Верблюд
Сборник «Животные и их жизнь», 1908 г.
Статья по С.А. Усову
В XIX век, когда железные дороги и пароходы, если не уничтожили, то, по крайней мере, на много сократили расстояния, когда даже лошадь, этот верный товарищ человека, сделалась ныне второстепенным способом перевозки тяжестей, все-таки оставался необходимым верблюд, герой терпения и воздержности, в тех необъятных, безводных и безлесных степях, в которых он один доставляет кочевнику все необходимое для его потребностей. Верблюд в степях то же, что северный олень в тундрах. И верблюд достиг исторического значения: с ним связан патриархальный быт кочевых народов Старого света: только посредством этого животного торговые пути, непроходимые для всех других, доставляют товары в отдаленные страны, только это животное довозит правоверных мусульман ко гробу их пророка, который сказал, что «Всемогущий не создал животного лучше верблюда». Все это потому, что едва ли где существует гармония, большая той, которая связывает верблюда с пустыней.
Трудно найти животное, о котором бы столько же писали, сколько писали о верблюде. Почти нет такого сборника, такого путешествия, такой детской книги, где бы не было хотя нескольких слов о верблюде. Как бы, казалось, не износиться, не опошлиться, не надоесть верблюду? Но интерес этого предмета так велик, так вечно юн, что еще долго о нем станут писать, много будут о нем читать, и едва ли когда-нибудь скажется о верблюде последнее слово, как и обо всем живущем, а следовательно изменяющемся в подлунном мире.
Верблюда в диком состоянии нет. Правда, указывают на две местности, где, будто бы, живут непорабощенные верблюды, но их очень мало, да к тому же, вероятно, это вовсе и не дикие животные, а только одичалые. Итак, опять повторим, дикого верблюда нет; поэтому географическое распространение этого животного, хотя условливается местностью, но еще более зависит от человека, а отсюда искусственное воспитание и разнообразие пород животного.
Область верблюда ограничивается только Старым светом. Границами ей служат границы распространения других возовых животных. Так, в Азии: на севере пояс северного оленя, на юге – пояс слона; на востоке Европы – лошадь у оседлых жителей юго-восточной части Европейской России; в Африке, с юга – Судан, где осел и вол заменяют верблюда. Следовательно, в удел верблюда пришлась вся громадная солончаковая азиатская степь, ограниченная с севера тундрами и тайгой, с запада – черноземною степью России, с юга – лесами передней Индии, и в середине – Гималаями; песчано-хрящеватая пустыня Африки до южной границы Сахары и, наконец, северная часть Крымского полуострова, напоминающая своими солончаками Киргизскую степь. Т. е. верблюда разводят там, где другое возовое животное разводимо быть не может.
Вот в главных чертах географическое распространение верблюда; ясно, что прежде оно было иное, ибо, покоряясь человеку, как животное домашнее, верблюд только приживался в местностях, а не избирал их сам, но важно то, что он прижился только в местностях, исключительно степных.
Нужно ли описывать наружный вид верблюда, – сомневаюсь: это животное всем известно. Притом же все описания наружного вида верблюда напоминают нам рассказ ямщика, который, смеха ради, помещаем здесь: Наш знакомый, М. Г. Св., во время своей поездки в Крым, спросил у ямщика: что за животное верблюд? На это он отвечал: «верблюд, барин, животное особняком: где у ней крестец, там горб, спереди – горб; ноги, как у коровы, блюдом; поднимет кверху – острые, опустит – тарелка; хвост без шерсти, – кнутовидный. Шею держит, как олень, рыло – как у овцы; ест, как баран – также переминает. А голову-то держит, точно собака: то в эту сторону, то в ту сторону. Преужастнейшая штука, лошади боятся, – не удержишь».
Внешние чувства верблюда вообще довольно развиты, и, как у всех обитателей степей (не исключая и человека), зрение и слух его превосходны. Вкус его едва ли тонок: он любит травы и, преимущественно, грубые. Осязание развито, по-видимому, в одной верхней губе; эта губа раздвоена и каждая часть ее имеет свое собственное движение: она служит ему и орудием хватания и главным органом осязания. Об обонянии этого животного знаем только, что верблюд на очень далекое пространство чует воду.
Что скажем мы об умственных способностях верблюда?
В диких животных ум развит в тех из них, на которых не имел влияния человек, или даже которых человек преследует, т. е. в таких, которым нужно более хитрости для добывания пищи – пример хищные звери. В домашних животных, кажется, это бывает наоборот: чем более заботится о животном человек, тем ближе оно к человеку, тем оно умнее. Так и верблюд: его умственные способности всегда соразмерны с уходом за ним, с заботами о нем. Какая огромная разница в этом отношении между полудиким, грубым, упрямым бурятским верблюдом и умным, кротким, южно-сахарским мегари, который никогда не отходит от ставки своего господина.
Тонкость внешних чувств, достаточное развитие умственных способностей и сила физическая, конечно, чрезвычайно важны для домашнего возового животного; но что делает верблюда особенно драгоценным для кочевника, это способность его переносить голод и жажду; эта сносливость обусловливается, во-первых, воспитанием, – верблюдов приучают к умеренности, и, во-вторых (и это главное), водяными клеточками желудка и жиром горбов, так что первые составляют естественный резервуар, а второй – природой данный запасной магазин.
С наступлением весны верблюды линяют, и шерсть спадает с них клочьями; эта шерсть собирается и составляет один из главных предметов киргизской торговли.
Летом верблюды целый день ходят по пастбищам без всякого присмотра, и как животные вовсе неприхотливые, а довольствующиеся весьма грубыми травами, каковы полынь и солонцеватые растения, они никогда не отходят далеко от дома; на ночь они ложатся, пережевывают жвачку и спят.
На питье верблюды еще менее прихотливы, нежели на пищу; летом их поят один раз в сутки, а зимою – только раз в два или три дня. И им все равно, какую бы воду ни пить: свежую ли, испорченную или соленую; последнюю они даже предпочитают.
Самки носят 13 месяцев; верблюжата родятся в марте и апреле. Новорожденных верблюжат тотчас же зашивают в кошмы, оставляя свободными только голову, шею и ноги. Верблюжонок настолько слаб, что его несколько времени подносят к матери; сам же он ходить на ногах не может. В диких животных такой слабости не бывает, – это следствие домашнего состояния. На лето снимают кошмы с верблюжонка, и он все еще не отлучается от матери, которая кормит его молоком с лишком год; да и по прошествии года, когда он уже усердно щиплет траву, изредка все-таки он идет сосать свою кормилицу, и это продолжается еще год или полтора.
В первый же день верблюжонку прокалывают храпок и продевают сквозь него гладко обточенную кость или палочку с шариком на одном конце; к другому концу привязывают довольно тонкую веревку, которая служит поводом верблюда. С этого же возраста приучают его ложиться по слову «чок». Хотя ложиться на мозоли груди и конечностей и естественно верблюду, но приучить его ложиться и вставать по команде не очень легко; поэтому-то начинают приучать его с самого раннего возраста, и употребляют для этого различные средства, как например посыпают на землю соли и, подергивая за поводок, приговаривают: «чок, чок». Верблюжонок тотчас же ложится и начинает подлизывать соль; таким образом он мало-помалу прислушивается к команде и учится исполнять ее.
Для караванной езды молодых верблюдов не употребляют, а только взрослых.
Вьюк он несет довольно свободно и идет с ним ровным, хотя медленным шагом. Если вьюк не по силам верблюду, он не встает с места, пока его не облегчат. Обыкновенно это животное может пройти в день от 40 до 50 километров, но за то оно идет чрезвычайно тихо, – не более 4 километров в час. От бодрости к усталости или даже изнурению у него нет перехода; это случается вдруг: пот крупными каплями покрывает кожу, и он останавливается на месте, и хотя в таком случае спешат снять с него тяжесть, но редко после того он может продолжать путь, по большей части его приходится бросать на дороге. При несносливости киргизских верблюдов к холоду, весьма неприятно, если снег застанет караван на пути. Тогда вожаки окружают становище вьюками, снятыми с верблюдов, расчищают по возможности снег и посыпают соли. Верблюды, привлеченные ею, ложатся и сильно отделяющеюся от них теплотою оттаивают замерзшую землю. Теплота так сильно отделяется от верблюдов, что люди, даже зимой, могут лежать подле них даже без теплой одежды. Киргизские верблюды всего чаще страдают от накожных болезней, которые, как кажется, развиваются от сырости.
Для отправления товаров караванным путем из Оренбурга, обыкновенно нанимают или договариваются в цене с богатым киргизом, который в таком случае играет роль подрядчика. Киргиз, условившись во всем с купцами, дает своих верблюдов и нанимает сколько нужно у других, менее зажиточных киргизов. Набравши следующее количество верблюдов, он приступает к найму вожаков. Это самое трудное, ибо тут нужно, чтобы это был народ надежный. Хороший вожак может вести до 12 верблюдов. Навьючив животных, их привязывают поводками одного за другим; передовым верблюдом управляет вожак, или сидя на нем, или идя с ним рядом, или же едет на лошади, осле, корове или воле. И таким образом караван трогается в путь. Далеко не все верблюды возвращаются из трудного путешествия. Киргизские верблюды обыкновенно бывают бурого цвета, встречаются иногда и белые; такого цвета по большей части бывают бактрианы или аиры.
Приволжские калмыки разводят те же две породы верблюда, содержат и воспитывают их решительно так же, как киргизы, от которых, по всей вероятности, перешло к ним верблюдоводство. Заметим, что у калмыков белые верблюды в большом почете: их употребляют гелюнги (жрецы) для перевозки кумиров и всей утвари их богослужения, как например священных кибиток, музыкальных инструментов и пр.
Киргизы и калмыки имеют одинаковую пользу от верблюда: на этом животном, при перекочевках, они перевозят весь домашний скарб; оно доставляет им шерсть, которую сортируют и потом выделывают из нее сукна и кошмы, а излишек продают; наконец, в случае нужды в топливе, они употребляют очень для этого пригодный навоз верблюда. Из шкур палых верблюдов выделываются очень хорошие кожи. Но вот и все: народы эти почти не употребляют молока верблюда, и только изредка едят мясо – верблюжину.
В Хиве и Бухаре к двум породам, разводимым и у киргизов, присоединяется еще третья – люк, это, как было замечено выше, чистый дромедар; но порода эта здесь не очень распространена, вероятно потому, что, будучи еще несносливее двух первых к холоду, а следовательно, имея нужду еще в больших заботах о себе человека, она не получает от него должного содержания.
Здесь дромедар гораздо выше ростом других верблюдов и имеет курчавую, весьма редкую шерсть темно-бурого цвета. Для далеких странствований он не годится, зато для перевозки тяжестей на близких расстояниях он приносит большую пользу.
В этих местностях верблюды имеют еще употребление: их впрягают в различные приводы, как например для вращения жерновов или приведения в движение небольших водоподъемных машин, употребляемых для орошения полей. Как у нас впрягают обыкновенно слепых или с завязанными глазами лошадей, так и там верблюдам в этом случае завязывают глаза.
Верблюжье молоко, свежее и квашеное, составляет почти единственную пищу туркменов.
По южному и юго-восточному берегу Каспийского моря мало разводят верблюдов; причина тому – обильно в этой местности растущая зеленица. Дерево это принадлежит к семейству молочайных, и сок его смертелен для верблюда, который, несмотря на то, страстный охотник глотать листья и ветви зеленицы. Вред, наносимый соком этого растения, настолько велик, что в Гиляне жители вовсе перевели верблюдов, хотя они во многих отношениях могли бы быть здесь полезными.
Отчасти калмыцкие, отчасти персидские верблюды служат иногда для перевозки товаров на вьюках через Кавказ.
Чем далее к югу, тем реже становятся бактрианы, и с одной стороны в Синде, с другой в Месопотамии, почти вовсе исчезают; здесь начинается уже область южного видоизменения верблюда, – дромедара. Замечательно, что почти во всех местностях, где разводится только дромедар, выведена, кроме вьючной породы, еще другая, – быстроногая, беговая, исключительно верховая.
В собственно Персии редко ездят на верблюдах верхом; для переезда же садятся в корзины особого рода, которые вешаются по бокам животного. В одну корзину садится путешественник, в другую – управляющий верблюдом, и таким образом тяжесть одного седока уравновешивается тяжестью другого; такой способ езды сводится на возку вьюков.
Граф Герц описывает оригинальную езду на Индейских дромедарах следующим образом:
«В бомбейском лагере, куда ежедневно приезжали курьеры на дромедарах, я пробовал ездить на этих животных. Седло, которое накладывается на вершину единственного горба, состоит из двух седалищ, одного спереди, другого сзади. Так как я не умел управлять животным посредством продетой в ноздри веревки, то и поместился на заднем месте; сувар или курьер поместился спереди. Дромедар, стоявший на коленях, когда мы сели, встал, поднявшись сперва на задние ноги. Я нашел рысь его вовсе невыносимою; впрочем, говорят, что переднее сиденье покойнее. Спокойная рысь также много зависит от породы и воспитания дромедара. Европейцы без особенной усталости могут ездить на лучших здешних бегунах, которые, не отдыхая, бегут по 75 километров. Это животное, бесценное в пустыне, никуда не годится в горах и на вязкой, скользкой почве, где иногда ломают себе ноги и даже гибнут целые караваны».
Арабы, эти первые мастера в воспитании лошадей, достигли и в верблюдоводстве высшей степени совершенства. За неусыпный надзор и заботы хозяина верблюд платит с избытком; он здесь и вьючное, и дойное, и рунное и бойное животное. Сало, шерсть, молоко, мясо, топливо и нашатырь: всем этим снабжает дромедар своего господина. По одной воли и уменья человека для разведения животного недостаточно: необходима помощь со стороны природы. Все естественные условия успешного верблюдоводства неизвестны; но полагаем, что обилие солончаков огромной Сахарской котловины есть одно из важнейших; мы видели солончаки и у бурят, и у манджурцев, и у киргизов, и в Крыму, и в Индии, и в Сирии, и в Аравии и в северной Африке, – не случайно же совпадение солончаков с верблюдоводством; случайного нет в природе: на все есть причина.
При навьючивании верблюдов наблюдают, чтобы вьюк располагался возможно ровно по бокам животного, отнюдь не придавливая его горба. Тюки кладут на землю, ставят дромедара между ними, приказывают ему ложиться и связывают их на спине животного спереди и сзади горба. Чтобы развьючить, стоит только распустить узлы на лежащем верблюде.
Седла устроены также, чтобы не вредить горбу; на верхних перекладинах кладется подушка, а на нее садится ездок. Непривычному трудно усидеть на таком седле, а опытный седок спокойно дремлет на нем.
Управляют сахарским дромедаром веревкой, привязанной или к особого рода узде, или (и это чаще), к железному кольцу, продетому не в храпок, а в ноздрю, обыкновенно правую.
Для коротких остановок, когда развьючивать или расседлывать дромедара не стоит, стреноживают его, закрутив поводом одну из передних ног животного.
Мясо дромедара считается лакомым блюдом; особенно ценится жир горба, но редко арабы прирезывают здоровое животное. В путь они берут про запас вяленую верблюжину.
Помет дромедара служит арабам топливом; содержащийся в нем солено-кислый аммиак (нашатырь) с дымом уходит из печи и оседает в трубе вместе с сажей; от сажи отделяют его простой возгонкой в глиняных горшках. До половины 18-го столетия в Европе не получалось другого нашатыря.
Погонщики верблюдов понуждают их словами: иза, иза! Дорогою они веселят животных монотонным пением, а также однообразными звуками самодельной флейты или, попросту, дудки. Арабы полагают, что музыка не только веселит и поощряет усталых верблюдов, но и укрощает их гнев. Впрочем, неукротимые дромедары чрезвычайно редки; они смышлены и послушны; весьма достаточно голоса для приведения их к повиновению, а поэтому бич хотя и бывает при каждом погонщике, но почти вовсе не употребляется.
Кроме всех упомянутых качеств дромедара, он обладает еще одним, тем более удивительным, что оно не встречается, или в такой степени неизвестно ни у одного другого животного: это чуянье воды на далеком расстоянии. Караван долгое время нуждается в воде, жажда мучит и животное и человека, наконец вода, взятая про запас, истощилась, страшная мучительная смерть ожидает путника... Вдруг, как бы по сигналу, шеи верблюдов вытягиваются, широко раздутыми ноздрями вдыхают они в себя воздух, и весь караван мчится в сторону, где человек решительно ничего не видит. Через несколько времени студеная вода пустынного источника освежает путника и дромедара.
Смышленость и сила африканского дромедара позволяют приспособлять это животное и к работам, не схожим с ношею вьюка. В 1799 году Бонапарт устроил полк так называемых дромадеров; он состоял из двух эскадронов, и в каждом эскадроне было по 4 роты в 60 человек. Это был драгунский полк, посаженный на верблюдов. Сначала на каждого дромедара садилось по 2 солдата, но так как они не могли жить мирно, то было определено садиться на дромедара по одному драгуну. Дромедары, закупленные наскоро для этого полка, очень скоро выучивались различным построениям. Главный маневр состоял в том, что, когда этот отряд настигал неприятеля, верблюды по команде ложились, а спешившиеся солдаты действовали, как пехота. Это новоустроенное войско доставило немало лавров в венок Наполеона.
В 1843 году генерал Курбаччиа устроил в Алжире эскадрон, состоявший из 200 солдат с сотнею дромедаров; следовательно, на каждого приходилось по два солдата, из которых один сидел на верблюде, а другой шел впереди. На стоянках солдаты менялись. Седло было устроено сзади горба; спереди на дромедаре помещались вьюки с месячным провиантом на 2 человека, и два меха с водой, в 5 литров каждый. Эта попытка не имела последствий, ибо эскадрон был уничтожен по смерти маршала Бюжо. В 1853 году, наконец, опять было обращено французским правительством внимание на этот род войска. В Лагуате собрано было 500 дромедаров, предназначенных для быстрой перевозки пехоты. Эти верблюды оказали также большую пользу при перевозке больных и раненых.
Из верблюдов-бегунов замечательны две породы: египетский – гадшин и туарикский – магари.
Гадшин относится к вьючному дромедару так же, как английская скаковая лошадь к простой лошади. В нем все рассчитано для сильного, быстрого бега, а потому и склад его тела по преимуществу высокий; шея и ноги чрезвычайно длинны, туловище сравнительно короткое, горб высокий, грудь широкая, голова сухая и жилистая, мускулы ног чрезвычайно развиты. Для возки тяжестей гадшин не годится, но он неоценим для продолжительной быстрой гоньбы, какова почтовая. Чтобы увеличить шаг гадшина, приучают его бегать иноходью. Для этого двухлетнему верблюжонку связывают бечевками обе правые ноги и обе левые так, чтобы он не мог поднимать передней ноги, не поднимая задней ноги той же стороны. Потом его гоняют на корде и, наконец, приучают к быстроте, в то же время укрепляя упражнениями мускулы его ног. Лошадь, конечно, перегонит его на короткой дистанции, но едва ли выдержит час. Гадшин может служить до 20-детнего возраста, а живет до 30 лет и больше. Такая долговечность, сравнительно с вьючным дромедаром, происходит, вероятно, от лучшего содержания гадшина и ухода за ним; притом, надо заметить, что эта порода отличается необыкновенною смышленостью.
Не один раз пытались акклиматизировать верблюда в Европе. Так, устроен был завод дромедаров в великом герцогстве Тосканском. Сначала попытка казалась удачною, но со временем верблюд начал там мелеть, сделался бессильным и едва выносил работы, легкие для лошади. В настоящее время едва ли есть в Тоскане дромедары.
В Парижском ботаническом саду, где для содержания животных принимаются все средства, хотели приспособить дромедаров к разным работам; на первый случай их употребили для накачивания воды, нужной для сада. В скором времени нужно было заменить верблюдов лошадьми, ибо одна лошадь приносила больше пользы, нежели два дромедара. Притом замечено, что все верблюды, бывшие в этом саду, слабели, теряли жир горбов, шерсть с них спадала клочьями и, наконец, горбы изъязвлялись. Причины этой болезни неизвестны. Так же неудачна была попытка перевезти верблюдов в Америку и на Антильские острова; все привезенные дромедары вымерли. Более успехов обещает намерение американцев провести на верблюдах путь через Техасские солончаковые степи в Калифорнию.
Кончаем; – едва ли существует гармония большая той, которая связывает верблюда с солончаковою степью и пустыней.
