Своеобразные хвосты
Автор: Анри Купен, 1903 г.
Создавая живые существа, природа не очень щедро награждает их своими дарами: каждый орган, которым она их снабжает, обыкновенно имеет какое-нибудь определенное полезное назначение. Принципы этой экономии выступают особенно ярко в тех случаях, когда под влиянием изменившихся внешних условий природа бывает вынуждена создать новый аппарат: она тогда предпочитает приспособить для этого какой-нибудь существующий орган, имеющий второстепенное значение, чем вызвать к жизни новый.
От времени до времени, однако, та же самая природа, такая экономная в производстве полезных приспособлений, расточает свои творческие силы на создание органов бесполезных, или, по крайней мере, таких, польза которых, но нашему мнению, весьма не велика.
К числу таких органов относится хвост, которым снабжены очень многие млекопитающие; в девяти случаях из десяти он ни к чему не пригоден, так как, по-видимому, часто никаких услуг животному не оказывает; может быть, он и обладает какими-нибудь скрытыми достоинствами, но мы об них ничего не знаем. Но многих случаях, правда, этот орган весьма подвижен и служит животному в качестве метлы, с помощью которой оно отгоняет мух, беспокоящих его.
Так именно пользуются своим хвостом, как известно, многие домашние животные – быки, лошади, ослы. Трудно, однако, предположить, чтобы исключительно для этой, несколько фривольной, цели был создан хвост, орган довольно солидный по своим размерам. Очень длинный хвост, как кажется, бывает полезен животному в том отношении, что помогает ему сохранять равновесие. Кошка, которой отрезали хвост, не может уже с такой же легкостью, уверенностью и смелостью карабкаться по водосточным трубам или бегать по карнизам крыш, как ее товарищи, сохранившие в неприкосновенности свой хвост; этот последний играет роль шеста, которым балансирует акробат, шагающий по натянутому канату; поворачивая свой хвост то вправо, то влево, животное перемещает центр тяжести своего тела в ту или другую сторону, и таким образом сохраняет равновесие. Лазящие животные обладают вообще более развитым и пушистым хвостом (например, белка), чем те животные, которые, не отличаясь способностью к лазанью, могут только бежать по земле (например, заяц).
Во всех приведенных выше случаях польза от хвоста не совсем очевидна. Существуют, однако, животные, – правда, число их относительно весьма ограничено, которым хвост несомненно полезен: пользование им так своеобразно, что его действительно можно было бы принять за новый орган. Американские обезьяны, например, имеют «хватательный» хвост; отличаясь большой гибкостью, этот хвост может обвиваться вокруг ветки, так что обладательницы его имеют возможность свободно висеть в воздухе, балансировать, выкидывать разные акробатические штуки и пр. Сильно раскачавшись, они, если хотят сделать очень большой прыжок, срываются с места и таким образом сразу перелетают на значительное расстояние, точно камень, выпущенный из пращи. Обезьяны, как известно, прыгают с дерева на дерево; обладание хватательным хвостом увеличивает их шансы удачно ухватиться за ветви и не упасть на землю; гибкий и крепкий хвост является, таким образом, большой подмогой для животных, так что его по справедливости можно было бы назвать их пятой рукой. Благодаря обладанию таким хвостом, обезьяны могут предаваться самым разнообразным забавам; так, например, можно часто видеть следующую картину в лесу: одна обезьяна цепляется хвостом за самую высокую ветку дерева; за эту обезьяну хватается другая, третья и т. д., и вскоре между верхушкой дерева и землею образуется живая лестница из резвящихся животных. В других случаях они сплетаются между собою таким образом, что составляют горизонтальную цепь, протянутую между двумя деревьями; животные кувыркаются, производят всевозможные акробатические фокусы и при первом подозрительном шуме разбегаются во все стороны.
Хватательными хвостами обладают также некоторые животные, которые не имеют ничего общего с видом обезьян, как, например, цепкохвост, двуутробка-опоссум, которые по целым часам висят на своем хвосте, молодые кенгуру-филандеры. Последние цепляются кончиками своих хвостовых придатков за хвост матери, чтобы удержаться на ее спине. К этой же группе относятся такие животные, как лисий кускус, который шагу не делает, пока не найдет точку опоры с помощью своего хвоста; затем грациозная мышка-карлик, известная, между прочим, тем, что устраивает очень красивые сферические норки, и др.
К серии своеобразных хвостов принадлежит также хвост льва. В числе французских метафорических выражений, которые имеют непосредственное отношение к образу жизни и привычкам льва, находится, между прочим, следующее: «бить себя по бедрам». Когда говорят: «этот человек бьет себя по бедрам», то этим хотят сказать, что он возбуждает себя искусственными средствами для того, чтобы сделать что-нибудь такое, что расходится с его вкусами, желаниями, привычками. Чтобы понять происхождение этого выражения, нужно иметь в виду, что гнев в тех случаях, когда он не сопровождается страхом, в первые мгновенья обнаруживается жестами нетерпения, что наблюдается как у животных, так и у человека. Лев, когда раздражается, начинает хлестать себя хвостом по бедрам, и чем раздражение сильнее, тем быстрее летает хвост из стороны в сторону, и тем с большей силой наносит он удары. Но люди, по-видимому, приняли следствие за причину: они решили, что лев, которому нанесено оскорбление, должен возбуждать себя физической болью для того, чтобы преодолеть свою инертность, и, доведя себя до «белого каления», яростно обрушиться на оскорбителя. Образ льва, бьющего себя хвостом по бедрам, встречается уже у Гомера, который, может быть, заимствовал его у более древних поэтов; Луканий, говоря об ударах, которые наносит себе лев в минуты раздраженья, первый дал объяснение этому явлению в указанном выше смысле. Плиний серьезно поверил этому объяснению; оно впоследствии повторялось многими другими писателями, которые пользовались обширным компилятивным трудом «первого естествоиспытателя» для составления своих сочинений. Впоследствии открытие, сделанное Дидимом Александрийским, одним из первых комментаторов «Илиады», дало этому объяснению некоторую основу, сделало его несколько более правдоподобным: Дидим нашел, что на кончике львиного хвоста под шерстью находится роговидное тело, нечто в роде заостренного когтя, и пришел к заключению, что в те моменты, когда лев неистово хлещет себя хвостом по бедрам, этот коготь, наподобие шпоры, впивается в тело животного и, причиняя ему сильную боль, доводить его до безумной ярости. Натуралисты нашего времени совершенно игнорировали наблюдение Дидима и не считали даже нужным опровергать его, пока, наконец, Блуменбах случайно не открыл, что старый комментатор был прав. Затем, то же самое повторил впоследствии Дегэй, который нашел роговидные образования в хвостах льва и львицы, околевших в зверинце парижского музея. Хвостовый коготь чрезвычайно мал и так слабо прикреплен к коже, что легко слущивается; поэтому хвостовые когти обыкновенно не встречаются на чучелах львов, который сохраняются в музеях. (Брем).
Но для чего собственно может служить этот коготь, находящийся на кончике хвоста?
Чтобы приносить пользу животному, хвост не должен непременно быть очень гибким и подвижным; он может быть очень полезен, оставаясь в покое, как, например, у кенгуру, которые в своем хвосте находят весьма существенную точку опоры. Этот хвост, впрочем, более длинен и мясист, чем у всех прочих млекопитающих той же величины, и снабжен крепкими, сильно развитыми мышцами.
Кенгуру, отыскивая пищу для себя, передвигается с места на место тяжелыми, неуклюжими скачками; животное ставит задние лапы возле передних и даже между этими последними, опираясь в то же время на хвост; но эта поза очень утомительна, и долго оставаться в ней кенгуру не в состоянии.
Чтобы срывать растения, употребляемые им в пищу, животное садится на хвост и задние лапы, подняв вверх свои передние члены; как только ему удастся захватить что-нибудь съедобное, кенгуру снова принимает свою естественную позу и начинает есть. Тело животного в этом виде имеет такой вид, как будто оно покоится на треножнике, составленном из двух задних лап и хвоста. В очень редких случаях животное можно видеть стоящим на трех лапах и на хвосте; это положение оно принимает только тогда, когда ему приходится шарить в земле одной из передних лап.
Наевшись досыта, кенгуру ложится на землю, вытянув задние ноги; а захочется ему снова есть, животное, оставаясь в лежачем положении, слегка поднимается и опирается на свои короткие передние лапы. Собираясь уснуть, кенгуру, принадлежащие к низкорослым видам, принимают ту же позу, что и зайцы на ночлеге: они садятся на все четыре лапы и откидывают хвост назад; такое положение дает им возможность быстро обратиться в бегство. При малейшем шуме кенгуру встает (особой бдительностью отличаются взрослые самцы), становится на задние лапы, вытягивается, подозрительно озирается вокруг и, заметив опасность, тотчас стремительно убегает вприпрыжку. Кенгуру скачет только на задних лапах и делает такие прыжки, какие ни одно животное не в состоянии сделать. Чтобы прыгнуть, кенгуру прижимает свои передние ноги к груди, вытягивает хвост кзади, приседает, затем, пуская в ход силу своих бедерных мускулов, резким движением вытягивает задние лапы, длинные и тощие, и летит стрелою, описывая кривую по воздуху. Некоторые, совершая прыжки, держатся в горизонтальном положении, другие в наклонном, обыкновенно опуская уши книзу. Чувствуя себя в безопасности, кенгуру делает прыжки длиною в 3–4 метра, но если животное напугано, то его прыжки становятся в два-три раза больше. При таком способе передвижения правая нога несколько опережает левую. При каждом прыжке животное поднимает и опускает свой хвост и производит это движение тем с большей стремительностью, чем сильнее оно испугано. Чтобы изменить направление своего бега, кенгуру производит два-три маленьких прыжка; хвост, по-видимому, в данном случае не служит животному в качестве руля. (Брем).
У других животных, родственных виду кенгуру, наблюдаются в более или менее ясно выраженной форме аналогичные по своему строению хвосты.
Довольно оригинальным хвостом обладает также бобр; по форме этот хвост напоминает палитру, покрытую чешуйками. В виду этой формы, в прежнее время полагали, что животное пользуется своим хвостом, как лопаткой, для постройки своего жилья; на этом основании создалось даже ходячее народное изречение, что бобр строит хвостом. Теперь в точности известно, что бобр пользуется своим хвостом главным образом для плавания; животное садится на него иногда в том случае, когда грызет ствол какого-нибудь дерева.
Выхухоли, мыши, крысы имеют длинный гибкий, кольчатый хвост, скудно покрытый волосами, что придает им некоторым образом вид змеи или червя. Для чего собственно этим животным нужен хвост, неизвестно; можно только предполагать, что он заменяет им руль в то время, когда они плавают, или же помогает им сохранять равновесие. Если верить Романесу, крысы делают из своего хвоста своеобразное употребление; цитируя относящиеся сюда факты, сообщаемые знаменитым натуралистом, мы оставляем достоверность их на его ответственности.
Было замечено, как сообщает Уатсон, что крысы, желая воспользоваться маслом, которое находилось в бутылке с узким горлышком, поступали следующим образом: найдя вблизи бутылки удобное местечко, дававшее ей твердую точку опоры, одна из крыс опускала в горлышко свой хвост и, прождав некоторое время, пока он не напитается маслом, вынимала его и давала его облизывать свой подруге. Такой поступок обнаруживает нечто большее, чем проявление инстинкта: он свидетельствует об уме и находчивости животного.
Иессе, со своей стороны, передает следующий факт.
В каком-то амбаре, куда редко входили, стоял открытый ящик, в котором находилось несколько бутылок с флорентийским маслом; бутылки были закупорены хлопчатой бумагой. Однажды хозяин, войдя в амбар, заметил, что кусочки этой бумаги, заменявшие собою пробки, валяются на полу, и что уровень жидкости в бутылках значительно понизился. Недоумевая, каким образом это могло случиться, хозяин прилил новую порцию масла в бутылки и, наполнив их до краев, закупорил прежним способом и удалился. Заглянув в амбар на следующий день, он не замедлил убедиться, что пробки исчезли, и масла в бутылках снова стало меньше; не оставалось никакого сомнении в том, что тут кто-то прикладывался к бутылкам. Желая накрыть вора, хозяин, спрятавшись на чердаке, стал внимательно глядеть в амбар через слуховое окно, и спустя некоторое время он узнал, кто незаконно пользовался его собственностью: это были крысы. Вскочив на стенку ящика, они опускали свои хвосты в бутылки, и затем, вынув их, облизывали языком приставшие к ним капельки масла.
Наконец, Родуэлл приводит аналогичный случай, с той только разницей, что тут крысы не давали облизывать друг другу свои хвосты, а каждая облизывала свой собственный.
С помощью очень простого опыта я в свое время проверил справедливость фактов, сообщаемых о проделках крыс. Взяв две бутылки с узким и по возможности коротким горлышком, я наполнил их густым смородинным сиропом таким образом, что уровень жидкости находился на небольшом расстоянии от отверстия; прикрыв отверстия рыбьим пузырем, я поставил бутылки в такое место, где, как мне было известно, водилось много крыс. На следующее утро я увидел, что рыбий пузырь был разорван; в центре его зияла небольшая дыра, и уровень сиропа в обеих бутылках опустился. Так как расстояние от отверстия горлышка до поверхности жидкости соответствовало приблизительно длине крысиного хвоста, и так как, с другой стороны, диаметр дыры, пробитой в ткани рыбьего пузыря, соответствовал толщине этого придатка, то я пришел к заключению, что тут несомненно хозяйничали крысы, которые лакомились сладким сиропом, пустив в ход свои хвосты. Чтобы окончательно убедиться в правильности своего предположения, я поступил следующим образом: прилил еще столько сиропу, что жидкость в бутылках поднялась до своего прежнего уровня, опустил на ее поверхность кружок влажной бумаги, закрыл бутылки по-прежнему кусочками рыбьего пузыря и поставил их в такой уголок, где не было ни крыс, ни мышей. Когда по истечении некоторого времени на бумажке, прикрывавшей поверхность жидкости в горлышке, появился толстый слой плесени, я перенес бутылки на старое место, излюбленное крысами. Когда на следующий день я заглянул сюда, моим глазам представилась следующая картина: рыбий пузырь, закупоривавший бутылки, был изгрызен у верхнего конца горлышка, и слой плесени носил многочисленные следы, оставленные крысиными хвостами. Эти следы представляли собою маленькие круглые отверстия, точно кто-то кончиком карандаша пробивал заплесневевшую пленку. Очевидно, крысы изо всех сил старались пробить в бумажке отверстие, сквозь которое хвост мог бы свободно добраться до сиропа.
Хвостовый придаток может, однако, быть иногда и вредным для крыс, именно в том случае, когда на сцене появляется так называемый «Совет короля крыс».
Чтобы читатели не подумали, что я пускаюсь в область фантастических измышлений, я предпочитаю на некоторое время стушеваться и уступить свое место авторитетам. А авторитеты рассказывают нам следующее.
«Живя на свободе, – говорит Брем, – крысы делаются иногда жертвами весьма курьезной болезни. Эта болезнь состоит в том, что крысы в довольно изрядном числе, собравшись в кружок, переплетаются кончиками хвостов друг с другом и сидят таким образом, пригвожденные к одному месту довольно продолжительное время. Вот это-то странное собрание народ назвал советом короля крыс, представляя себе при этом нечто такое, чего в действительности совсем нет; народное воображение создало образ короля крыс, который, восседая на троне с золотой короной на голове посреди группы связанных между собою крыс, управляет всем мышиным царством»
Причина этого странного явления в точности не известна; предполагают, что животные в известное время выделяют из себя клейкую жидкость, благодаря которой хвосты их прилипают друг к другу.
Возможно, что такие своеобразные ассамблеи происходят гораздо чаще, чем это обыкновенно предполагают; видеть их во всяком случае удается очень редко, и это объясняется тем, что суеверные люди из народа, наткнувшись на подобное необычайное собрание грызунов, тотчас уничтожают его.
Ленц приводит следующий пример. В деревне в декабре 1822 г. были замечены сразу два собрания «короля крыс». Три молотильщика услышали как-то слабый писк в риге лесничего; желая узнать причину этого писка, они в сопровождении хозяйского работника стали шарить кругом, и спустя некоторое время в одном из углов риги нашли дыру, в которой сидели сорок две крысы. Эта дыра, глубиною в 15 см, по всей вероятности, была сделана самими крысами; вокруг не было видно ни следов экскрементов, ни остатков пищи. Дыра, доступ в которую был очень легкий, в особенности для крыс, была покрыта соломой в течение всего года. Работник повытаскивал оттуда крыс, которые не хотели или не могли оставить своего жилья, и к своему изумлению заметил, что двадцать восемь из них были хвостами привязаны друг к другу, составляя кружок; такой же кружок, только меньший по размерам, был образован прочими крысами, число которых равнялось четырнадцати.
Эти сорок два зверька, по-видимому, все страдали от голода и поэтому, жалобно пищали; но по своему внешнему виду они казались здоровыми. Все крысы были одинаковой величины; судя по ней, нужно было допустить, что все они родились прошлой весною. По цвету своей шерсти они ничем не отличались от обыкновенных крыс. Держали себя они очень спокойно и терпеливо сносили все, что им причиняли люди, отыскавшие их. А эти люди сделали следующее: прежде всего они перенесли четырнадцать крыс в комнату лесничего, куда скоро набралось много народу, с удивлением глазевшего на странную находку. Когда общественное любопытство было удовлетворено, молотильщики с торжеством перенесли крыс в ригу, и там убили всех ударами цепа; затем они принесли пару железных вил и, воткнувши их в тела мертвых животных, начали что есть мочи тащить их в противоположные стороны; наконец, удалось после долгих усилий вырвать трех крыс из круга. Их хвосты, несмотря на сильное растяжение, которому они подвергались, оказались неповрежденными; на поверхности их замечались только отпечатки следов, сделанных хвостами соседок; такие следы можно видеть на ремне, который продолжительное время сдавливался другим ремнем.
Несколько лет тому назад, Анри Рите, адвокат в Шатотене, нашел подпольную «ассамблею»; она состояла из семи крыс, державшихся друг за друга при помощи своих хвостов, концы которых переплелись между собою или вернее были связаны узлом. В таком положении зверьки были найдены в ноябре 1899 г.; находка была передана в Шатоденский музей. Каждая крыса имела в длину десять сантиметров, считая от кончика хвоста до края мордочки.
Из-за «совета короля крыс», найденного в Линденау, недалеко от Лейпцига, был возбужден любопытный судебный процесс, который имеет, пожалуй, не меньшее значение, чем точное наблюдение, сделанное зоологом. Вот протокол этого курьезного процесса.
17-го января 1774 года явился в трибунал г. Лейпцига Христиан Кайзер, помощник мельника из Липденау, и заявил, что в прошлую среду он нашел на мельнице в Линденау совет крысиного короля, именно шестнадцать крыс, которые переплелись между собою хвостами; всех этих крыс он убил, потому что они хотели броситься на него.
Некто Иоганн-Адам Фассгауер из Линденау явился к его, Кайзера, хозяину, Тобиасу Иедерн с просьбой дать ему этого крысиного короля, которого он собирался срисовать.
Хозяин согласился, по Фассгауер впоследствии не возвратил крыс, которых ему дали, а стал показывать их за деньги народу и выручил таким путем большую сумму. В виду этого, он, Кайзер, просит суд осудить Фассгауера и заставить его отдать крыс, возвратить деньги, которые он заработал показыванием их, и уплатить судебные издержки.
22-го февраля 1774 г. тот же Христиан Кайзер снова явился в суд и заявил следующее: «Истинная правда, что 12-го января я нашел на мельнице совет крысиного короля, состоявший из шестнадцати крыс. В этот день, услышав шум на мельнице, в верхнем этаже, я отправился наверх; тут увидел несколько крыс, которые выглядывали из-под балки, и убил их палкой. Затем я приставил лестницу к тому месту, где впервые увидал их, чтобы убедиться, нет ли там еще крыс, и действительно, я нашел там совет крысиного короля: я тотчас перебил всех крыс на месте несколькими ударами топора. Шестнадцать крыс лежали на полу; пятнадцать из них были прикреплены друг к другу своими хвостами, шестнадцатая держалась в общей компании также при помощи своего хвоста, который, однако, не был соединен с другими хвостами, а запутался в шерсти одной из пятнадцати крыс. Падая с балки, на которой они находились, крысы не могли освободиться от связывающих их пут, одни из них жили еще некоторое время, но уйти не могли: они так крепко переплелись между собою, что развязать их не было никакой возможности».
А вот экспертиза врача, которая была приложена к документам, относящимся к разбору этого дела.
«Чтобы установить то, что было истинного в массе фантастических рассказов, ходивших в народе по поводу открытия крысиного короля, я отправился в Линденау 16-го января.
В гостинице Почтового Рога в холодной комнате я увидел шестнадцать мертвых крыс; у пятнадцати из них хвосты были связаны в один большой узел; головы их были направлены к периферии, хвосты – к центру, который составлял общий узел. Отдельно лежала шестнадцатая крыса, которая по словам живописца Фассгауера, присутствовавшего при моем осмотре, была освобождена каким-то студентом при содействии других лиц.
Я ни о чем не расспрашивал; многочисленным посетителям, желавшим узнать подробности об этом странном феномене, давались самые несуразные, подчас весьма забавные ответы; не обращаясь ни к кому с расспросами, я наблюдал только тела и хвосты мертвых крыс.
Я заметил следующее:
1. У всех крыс голова, туловище и лапы находились в нормальном состоянии.
2. Одни из них были окрашены в серо-пепельный цвет, другие – в более темный, третьи же были почти совсем черные.
3. Некоторые крысы были величиной с добрую пальмовую ветвь.
4. Толщина их была пропорциональна длине; все-таки они казались скорее похудевшими, чем потолстевшими.
5. Хвосты имели в длину 1/4 – 1/3 локтя; крысы были немного влажны и грязны.
Подняв на палке узел вместе с крысами, я тотчас увидел, что мне будет очень трудно распутать крепко стянутые хвосты; я, впрочем, и не приступал к этому. Я заметил, что у шестнадцатой крысы хвост нисколько не пострадал – следовательно, освободить его удалось, по всей вероятности, очень легко. После зрелого обсуждения я пришел к заключению, что крысы, сплотившиеся вместе таким странным образом, представляли собою далеко не однородные экземпляры: они отличались друг от друга и по величине, и по цвету, и, по моему мнению, также по возрасту и полу. Происхождение этого странного сплетения животных я представляю себе следующим образом. Вследствие сильных морозов, стоявших в последние дни, предшествовавшие открытию совета «крысиного короля», животные, собравшись в одну кучу в каком-нибудь углу, тесно прижались друг к другу, стараясь таким образом согреться; при этом хвосты их были направлены в сторону их жилья, а головы тянулись по направлению к более защищенному месту.
При таком положении животных разве не могло случиться, что экскременты крыс, находившихся наверху, падая на нижние конечности тех, что сидели внизу, примерзали к хвостам, которые вследствие этого точно припаивались один к другому? А раз хвосты примерзли, то животные не могли, конечно, вырваться, даже в том случае, когда голод их гнал прочь; пытаясь, однако, изо всех сил освободиться, они еще более запутывались, так что, в конце концов, крысы окончательно потеряли возможность выпростать свои хвосты, и не делали попытки к этому даже в том случае, когда очутились лицом к лицу со смертельного опасностью».
Предоставляем читателю самому составить себе мнение об этих удивительных явлениях.
У многих животных хвост вообще совершает незначительные движения: он свешивается вниз и тащится вслед, точно придаток, неизвестно зачем подвешенный. У других, наоборот, именно у собак, хвост отличается довольно большой подвижностью; при этом разнообразные движения этого органа довольно явственно иллюстрируют чувства и настроение животного.
Дарвин сделал на этот счет несколько весьма точных наблюдений.
Когда одна собака приближается к другой с враждебными намерениями, уши ее выпрямляются, глаза пристально устремляются на противника, шерсть ощетинивается на шее и на спине, движения приобретают какую-то жесткость, угловатость, хвост поднимается кверху и торчит, как палка. Это приподнятое положение хвоста, как кажется, зависит от того, что поднимающие мышцы приобретают большую силу, чем опускающие. Этот перевес в силе имеет, естественно, своим последствием вертикальное положение хвоста, когда сокращены все мускулы задней части тела. Однако, нельзя утверждать, что в действительности все так и происходит, как мы сказали. Собака, весело прыгающая вокруг своего хозяина, обыкновенно поднимает свой хвост кверху, но при этом придает ему несравненно меньшую жесткость и неподвижность, чем в минуты гнева и раздражения.
Когда собака ласкается к своему хозяину, голова ее несколько поднимается, а туловище изгибается, приобретая волнистые контуры, хвост вытягивается и виляет в разные стороны. Когда человек попросту говорит что-нибудь своей собаке, или же так или иначе выказывает свое внимание к ней, животное реагирует на это только движениями своего хвоста, причем даже не опускает ушей.
Собака, находящаяся в угнетенном настроении духа, разочарованная, приниженная, опускает голову, уши, туловище, хвост, челюсть; взгляд ее глаз становится тусклым.
Страх, даже очень слабый, неизменно проявляется у собаки тем, что она поджимает свой хвост, пряча его меж ног. Уши при этом передвигаются кзади, не прижимаясь к голове и не опускаясь вниз. Последние движения собака делает, когда ее обуревают совсем другие чувства, – именно первое движение она производит в том случае, если она так недовольна, что начинает ворчать; второе – тогда, когда она чему-нибудь очень рада или хочет выразить свою привязанность к человеку, ласкаясь к нему. Когда две молодые собаки, играя, преследуют друг друга, то первая, которая находится впереди и убегает, так сказать, от преследования, всегда на бегу поджимает свой хвост. То же самое делает собака, которая в припадке бурной радости, как сумасшедшая, бегает вокруг своего хозяина, описывая круги или «восьмерки».
Эта странная манера играть, хорошо знакомая всем, кто имел случай часто наблюдать собак, замечается особенно тогда, когда животное чем-нибудь удивлено или слегка напугано, например, когда хозяин внезапно бросается на него в темноте. В этом случае, а равно в тех, когда два щенка, играя, гоняются друг за другом, преследуемое животное, как кажется, боится, чтобы его не схватили за хвост, и, поэтому, старательно поджимает его. Точно так же собака, на самом деле преследуемая, опасаясь нападения сзади, старается как можно скорее убрать свой «трэп»; благодаря известной связи, существующей между группами мышц, хвост окончательно скрывается из виду и уходит вглубь, прячась между ног. Аналогичные движения хвостового придатка можно наблюдать у гиены.
Собачьи хвосты весьма разнообразны по форме и отличаются далеко не одинаковой «выразительностью». Что ни порода, то особенный хвост. Припомним, например, нитевидные хвосты у борзых, заостренные и подвижные – у сеттеров, очень пушистые – у тибетских догов, сенбернаров, водолазов, красивые, но лишенные всякого выражения у болонок и т. д.
Интересен также, но со совершенно другой точки зрения, хвост яка, тибетского быка. Этот хвост является самой ценной частью животного; туземцы сделали из него эмблему войны.
Особенно ценятся, говорит Брем, белые хвосты. Николо-ди-Конти сообщает, что шерсть, снятая с хвоста яка, продастся на вес серебра, так как из нее изготовляются веера для царей и богов. Эти хвосты вставляются в золотые в серебряные оправы и считаются лучшим украшением для слонов и лошадей. Высшие сановники прикрепляют их к своим копьям в качестве символа своей власти и знатного происхождения; китайцы окрашивают их в ярко-красный цвет и делают из них султаны для украшения своих летних шляп. Велон говорит, что хороший хвост значительно превышает стоимость полной лошадиной сбруи. На всем Леванте хвостами яка с древнейших времен пользуются, как орудием для отмахивания от мух. Эти вещи составляют предмет весьма распространенной и весьма прибыльной торговли. Чем длиннее, тоньше и блестящее шерсть, тем выше она ценится. Черные хвосты не так нравятся населению и продаются, поэтому, по значительно более дешевой цене, чем белые.
Этот фетишизм можно отчасти понять, если принять во внимание, что, согласно верованиям калмыков и монголов, в тела тибетских быков переселяются исключительно души очень добродетельных людей.
Упомянем здесь еще о хвосте китообразных, превращенном в плавник, да еще о хвосте некоторых пород африканских баранов, который принял форму огромного жирного мешка, свешивающегося до самой земли. Этот мешок, по-видимому, не только никакой пользы не приносит животным, но, вероятно, является для них большим неудобством, стесняя свободу их движений.
Заметим, кстати, что некоторые млекопитающие совершенно лишены хвостового придатка, тогда как родственные им виды обладают великолепными хвостами, как, например, различные породы обезьян, – гориллы, шимпанзе, орангутанги, гиббоны, кошки с острова Мена и пр.
Многие животные имеют такой маленький хвост, что о нем и говорить не стоит, например, еж, медведь, агути, принадлежащий к семейству грызунов, и пр. Такие ничтожные по своим размерам хвосты, какие замечают у этих животных, представляют также уклонение от нормального типа, но в обратную сторону.
Комментарии ()