Северный олень
Сборник «Животные и их жизнь», 1908 г.
Статья по К. Мюллеру
Север, северный олень и северянин. Мы привыкли мысленно представлять себе и то и другое нераздельными, и мы не ошибаемся. Северный олень есть живой символ северной природы. Живой и летучий, как бурные ураганы севера, своими упругими рогами напоминает он нам вместе и о лесах северных, и о круто возносящейся ели. Это сравнение тем вернее, чем более сходства мы замечаем в колыхании леса и в кочевом стаде оленей, встречаемом на пути.
Самый вид северного оленя нам знаком. Вы, вероятно, не раз любовались оленем родных лесов наших. Северный олень занимает середину между оленем и ланью. Правда, менее гордый, чем первый, менее гибкий и легкий, чем последняя, отличающаяся от обоих уже отсутствием клыков, все-таки северный олень красив и благороден. Его серый цвет, оттененный на спине темною полосою, становится летом еще темнее, тогда как у ручных оленей, как и вообще у всех домашних животных, часто изменяется он в пестрые оттенки. Его сильное туловище с гибкими и, однако же, жилистыми членами, с вытянутой шеей, с тонко-образованной головой и с большими умными, проницательными глазами, увенчано легкими рогами, которых сплюснутые ветви направляются кпереди. Это украшение, у различных животных различно устроенное, теряют самцы осенью или в декабре, самки же в апреле или мае, после таяния снегов, и потом в июле, когда мечут детенышей; по другим наблюдениям самки, имеющие рога меньшого размера, не сбрасывают их. В июле северный олень линяет, вследствие чего приобретает новый темный покров, который зимою меняет опять на другой, более светлый и длинный.
Густота зимнего подшерстка северного оленя не уступает подшерстку наиболее уважаемых северных зверей, и тем уже указывает на северный характер его отечества. Не этим одним, однако ж, выражается действие севера на описываемое животное: все в нем, от цвета и качества шерсти, от времени линяния и до последнего явления образа жизни подчиняется тому же влиянию. Север способствуем не только вырастанию более обильного подшерстка, но также и рогов, так что в Шпицбергене и Гренландии самки овец обыкновенно имеют рога, и даже по три; потому-то и северный олень имеет вообще рога довольно большие, и даже самки имеют их, – явление совершенно исключительное в роде оленей, в котором последние вообще лишены их. Самое направление рогов и общая форма всего тела, опять-таки указывают на север: мы знаем положительно, что, по мере удаления от экватора к полюсу, рост животных и растений понижается, они удлиняются, как бы стелются по земле, хотя общая масса тела и под полюсами встречается весьма значительная.
Всего убедительнее нам доказывают это тюлени, моржи и особенно киты; белый медведь массою тела больше бурого медведя, но ниже и длиннее его. Точно так и северный олень более длинен, нежели высок, и рога его стелются по спине, направляя ветви почти горизонтально вперед (левый рог, по Палласу, бывает обыкновенно менее ветвист, нежели правый). Наконец, даже форма расширенного копыта с двумя задними, довольно значительными копытцами, хлопающими на бегу, не дозволяющая оленю вязнуть в снегу и напоминающая такие же копыта верблюда и лыжи Лопаря, в связи с иноходною рысью (а не скоком, как у всех оленей), чудесно приспособлены к быстрому движению в северных снежных равнинах. Северный олень символ их, как верблюд – песчаных равнин.
Таково это любимое дитя севера, гордость его снежных гор, его смолисто душистых лесов, его мшистых тундр. Не удивительно, что уже давно пытливый ум человеческий с удовольствием покоился на создании, в котором так прекрасно соединены и сила, и красота; не удивительно, что позднее сделалось оно верным товарищем жизни человеческой. К тому содействовало еще и третье существенное качество северного оленя – его совершенная нетребовательность. Довольствуясь скудными, жесткими степными травами, которых другое животное не хочет и нюхать, северный олень на льдистых возвышенностях севера тоже самое, что верблюд, верное дитя степей, способный переходить через опаленные песчаные степи, делать их обитаемыми и сближать отдаленнейшие народы для обмена их драгоценностей. Можно было бы назвать северного оленя верблюдом полярного пояса, если бы не приличнее было сравнить его с ламою, обитательницею гор южной Америки. Там, где благородный конь напрасно искал бы луговых трав, северный олень довольствуется ничтожным мхом, даже тучнеет от него, чего никогда не было бы с ним на зеленых лугах.
Нечто безмерно глубокое хранится в этом простом действии природы. Олений ягель или белый мох есть преимущественно растение севера. Там развивает он, подобно мхам, все свое великолепие, облекая тундры и голые утесы, которых обегают все прочие растения, пестрыми коврами, и тем вернее, тем живописнее прилепляется к ним, чем сильнее бушуют вокруг чела их льдистые ураганы севера. Там-то преимущественно олений ягель, известный у лапландцев под именем висте, нашел в изумительной полноте свою отчизну. Несмотря на то, что он имеет вид неказистого, низкого белого кустика скудной величины, выказывающего плод на оконечности нежных сучков, в виде маленьких темных пуговок, все-таки он любимейшая пища северного оленя. Когда зимою горные равнины усыпаются мотелями, глубокими слоями снега заметаются богатые поля ягеля, и северный олень не может более разгребать эти оледенелые массы, чтобы доставать из-под снега свою обычную пищу, тогда смотрит он вверх на грустно склонившиеся березовые ветви или на сучья елей. Там опять ищет он моха. В виде бороды висит этот мох, как то видно на наших высоких горах, грязно желтыми или беловато серыми длинными клочками. Хотя летом северный олень не отказывается ни от дикого щавеля, ни от лютика, ни вообще от ягелей и горных трав, ни даже, может быть по ошибке, от одуряющего мухомора, ни от пеструшки, этой северной странствующей мыши; но все-таки нежный ягель – единственная пища, которая для северного оленя всего здоровее. Так, в самом деле, в этом простом действии природы, указавшей одушевленному чаду севера на ничтожное северное растение, хранится большая глубина, нежели то кажется при первом взгляде. И она говорит нам о той великой гармонии, которая существует между климатами, утесами, растениями и животными, о единстве творения, и живо и ясно напоминает нам верблюда – верное дитя степей.
Доколе простираются льдистые ураганы или снега, бальзамические березы, смолисто-душистые ели, крепительные мхи, дотоле и природа положила пределы отчизне северного оленя. От южных горных равнин Норвегии кочует он до самой дальней северной оконечности по Лапландии, Сибири и полярным странам Северной Америки.
Живя вообще в полярном поясе, северный олень тем не менее в различных указанных местностях подлежит влиянию различных условий, и хотя он в отношении к своим видоизменениям изучен очень недостаточно, однако ж и теперь уже мы знаем, что он представляет видоизменения, и даже довольно резкие. В северной Америке отмечено два видоизменения. Паллас говорит, что сибирские гораздо крупнее лапландских, и в этом отношении напоминают сибирское видоизменение простого оленя, которое гораздо крупнее европейского видоизменения. Тот же многоуважаемый путешественник говорит, что ежегодно весною на остров Шпицберген переплывает по льдам большое количество оленей, значительно отличных от тех, которые водятся в северной Сибири. Наконец, в домашнем быту олень также изменяется, получая больший рост и некоторую пестроту цветов, которая вообще принадлежит домашним животным. У коряков и чукчей олени белые, крапчатые.
Ни снег, ни лед не удерживают летучего бега северного оленя. И под унылыми метелями севера все еще горячо бьется сердце его за обширную отчизну, между тем как тоскливо истомилось бы оно под другим солнцем. Северный олень доказывает это даже и в собственном своем отечестве. Когда наступает северное лето, и солнце даже в полночь не исчезает с горизонта, но окружает его, ниспосылая косвенные лучи на снежные поля, и распространяет теплоту, напоминающую тропические страны, тогда северный олень подымается с равнины, где он провел зиму, и ищет свежего, прохладного, крепительного воздуха гор.
Но не одни только горы привлекают его; от лютых врагов убегает он, врагов из мира насекомых, – кровожадных мух. Как рой тропических москитов, жужжа, окружают они оленя. Коротко знаком северный олень с этими жужжащими вокруг него врагами. Оттого и старается он убежать от них, то с быстротою стрелы пускаясь вперед, то поворачивая налево, то на право. Однако же, подобно фурии, несутся над ним мошки до тех пор, пока им удастся выложить яйца свои в мягкое мясо оленя. Ужасны последствия этого ничтожного уязвления. Шишковатая болезнь, известная у лапландцев под именем курбмы, измучивает тогда северного оленя. Какие боли должно претерпевать это животное, доказывается уже продырявленною его кожею, когда летом застрелят оленя в таком положении. Подобная кожа вся в свищах и едва годна для ночного ложа, но отнюдь не для одежды. Так, какая-нибудь ничтожная муха определяет образ жизни животного и, как увидим после, также и человека, принужденного следовать за летучим бегом северного оленя, когда он, избегая врагов своих, ищет настоящей отчизны своей на вечных снегах нагорных, куда не гонится за ним его неприятель.
Такой же опасный враг для северного оленя и оттепель, за которою вслед наступает внезапный мороз, когда равнины не успеют еще покрыться густым, мягким снежным покровом. Тогда копыто и даже рога оленя бессильны, чтобы пробить ледяную кору. Корма недостает, и тысячами валятся олени жертвою голода. К счастью, случай этот редок.
За этим врагом следует третий, весьма опасный, – волк.
Все три врага определяют северному оленю новый образ жизни, кочевание, предписывая через то и человеку сообразную с тем жизнь. На этих кочевьях выказывается вся глубина внутренней жизни оленя. С удивительным самосознанием, как будто бы степенный север сделал и их степеннее и сосредоточеннее, – собираются дикие северные олени длинными, большими стадами, числом от 200 до 300, и тем теснее соединяются они, чем долее жили вместе. Самки и молоденькие олени образуют передовой пост, самцы замыкают шествие, чтобы противопоставить всегда следящим их волкам, лисицам и медведям оборону, поражая первых копытом, а последних ударами рогов. Редко, однако же, случается, чтобы такое стадо шло одно при переселении. За ним следуют другие, не менее многочисленные, как войско, которое расходится по разным дорогам для отыскания продовольствия. Такие походы кочующих оленей, как например в северной Сибири, простираются часто на расстояние от 7 до 14 часов езды. Держась постоянно одного пути, два раза в год, весною и осенью, прилагают они тропу, похожую на ров. Вода не останавливает их; они переплывают ее, но не без великой предосторожности и размышления. Как в армии, отправляют они сильнейшего и расторопнейшего из своих героев на рекогносцировку. Перед каждым стадом медленно выступает вожак, а за ним следуют на цыпочках некоторые другие олени, высоко подняв голову. Вот они у берега. Осторожно пробуют они почву и быстрину. Если они безопасны, и вожак осторожно спустился в воду, тогда, тесно сжавшись, следует за ним все стадо. И вот, через несколько минут уже плывет оно подвижным лесом над поверхностью воды; рога далеко откинуты назад. Тесно сжавшись, олени с шумом колотятся рогами друг о друга – то музыка, сопровождающая их важный переход. С удивлением рассматривает путешественник эту сжатую толпу, которая, как например в апреле, в северной Сибири, гордо, в глубоком молчании переплывает реку, и только для того молчит, чтобы тем явственнее расслышать внезапный, страшный, смерть им предвещающий, крик юкагиров, якутов, тунгусов и ламутов – их бичей-истребителей. На легких челноках незаметно подкрадываются охотники к плывущему стаду, и в одно мгновение сцена изменяется. Торжественная тишина прерывается бурным шумом побоища, человеческими голосами и ударами ножа. Во время ночевки северный олень, своею умною рассудительностью, искусно избегает уязвления мухами, спасаясь, по возможности, быстрым бегом своим против ветра, куда не могут лететь за ним мухи; но что значить вся сметливость оленя перед хитростью человека?
Как истинный сын севера, северный олень следит за всеми его изменениями. Настает сентябрь месяц на западном склоне Урала; западные сырые ветры, дующие с западных морей, переносясь по материку, все более теряют влагу и, коснувшись льдин западного Урала, низлагают ее здесь в виде снега, и переходят через гребень его, уже лишенные значительной сырости; оттого по ту сторону Урала гораздо глубже снега, нежели по эту сторону. Знает и должен это знать северный олень: глубокий снег лишает его возможности питаться на западной стороне Урала. Начинает падать снег и все более и более лишать оленя его любимой и единственной зимней пищи – белого мха. И медленно, исподволь начнет олень (вместе с лосем) все более подаваться на восточный склон Урала, где снега меньше, и перекочует там все многоснежное время зимы. Весною опять возвратится, но уже гораздо быстрее, на знакомые ему летние мшистые пастбища на западной стороне Урала. Ни пути перекочевок животного становится человек и ловит его для своих нужд. Не видно ли здесь в малых размерах с поразительною ясностью образование того явления, которое так сильно нас поражает, когда мы его наблюдаем в удивительной сложности и окончательной форме – в периодических переселениях птиц? И северный олень – птица по быстроте движений своих и по периодичности их, зависящих от быстроты и периодичности движений севера.
Дух кочевания есть источник вечного перерождения ручного северного оленя. В то время, когда любовь у этих летучих детей вечных снегов ключом кипятит кровь, и сильные поединки этой страсти обнаруживаются и между ними, – ручные и дикие олени охотно сближаются снова на пользу человека. Свежая природа дикого оленя опять прививается к умягченной природе ручного. Новое поколение крепчает. Ему передается дух дикого отца. Правда, то там, то сям возгораются оттого маленькие бунты против властителя, но зато прочность этих новых отпрысков тем надежнее.
Любовь, привязанность – есть отличительная черта внутреннего достоинства северного оленя. Как он пламенно любит свою отчизну, как охотно примыкает к общему стаду, так сильно и мать привязывается к своему детищу. Лаская, она умеет различать его из сотни других: потеряв его, жалобными звуками поверяет тоску свою горам, ищет его по снегам нагорным, по тундрам, покрытым мхом, – ищет его, забывая робость свою, даже и в юрте лапландца. С такою точно верностью привыкает северный олень и к человеку. Он любит его нежность, возвращает ему его ласки; скоро оба они становятся любящими, верными друзьями, неразлучными, как конь с седоком, верблюд с бедуином, слон с азиатом. Счастлив человек, которому природа подарила такого друга!
