре; стенки этих ям, равно как стены пещеры, покрыты сталагмитическими образованиями. От времени до времени слышится там и сям падение водяных капель, которое не прекращается даже в самое сухое время года.
Летучие мыши водятся также в колодцах.
Однажды, – рассказывает Креноп: – я со своим сыном отправился в Эг-Морт, чтобы поискать там нетопырей, которые, как мне давно было известно, любят ютиться в старых заброшенных зданиях.
Мэр этого городка и некто Но, негоциант, изъявили готовность отправиться с нами в качестве проводников на башню Констанс. Запасшись фонарем, а также на всякий случай и хорошими веревками, мы пустились в путь. Сначала наши поиски успеха не имели; мы обшарили много разных уголков и ничего не нашли, хотя многочисленные следы черного помета не оставляли никакого сомнения в том, что летучие мыши должны находиться где-то поблизости. Наконец, поднявшись довольно высоко, именно достигнув средины башни, мы услышали их крики, которые выходили из какой-то дыры, напоминавшей собою отверстие колодца. Местные жители утверждают, что эти колодцы представляют собою остатки старинных подземелий, где содержались преступники.
При свете фонаря мы увидали множество летучих мышей, столпившихся внизу на небольшой глубине; эта находка меня очень обрадовала. У нас была сетка, которую я приладил к концу палки. Негоциант, в руках которого эта сетка находилась, забросил ее вниз по направлению к зверькам, мирно дремавшим в подземелье. В сетку тотчас набилось много летучих мышей, но оттого ли, что сетка внезапно отлетела, или оттого, что животные стали неистово барахтаться в ней, палка, на которой она была прикреплена, выскользнула из рук негоцианта, и вся добыча полетела в бездну.
Признаюсь, эта неудача сильно раздосадовала меня, – я надеялся сделать кое-какие интересные наблюдения, – и вдруг неловкость моего спутника разбивает все мои предположения. Видя, что я очень огорчен, мои сын попросил у меня позволения спуститься вниз по веревке, чтобы найти сетку. После некоторого колебания я согласился. Лишь только он, опустившись на глубину 10 метров, ступил ногою на дно колодца, как наткнулся на целую армию летучих мышей; испуганные животные заметались во все стороны, как угорелые, и так порывисто стали хлопать крыльями, что загасили лампочку, которую мы опустили вниз на шнурке. Мой сын поторопился поднять сетку, которая валялась у края какой-то ямы: в ней находилось еще довольно много пленников. Схватив зубами злополучную сетку, он стал карабкаться по веревке наверх, окруженный целой тучей животных, которые со страшным шумом носились по воздуху. Мы оставались наверху, у края колодца, но устоять на месте нам было довольно трудно; переполох среди зверьков был страшный: они целыми массами вылетали из своего убежища и, неистово кружась на одном месте, немилосердно били нас по лицу своими крыльями, что было довольно-таки неприятно. Мой сын, наконец, вылез из колодца; руки его были исцарапаны, платье изорвано; на груди у него висело несколько летучих мышей, которые крепко вцепились в его блузу.
Я не ошибусь, если скажу, что в то время мы вспугнули никак не меньше трех тысяч штук; летучие мыши рассеялись по всей башне, производя своеобразный шум; этот шум напоминал завыванье ветра, гудящего в листве деревьев.
Летучие мыши живут деятельною жизнью только в теплое время года. Зимою они погружаются в спячку в том уединенном, скрытом от посторонних глаз месте, которое они избирают для своего жилья. Тут их бывает обыкновенно очень много; сотнями висят они в своей любимой позе – головою вниз, уцепившись задними лапками за выступы гротов, за балки амбаров, за крюки столбов и т. д.
Как передает Дюбуа температура крови у летучих мышей, которая у них обыкновенно равняется 30,9°, надает во время зимней спячки до 5, иногда даже до 1,2° Ц. Животные как бы цепенеют, теряют сознание; но если холод становится настолько сильным, что им угрожает опасность замерзнуть, летучие мыши просыпаются и по инстинкту самосохранения начинают производить разные движения, стараясь согреться. Обыкновенно же в холодные зимние месяцы они висят без движения, точно окоченелые; если среди зимы устанавливается оттепель и наступают теплые солнечные дни, летучие мыши начинают шевелиться; некоторые виды оставляют даже свои теплые убежища, чтобы порезвиться на свободе. Животные с наступлением весны сбрасывают с себя дрему и окончательно приходят в себя; при этом температура их крови повышается быстрее, чем температура окружающего воздуха.
Состояние оцепенения изменяется в зависимости от температурных колебаний атмосферы в продолжение зимы, и не у всех летучих мышей длится одинаково долго. Только немногие спят беспрерывно; при этом более крупные виды предаются спячке более продолжительное время, чем мелкие. Просыпаются животные тоже в разное время: весною раньше всех оживает мелкота; представители более крупных пород показываются значительно позже.
Как мы упоминали уже, умственные способности летучих мышей стоят на низкой ступени развития; мало развито у них также материнское чувство. Они только и думают о том, как бы поесть да поспать. Не трудно заметить, кроме того, что летучие мыши очень любят заниматься своим туалетом. Наблюдения подобного рода легче всего, конечно, производить над теми зверьками, которые находятся в неволе. Наевшись досыта, летучая мышь, сидящая в клетке, тотчас принимается за свой туалет. Повиснув на перекладине на одной лапке, она другую смачивает слюною и проводит ею, точно губкой, по голове и туловищу, тщательно расправляя шерсть, затем долго облизывает языком наружную и внутреннюю поверхность летательной перепонки, которую потом разглаживает энергичными движениями своей мордочки. Вся эта процедура совершается быстро, ловко и грациозно. (А. Мансион)
При общем низком уровне интеллекта некоторые органы чувств у летучих мышей достигли, однако, поразительного развития. Зрение у них, как вообще у ночных животных, очень слабо, по крайней мере, днем, но зато осязание чрезвычайно тонко. В этом убедились следующим образом: чтобы отнять у них возможность видеть предметы, летучим мышам наложили на глаза повязку из тафты и затем выпустили их в большую комнату, где у стен была прикреплена масса нитей, переплетавшихся между собою в самых различных направлениях; нити перекрещивались таким образом, что в промежутках между ними оставалось пустое пространство, настолько большое, чтобы беспрепятственно пропустить летучую мышь с распростертыми крыльями. И что же? Посреди этого лабиринта летучие мыши летали совершенно свободно, не задевая ни одной ниточки.
Органом осязания является не только летательная перепонка, но также маленький ушной нарост (ушная крышка, козелок или заушица), который находится впереди ушной раковины, и листовидные придатки, расположенные у некоторых видов на носу. Эти придатки, изогнутые самым прихотливым образом, придают физиономиям летучих мышей довольно забавный вид.
Летучие мыши, – говорит М. Мансион, – у которых отрезаны заушицы, летают весьма неуверенно и опрометчиво, натыкаясь по пути на каждое самое незначительное препятствие. Зверек, которому я вырезал ушные придатки, прекрасно перенес операцию и очень скоро вполне оправился, но разучился летать, как следует: его полет сделался тяжелым и весьма неловким. И конце концов, животное само, по-видимому, пришло к сознанию своей неспособности пользоваться крыльями и почти совсем перестало летать; оно редко выходило из своей клетки, но зато много бегало в ней, и более охотно, чем его товарищи по заключению, брало насекомых из моих рук. С наступлением сумерек, в те минуты, следовательно, когда его родичи отправлялись на воздушную прогулку, бедный изуродованный зверек всегда делался грустным и выражал свою печаль жалобными звуками, напоминавшими мышиный писк. После ампутации заушиц, он жил не более месяца. Этот случай, как кажется, показывает, что заушица имеет в качестве органа осязания большее значение, чем перепончатая летательная ткань; возможно, впрочем, и такое предположение, что оба аппарата только тогда действуют хорошо, когда упражняются одновременно, взаимно помогая друг другу. Доказать это предположение, однако, очень трудно, потому что нельзя произвести проверочного опыта, нельзя вырезать у летучей мыши перепончатую ткань, не отняв у животного окончательно возможности летать.
Чтобы определить роль, которую играет нос у рукокрылых, совершенно лишенных заушины, но обладающих листообразной носовой мембраной, я произвел следующий опыт: закрыв посредством ваты отверстия ноздрей у одной летучей мыши из вида листоносов, я всю полость носа покрыл толстым слоем коллодия и выпустил животное на свободу. В то же время я выпустил другую летучую мышь, принадлежащую к виду малорослых нетопырей, у которой были отрезаны заушицы. Сравнивая полет обоих зверьков, я нашел, что неловкости в движении у первого проявляются ничуть не в большей степени, чем у второго. И повторял этот опыт несколько раз и всегда получал одни и те же результаты, вследствие чего я и пришел к выводу, что при отсутствии заушиц роль органа осязания играет носовая мембрана.
По роду употребляемой ими пищи летучие мыши делятся на три категории; к первой категории относятся те из них, которые питаются насекомыми; ко второй – те, которые кормятся фруктами; третью категорию образуют виды, сосущие кровь.
В наших краях водятся почти исключительно представители первой категории, истребляющие множество насекомых, чем оказывают большие услуги сельским хозяйствам. Аппетит у летучих мышей поистине чудовищный. Один тонкоухий нетопырь может за раз съесть тринадцать майских жуков. Малорослый нетопырь в продолжение суток истребляет 80 мух. Ушан, сожрав 15 мучных червей, 6 ночных бабочек и большого паука, не чувствует себя еще удовлетворенным: он еще не наелся, как следует.
Наблюдения, сделанные над двумя малорослыми нетопырями, содержавшимися в клетке в течение целого лета, еще ярче иллюстрируют необыкновенную прожорливость летучих мышей вообще и в частности этого вида, самого мелкого среди рукокрылых. У обоих пленников ширина распростертых крыльев равнялась приблизительно 18 см. Животные были приучены брать из рук своего хозяина пищу, состоявшую из мух, бабочек, мучных червей, сырого мяса, нарезанного на тонкие кусочки; как оказалось, животные обладали таким громадным аппетитом, что съедали вдвоем в течение дня 100 мучных червей или 200 домашних мух. Маленькому нетопырю дали однажды огромного бражника – сумеречную бабочку, которая при распростертых крыльях была только наполовину меньше ее. Зверек, не смущаясь этим, тотчас приступил к делу: в течение 25 секунд он успел оторвать лапки и крылышки и истребить без остатка брюшко, грудь и голову большого чешуйчатокрылого насекомого. Это насекомое, очень резвое и живое, употребляло все усилия, чтобы вырваться; не желая выпустить из рук объемистую добычу, нетопырь лег навзничь и, чтобы заставить успокоиться насекомое, не придумал ничего лучшего, как плотно завернуть его в перепончатую ткань своих крыльев.
Особо лакомое блюдо для обоих пленников представляла собою бабочка – без сомнения, благодаря обилию нежных яичек, содержащихся в жирном брюшке этих разноножек. Сколько бы ни давали им этого лакомства, летучие мыши никогда от него не отказывались: однажды одна из них съела двадцать штук в один присест.
Среди летучих мышей, употребляющих в пищу плоды, нужно поставить на первом плане так называемых крыланов, или летучих собак, мясо которых, кстати сказать, отличается довольно приятным вкусом. Крыланы живут преимущественно в очень густых лесах, собираясь в многочисленные общества. Они обыкновенно сидят на деревьях.
В дупла деревьев они прячутся редко; чаще всего они висят на ветках целыми рядами, завернувши голову и туловище в летательную перепонку своих больших крыльев. Живя в темных девственных лесах, эти животные летают иногда и днем, но настоящая жизнь их начинается собственно с наступлением сумерек. Благодаря своему довольно острому зрению и тонкому обонянию, они издали открывают деревья, обремененные сочными спелыми плодами. Крыланы длинною вереницей один за другим слетаются на найденную добычу; спустя некоторое время бесчисленное множество летучих мышей осаждает дерево, которое очень скоро лишается всех своих плодов.
Иногда они нападают большой толпой на виноградники и производят там значительные опустошения. Летучие мыши любят только самые спелые ягоды; незрелых они не трогают. Они, собственно говоря, фрукт не едят; им нравится, главным образом, фруктовый сок, который они и высасывают; некоторые виды довольствуются соком цветов. Говорят, что летучие мыши мякоти плодов совсем не едят, а пьют один только сок; однако, установлено, что некоторые виды пожирают плоды целиком. Крыланы больше всего любят сладкие и пахучие плоды, как, напр., бананы, персики, ягоды омелы.
Сделав набег на виноградник, они хозяйничают в нем целую ночь; шум, который они при этом производят, выдает их на очень большом расстоянии. Выстрелы их мало пугают; они реагируют на них самое большее тем, что перемещаются с одного дерева на другое, чтобы продолжать свое дело.
По словам шведского натуралиста Кепинга, крыланы очень падки до пальмового сока и иногда истребляют его в таком огромном количестве, что пьянеют и падают на землю. Кепинг, подобрав однажды летучую мышь, находившуюся в таком состоянии, пригвоздил ее к стене; но животное скоро вырвалось на свободу, перепилив зубами гвозди, точно напильником. (Брем)
Что касается вампиров, то их кровожадность и жестокость, вошедшие в пословицу, сильно преувеличены.
В действительности, они в обыкновенное время питаются, главным образом, насекомыми и плодами; только в тех случаях, когда вампиры не находят своей обычной пищи в достаточном количестве, они принимаются за сосание крови у млекопитающих, причем действуют довольно деликатно, так как раны, которые они делают в теле животного, почти незаметны. Рассказы древних писателей, будто после укола вампира у животных наступает «страшное кровотечение», – чистейший вымысел.
Во всяком случае питание кровью живых существ – явление весьма любопытное.
Вампиры нападают преимущественно на упряжных и вьючных животных. Но, как замечает Бурмейстер, они не причиняют этим животным, в сущности, никакого вреда, потому что количество крови, теряемой этими последними, весьма ничтожно. Вампиры начинают бросаться на животных только с наступлением холодов, когда насекомых, составляющих их обычную пищу, невозможно раздобыть более; при этом вампиры устремляются на такие части туловища животного, где шерсть, расходясь в разные стороны около одной точки, оставляет свободной кожу, в которую кровопийцы и впиваются.
Раны, производимые вампирами, находятся обыкновенно в области шеи, в особенности на тех местах, где кожа оголилась вследствие продолжительного трения.
Сочленение бедра со стороны таза в том месте, где нет шерсти, также является любимым местечком для вампиров; они кидаются также иногда на нижние части ног, но редко садятся под шею, и еще реже избирают местом своего нападения голову, губы, нос. Лошадь или мул никогда не позволят вампиру приблизиться к себе, когда находятся в бодрствующем состоянии; почуяв издали врага, они начинают фыркать, храпеть, метаться, бить копытами о землю, и вампир, кружащийся в воздухе поблизости, не смея напасть на возбужденное животное, принужден ретироваться.
Уснувшие четвероногие, однако, не чувствуют ни приближения вампира, ни операции, которую он производит на их теле, и тот, пользуясь этим обстоятельством, преспокойно сосет кровь, причем так сильно бывает поглощен своим делом, что не замечает появления погонщиков и пастухов, которые могут его схватить и убить.
Вампиры нападают также на спящих людей. Для примера приведем случай, заимствованный у Феликса Д’Азара.
«Иногда, – говорит он, – вампиры опускаются на уснувших домашних птиц и сосут у них кровь; птицы, вследствие полученной раны, часто заболевают гангреной и умирают. Вампиры кусают также лошадей, мулов, рогатый скот, садясь чаще всего на бедра, плечи и шею; наконец, нападают даже на людей, в чем я имел случай убедиться на опыте: на меня лично четыре раза нападали вампиры посреди деревни в то время, когда я спал в хижине; объектом их вожделений постоянно оказывался большой палец моей правой ноги. В то время, когда вампиры занимались своим делом, я не чувствовал никакой боли; раны, нанесенные ими, представляли собою круглые или овальные отверстия, имевшие в диаметре 2–3 см. Глубина ран была ничтожна; несмотря на это, все же можно было видеть, что животные, прежде чем добраться до крови, должны были оторвать кусочек кожи, а не просто уколоть, как можно было бы предположить. Помимо той крови, которую высосали вампиры, из раны вытекало еще, в момент самой сильной атаки, как нужно думать, около 15 граммов ее. Хотя в ранах ощущалась некоторая боль, в течение нескольких последующих дней, однако, они мне казались такими незначительными, что я и не думал прибегать к лечению. Так как подобные раны никакой опасности не представляют, и так как известно, что летучие мыши занимаются сосанием крови только в такие ночи, когда им нечего есть, то никто не боится этих животных, никто на них внимания не обращает, хотя про них и рассказывают разные удивительные вещи. Так, например, утверждают, что вампиры, чтобы не дать проснуться своей жертве, слегка щекочут и обмахивают крыльями то место, к которому они хотят присосаться».
Очень странно, во всяком случае, в этом рассказе то, что нанесение ран, диаметром в 2–3 см, прошло незамеченным, в то время как известно, что укол, причиненный москитом или клопом, настолько ощутим, что может разбудить спящего. Д’Азар без сомнения ошибся, написав «2–3 см» вместо 2–3 мм.
Потомство у летучих мышей является весною.
Обыкновенно самка рождает только одного детеныша. Этот последний, лишь только появится на свет, тотчас хватается лапками за тело матери, отыскивая соски, расположенные в том же месте, где находятся груди у женщины. Самка не расстается со своим детенышем до тех пор, пока он не окрепнет, и повсюду тащит его с собою. Очень интересно видеть тогда летучую мышь, которая летает со своим потомством, иногда – довольно внушительных размеров детенышем, спрятанным под брюхом.
Пуше рассказывает, что, осматривая однажды подземелья в старом аббатстве департамента Нижней Сены, он увидел на сводах в некоторых местах целые полчища летучих мышей, принадлежащих к виду подковоносов. Животные висели рядами и, казалось, вплотную прилегали друг к другу. Вспугнутые появлением людей, сопровождавших Пуше, и ярким светом факелов, подковоносы стали метаться во все стороны; многие из них в смятении потеряли своих детенышей, которые попадали вниз на землю и скоро поползли по всей пещере; некоторые обрушились на посетителей, повисли на их платье. Маленькие существа имели в длину около сантиметра; все самки, которых удалось тогда захватить, были без своих детенышей, которых они успели уже побросать.
Когда Пуше в другой раз посетил эти подземелья, он имел случай наблюдать, как летучие мыши летают вместе со своим потомством. Во время охоты за этими животными, только двое сосунов упали на землю; были пойманы четыре самки, которые все имели по одному детенышу на брюхе. Детеныш крепко держался за тело своей матери посредством задних лап, причем лежал таким образом, что передняя часть его тела покоилась у задней конечности материнского туловища, и обратно. Юнец очень тесно прижался к своей матери, и внешность обоих животных, формы которых отчасти слились между собою, казалась, поэтому, с первого взгляда очень странной.
Внимательно рассматривая эту группу, Пуше заметил, что детеныш держался за мать с помощью острых когтей своих задних лапок, уцепившихся за боковые части материнского туловища.
Головка сосуна, направленная кзади, высовывалась из-за перепонки, которая простирается от лап к хвосту. Самка, чтобы со своей стороны сделать положение сосуна более безопасным, по всей вероятности, держала свои пятки под складкой крыла своего детеныша.
Юнцы так крепко вцепились в своих матерей, что разорвать эту связь, несмотря на самые энергичные насильственные меры, иногда не удавалось совсем. Пуше полагает, что во время полета мать нисколько не заботится о своем сосуне, за исключением разве того случая, когда он слегка подрастет и несколько увеличится в весе; тогда она просовывает кончики своих задних лап под его крылышки, с целью крепче держать его. Вот почему во время своей первой экскурсии Пуше нашел так много детенышей на полу подземелья, а во время второй так мало: почти все сосуны очень крепко держались за своих матерей. Тогда детеныши были значительно моложе и, обладая меньшей силой, не могли так крепко цепляться за материнское тело, и вследствие этого падали вниз, когда самки в сильнейшем испуге заметались в подземелье, делая резкие, грубые движения; а теперь, выросши и окрепши, детеныши точно припаялись к своим кормилицам, и надо было употребить значительное физическое усилие, чтобы разъединить их.
Летучие мыши этого вида, – говорит Пуше, – особой любви к своему потомству не выказывают: когда самка, запертая в клетку, чувствует, что ее детеныш стесняет ее своими беспокойными движениями, она яростно кусает его. Когда летучая мышь отдыхает, т. е., уцепившись за выступы пещерных сводов, свешивается вниз в неподвижной позе, ее детеныш, вероятнее всего, принимает другое положение, без сомнения обратное, для того, чтобы голова его могла соприкасаться с сосками; позу, описанную выше, он принимает только во время полета матери, по телу которой он двигается с величайшей легкостью, цепляясь за ее кожу посредством своих когтей и крыльев. Нередко можно наблюдать следующее явление: в то время, когда пойманная самка сидит в клетке, с распростертыми крыльями, ее детеныш, передвигаясь под этими последними, взбирается ей на спину и начинает свободно разгуливаться по ней, останавливаясь, где заблагорассудится. Такая прогулка, однако, причиняет самке немалую боль, потому что детеныш при каждом движении, которое он делает, впивается своими острыми когтями в ее тело; мать, под влиянием причиняемой ей боли, либо издает крики, либо кусает своего неугомонного сосуна, и этим требует, чтобы он прекратил свое странствование по материнскому телу.
Мансион видел однажды, как сорвался детеныш летучей мыши. Такого рода падения, как мы знаем уже из наблюдений Пуше, не всегда имеют роковой исход. Сосун, чувствуя, что он падает, инстинктивно расправил свою летательную перепонку и, превратив ее в своего рода парашют, значительно ослабил силу вертикального падения. Едва он успел коснуться земли, как мать была уже подле, покрыв своим телом детеныша, лежавшего без движения; самка тотчас предоставила в его распоряжение свои соски, которые тот поспешил схватить; падение, сильно замедленное, по-видимому, нисколько его не оглушило. Теперь надо было оставить землю и подняться на воздух, что для бедной матери, обремененной детенышем, было очень трудной задачей. Ей, наконец, удалось это, после долгих бесполезных попыток, после целого ряда торопливых скачков, напоминая своими неловкими движениями, как удачно выразился Труссар, «походку человека с очень короткими ногами, передвигающегося на костылях, которые для него слишком велики».
И действительно, для того, чтобы передвигаться по земле, летучая мышь, прижав к бокам летательную перепонку и приблизив к ней плечо, цепляется за землю, впиваясь в нее последовательно то когтем большого пальца правой руки, то когтем большого пальца левой, затем она резким движением стремительно бросается вперед, оттолкнувшись от земли задними лапами.
Делая такие скачущие движения последовательно одно за другим, летучая мышь передвигается с довольно большой скоростью; получается даже такое впечатление, что она быстро бегает.
Таким-то путем, очень остроумным, но вместе с тем весьма утомительным, животному удается наконец подняться на воздух.
Летучая мышь, которую наблюдал Мансиои, получив, наконец, возможность пустить в ход свои крылья, издала радостный торжествующий крик, крик самки, которой удалось спасти своего детеныша.
Один фермер из деревни Вирсе-Барс (долина Гою) уверял Мансиона, что он однажды видел, как летучая мышь, нечаянно выронившая своего сосуна, поспешно распласталась в воздухе и стремительно бросилась вниз, чтобы подхватить его в свои большие раскрытые крылья, прежде чем он ударится о землю.
