«Слово» знает
Автор: А. Чеглок
Слово знает! Такую славу я приобрел в деревне Ивановке, куда я поехал летом погостить у своего приятеля. Я занялся собиранием коллекций животных, и особенно змей. Такое странное и непонятное для крестьян занятие, как собирание разной «погани», – заставило их недоверчиво относиться ко мне. Ведь ни о чем у нас не ходит столько басен и суеверий, как о змеях. Кому в детстве не приходилось слышать сказок о многоглавых змеях, похищающих людей, о битвах с ними богатырей, о том, как у них, вместо отрубленных голов, сейчас же вырастали другие? – Вы хорошо знаете, что десятиглавых змей нет, а есть только небольшие змеи, у которых всего одна голова, но, тем не менее, и это очень опасные, ядовитые змеи. Об этих змеях тоже существует немало сказочных рассказов.
Помню случай из своего детства: летом в нашу деревню привезли «заговаривать» к бабке одного укушенного змеей. Мы, ребятишки, живо собрались около телеги и со страхом слушали рассказ мужика о том, как его товарища в лесу «ужалила» медянка. Все мы знали хорошо, что эта самая страшная змея, такого же цвета, как у деда Лариона старый самовар, и когда она ползет, то под нею трава горит. Много еще мне пришлось услышать разных ужасов о змеях, и я, не видя ни одной, уже боялся их больше всего на свете. Первый случай, рассеявший мой страх к змеям, произошел, когда мне было лет 12. Мы с отцом ехали по лесу, и я слез посмотреть какую-то птичку. Войдя в кусты, я увидел небольшую сероватую змейку, которая так быстро закопалась в листьях, что я не успел далее испугаться. «Так вот какая змея, – разочарованно подумал я. – Она сама же испугалась меня!»
Когда я рассказывал об этом отцу, то наш возница с усмешкой заметил:
– Толкуй! Так я тебе и поверил! Да если бы ты настоящую змею увидел, то десять верст бежал бы без оглядки!
Как я его ни уверял, но, к моей досаде, он остался при своем.
Позднее частые встречи со змеями не только уничтожили мой страх к ним, но и заинтересовали меня: я начал их ловить и держать живыми.
Около Ивановки змей оказалось очень мало; поэтому-то, должно быть, крестьяне и боялись их. Вскоре по приезде, гуляя около деревни, я заметил толпу крестьян, которые сначала сильно шумели, а потом некоторые бросились к плетню и стали выдергивать из него колья. В одну минуту я был около них, и моим глазам представилось следующее: около дороги быстро ползла красивая медянка, а за ней шли крестьяне. Я громко расхохотался.
– Эх, горе богатыри! Вы бы еще пушку привезли сюда! Это медянка!
– Сами знаем, что медянка, оттого и за палками пошли, а то бы ногами растоптали! – угрюмо ответил один из них.
Такой красивой змейки с голубыми пятнышками у меня еще не бывало и поэтому, не дожидаясь, когда ее убьют, я подошел и схватил ее. Не знаю, кто больше испугался: медянка или крестьяне, которые, увидев, что эта ужасная змея обвилась вокруг моей руки, – шарахнулись от меня в сторону.
– Да чего вы боитесь! – начал я. – Она не ядовита...
– Брось ты эту погань!
– Ай жизни не жалко!
– Разве можно брать ее в руки! – заговорили все разом.
– Вон жало как высовывает! Так и норовит тебя укусить.
– У нее нет ядовитых зубов, – если и укусит, так не больно, – продолжал я убеждать их.
– Не что гадина кусается? Кусает волк, да собака, – на то им и зубы даны, а змеи всегда жалят.
Мне было неприятно слышать эти басни.
– Ну, вот что, – когда вы мне не верите, то я дам ей укусить мой палец, и тогда вы сами увидите, что ничего от этого не сделается!
И я подставил медянке палец.
Маленькие острые зубки быстро вонзились в кончик моего пальца, и под ними выступило несколько капелек крови.
– Теперь она сердитая, – сказал я, – а недели через три вы увидите, что я буду ее носить на руках!..
И довольный тем, что уничтожил их суеверие, я пошел домой водворять свою сердитую пленницу.
Я люблю держать в неволе медянок. Эти змейки, достигающие не более 1 1/2 аршина, по-моему, самые красивые из всех наших змей. Начать с того, что буроватый цвет их кожи бывает замечательно разнообразных, блестяще-металлических оттенков, – вследствие этого она и получила свое название, хотя бы медянка и была даже с голубоватыми пятнами на спине, как это я заметил у своей змейки. Про их ловкость и подвижность и говорить нечего! Кроме того, в неволе – это не свирепые гадюки, которые не только не привыкают, но иногда по 6-8 месяцев ничего не едят и околевают, несмотря на все ваши заботы. Злость медянок скоро проходит, и они быстро привыкают к людям. Так случилось и с этой медянкой: уже через неделю она стала узнавать меня, а чтобы змейка скорее привыкла ко мне, я постоянно кормил ее любимою пищею, т. е. ящерицами и веретенцами.
Ловят и едят свою добычу они так интересно, что я не могу не познакомить вас с хорошим описанием этого у исследователя Дерси, который говорит:
«Когда бросят несколько живых ящериц в то помещение, где находятся медяницы, то ящерицы эти тотчас же понимают угрожающую им опасность и стараются спастись, бешено бегая по всем направлениям. Все общество их приходит в величайшее возбуждение. В первом замешательстве медянки тоже стараются поспешно выбраться из суматохи. При этом они часто так отчаянно кусают все кругом, что вступают в драку между собой, а иногда хватают даже собственное тело. За этим шумным началом следует мучительная пауза. Быстро двигая языком и подняв головы, змеи обдумывают план нападения, а оцепеневшие от ужаса ящерицы собирают с полуоткрытым ртом свои силы для отчаянной защиты. Вдруг одна из змей бросается на свою добычу, вытягивает предварительно согнутую назад шею и, быстро скользя, хватает широко раскрытою пастью убегающую ящерицу. Бешено крутясь, обвивается она тесными кольцами вокруг тела опрокинутой на спину ящерицы, так что только голова и хвост последней выдаются из плотного клубка. Теперь наступает тяжелая работа глотанья. Ящерица должна быть проглочена целиком, и притом головою вперед; на это уходит много времени и труда. Наша медянка поэтому не особенно торопится. Она облизывает свою жертву и виляет по-кошачьи хвостом. Затем она высоко поднимается, описывает шеей вертикальную дугу и, широко раскрыв пасть, схватывает голову своей жертвы. Постепенно кольца змеи распускаются; голова ящерицы исчезает, медленно следует за нею тело; печально кивает еще на прощанье хвост, но лишь по прошествии получаса или далее позднее ящерица проходит через широко растянутый пищевод в желудок медянки».
– Поздравляю! – обратился ко мне приятель через несколько дней после ловли медянки. – Тебя колдуном наши мужики считают.
– Как так?
– Да так! Собрались они у меня сегодня и начали самым подробным образом расспрашивать, что ты за человек, чем занимаешься, откуда, зачем ловишь змей; потом рассказали мне, как ты давал медянке свой палец укусить, и с тобой ничего не сделалось, а вон Федоса она в ногу укусила, – и его как корову разнесло. Как я их ни уверял, что распухают только от укусов гадюки, – они смеются: нечто мы, говорят, не знаем! Как простому человеку после медянки не опухнуть, – во как разнесет! Ну, а ему хоть бы что! – Что же он, по вашему, колдун? – спрашиваю. – Замялись, а потом Степан выгораживать стал «да не-ет, это бабы сдуру болтают, а вот скажем так, – он хоть и не колдун, и «слово» такое знает!
– Какое слово?
– Такое, что у всякой змеи яд заговорит. Вот, к примеру сказать, в Лопухах есть бабка, – та зубы может заговаривать, – ну, а он змей!
– Поздравляю, – смеясь, снова повторил приятель. – Нечего сказать, разрушил суеверие!
Но, несмотря на такое печальное разочарование, я не потерял надежды дать мужикам верные понятия о змеях.
Мне удалось поймать еще несколько змей и гадюк, а к тому времени медянка настолько привыкла ко мне, что я смело брал ее в руки, тормошил, не вызывая с ее стороны злости. Но так обращаться с собою она позволяла только мне одному. Если же к ней подходил кто-нибудь другой, она моментально свертывалась в клубок, начинала шипеть, высовывала раздвоенный язычок. Как пружина, быстро выскакивала ее голова вверх, стараясь устрашить незнакомца. Иногда, чтобы доставить ей особое удовольствие, я сажал ее к себе на шею, вокруг которой она тотчас же обвивалась. Змеи любят теплоту, и этим объясняется то, что гадюки, хотя и ночные животные, но всегда в ясный день выползают из своих нор погреться на солнышке. И моей медянке так тепло и приятно было лежать на моей шее, что она не сползала по нескольку часов, лежа на ней неподвижно. Мне приходилось всегда самому отсаживать прочь недогадливую гостью.
Понятно, что все это я проделывал с медянкой для того, чтобы наглядно показать, что это вовсе не ужасная и не свирепая гадина, которой только и работы, что «прыгать на людей и жалить их». Но выходило наоборот. Эта невиданная дружба человека со змеей вызвала еще более толков, и теперь уж не сомневались в моей таинственной силе. Я решил другим способом отвязаться от этой славы и столь лестного сотоварищества с Лопуховской бабкой. Зазвав крестьян к себе, я объявил им, что хочу сказать свое волшебное «слово», и начал рассказывать о змеях. Слушали они охотно, задавали мне вопросы, но почти все было для них новостью. Они решительно уверяли меня, что змеи могут прыгать, что у них не язык, а жало. Кроме того, все они думали, что серая и черная гадюки, – змеи разных пород, и черная опаснее серой. Мне большого труда стоило втолковать им, что более темная окраска бывает у змей, живущих в лесах, а степные змеи гораздо светлее. Не поверили они и тому, что гадюки и медяницы так долго вынашивают яйца, что тотчас после носки детеныши их разрывают кожуру и выползают на свет Божий. За то многие из них знали хорошо внешние признаки гадюки и метко говорили об ее широкой трехгранной голове, суженной шее и коротком тупом хвосте. Не ускользнула от их внимание и темная зигзагообразная спинная полоса у гадюки, и все они согласились со мной, что пятна медяницы легко можно принять за эту полосу, особенно при движении ее в траве или между кустами. Я показывал им ядовитые зубы гадюк и отверстия в них, служащие для пропуска яда; в заключение я упомянул про водку, как хорошее средство от укусов гадюк, что вызвало много острот. Одним словом, я рассказал самым подробным образом все, что знал о змеях, но увидел, что крестьяне остались как будто недовольны моей лекцией.
Вскоре после этого я должен был уехать из Ивановки. Накануне отъезда ко мне зашел Степан и, после обычных приветствий, спросил:
– Никак, уезжать от нас собрался, Александр Александрыч?
– Да, – ответил я, – завтра еду.
– Та-ак! – протянул он и замолчал. – Значит, совсем к нам не приедешь!
– Вряд ли скоро соберусь.
– Эх, Александр Александрыч! – воскликнул он, переходя вдруг в задушевный тон: – что б тебе напоследок свое «слово» мне сказать! То есть вот как бы ты мне... В жизнь тебя не забуду!.. Потому, ежели б кого укусила гадина, – вот я сейчас бы и заговорил!
– Эх Степан, Степан! Ведь я тебя за умного человека считал, а ты такую небылицу разводишь, что странно слушать!
– Разве я один, – все говорят!
– Как все? Однако, они не пришли ко мне?
Итак, несмотря на все мои объяснения, крестьяне говорят: рассказывать-то он обо всем рассказывал, а небось, «слово»-то так и не сказал!
Итак, несмотря на все мои объяснения, крестьяне остались при своем суеверии! Досадно мне сделалось, и я попробовал еще раз убедить хоть одного из них, чтобы через него подействовать на остальных.
– Ну, подумай сам, – начал я, – может ли какое-нибудь слово уничтожить яд? Разве от слова вода сделается молоком?
– Оно, конечно, так... Ну, а болтают все, и опять же бабка Лопуховская... Сама говорит: знаю «слово от зубов»...
– А вы ей верите да деньги носите, чтобы дурачила вас!.. Да, я знаю слово, но слово мое – знание, наука, – сказал я и постарался в доступных словах указать на силу знания.
В этот раз труды мои как будто увенчались успехом. Степан, прощаясь, просил приезжать к ним, чтобы учить их «слову» – попросту сказать грамоте.
