В своем кругу
Автор: А. Вадзинская
Тетя Саша начала свой рассказ. Живу я в деревне, детки, потому, что в городе мне делать нечего. Стара я, слаба, плохо вижу, много ходить не могу, ноги не служат, работать не в силах, кто же даром кормить станет?
А в деревне и я тружусь, работаю по силам, живу тихо, спокойно. Целый день у меня проходит в хлопотах, ухаживаю за своими курочками, и счастлива я, и сыта, и довольна. А курочек у меня много.
И каких-каких только у меня пород нет. И откуда только мне добрые люди яичек не привозили. Раз привезли мне из Франции парочку гуданов, а из Америки яиц виандоттов. Ну, что это были за куры! Верите, приезжали издалека у меня яичек просить.
Были также у меня брабантские, черные с белыми шапками; смотришь, бывало, издали, ну точно черкесы в белых папахах идут.
А то были еще так называемые бойцы, с золотыми шеями. Вот-то были смешные! Крикнешь, бывало, на них, и они сейчас станут, точно солдаты на часы.
Домик у меня маленький, всего в две комнатки с кухней, с одной стороны садик и огород, с другой – сараи и пустырь, за ним две десятины поля. Обрабатывает его мой крестник, мужичек Федор.
Он живет у меня в кухне с женой Дарьей и двумя ребятишками. Федор в поле, в саду работает, Даша стряпает, моет, а я с детьми вожусь да за птицей гляжу.
Встаем мы рано, в 5-6 часов. Чуть солнышко поднимется, я уж на ногах. Курочки мои кудахчут, петушки поют – кушать хотят, надо приготовить им корма, рассыпать узкой ленточкой зерно, чтобы все ели вволю, налить в корыто воды и тогда отворить дверь сарая, где ночует птица.
Боже, с каким шумом, криком, как стремительно быстро выскакивают они гурьбой! Толкают друг друга, перелетают через головы, спешат, дерутся... Потом, когда наедятся, отправляются – кто куда.
Молоденькие курочки, оставленные на завод, своей компании держатся, заберутся они на пустырь с молодыми петушками, роются, щебечут, рассказывают что-то друг другу, а в жаркий день выроют ямку в рыхлой земле, да там и лежат. Квочки с цыплятами норовят на сорник отправиться, три старых петуха водят больших кур.
А мы с Дарьюшкой в это время сарай освежаем. Надо его подмести, проветрить, перетрусить солому в гнездах, куры несутся. Глядь – и они уже сходятся, усаживаются.
Всех кур у меня с петухами и цыплятами – 68, но одних старых, которые несутся – 25. Весной, когда куры несутся больше всего, я собираю каждый день средним числом 20 яиц. Летом многие квохчут, линяют, высиживают или водят цыплят, поэтому несется немного кур.
Осенью опять собираю много яиц, а зимою редкая курица несется, и та, которая дает яйца зимой, летом линяет и яиц не несет. Хорошая курица дает пять-шесть яиц в неделю, т.е. несет 5-6 дней подряд, и день, два отдыхает.
Мои куры почти все вывелись на моих руках, поэтому они такие ручные и так хорошо знают меня; все берут корм из рук, и стоит мне присесть на землю и вытянуть руки, как вся эта ватага бросается ко мне, окружает, требует подачки, а более смелые хватают за руки и щиплют пальцы. Когда я прохожу по двору, они толпой бегут за мной.
Наблюдая жизнь кур, я нахожу в них много черт характера, напоминающих человека. Они привязчивы, понятливы и даже завистливы, как люди, или, вернее, как дети.
Вот желтенькая курочка, например, которую я зову Канареечкой за ее яркий желтый цвет; она привязана ко мне, как собака, потому что я вынянчила ее с самого ее рождения.
Появилась она на свет Божий маленькая и слабенькая. Мать едва не задушила ее. Я взяла ее в корзиночку, обложенную ватой, сама кормила, поила, держала в тепле и так вырастила.
Теперь она ходит за мной по следам, и стоит мне позвать ее, она знает свое имя, и послушно идет, как собачка.
Иногда я спрячусь за дверь и зову ее. Она услышит мой голос, подымет головку и прислушивается, как будто старается угадать направление звука. Потом идет к порогу, а если дверь отворена, то и в комнату, причем все время говорит сама с собой: ко-о-о-ко-ко-ко-ко-ко, как будто спрашивает: «а где барыня?»
Когда я сижу на маленькой скамеечке во дворе, она взлетает ко мне на руки и носиком роется в складках платья или заглядывает в руки, – она знает, что для нее всегда приготовлены крошки. Иногда, наевшись, она усаживается мне на руки и засыпает.
Канареечка очень ревнива. Если мне случится взять на руки другую курицу, то она смотрит на нее несколько секунд с изумлением, как будто не понимая, как смела другая курица сесть на колени к ее барыне, потом она бьет ее по голове, без церемонии стаскивает за хохол и сама садится на ее место. «Как ты смела взлезть на руки к моей барыне?» – как будто говорит при этом ее сердитое кудахтанье.
Кроме Канареечки, я очень люблю Красавицу и Щеголиху. Первая – крупная, желтая, голландская курица, с большим чубом, который, как шапка, возвышается над ее головой, с огромными черными глазами и мохнатыми ножками, так что они кажутся в желтых плюшевых панталончиках – настоящая красавица.
Она несет очень крупные яйца; знает свое имя, совсем ручная, берет из рук хлеб, но отличается спокойствием и важностью; не бежит, когда ее зовешь или сыплешь корм, а идет, чуть-чуть переваливаясь, не спеша, гордо неся свою хорошенькую головку. Может быть, она знает, что так хороша собой и гордится этим.
Щеголиха – вся черная, только на груди у нее золотистые перышки. Она большая хлопотунья, и когда она летом водила цыплят, то никому от нее не было покоя, – так она возилась с ними, кричала, кудахтала, отгоняла других цыплят от корма и т. д.
Когда она собирается нестись, то тоже долго хлопочет, ходит, кричит, точно чего-то ищет, устраивается долго в гнезде. Большинство кур несутся утром, до обеда. Интересно смотреть, как они спорят из-за гнезда.
Обыкновенно каждая знает свое место. Несут не все сразу, одна встает, другая садится. Всех гнезд сделано 8 и этого совершенно достаточно для 25 кур, тем более что в один день редко несется более 20, остальные отдыхают.
Иногда случается, что все места заняты, тогда опоздавшая курица поднимает крик, как бы прогоняя подруг или упрашивая их скорее очистить место.
Не раз видела я, как более смелые принимались тащить за хохол несущихся; тогда и эта кричит, и приходится идти на помощь, выручать из беды.
Раз я наблюдала такой случай, после которого готова верить, что у кур есть свой язык, и они понимают одна другую. Как-то входит хохлатка в сарай, все гнезда заняты. Походила она, посмотрела, потом стала среди сарая и давай кричать.
В это время вверху, на слуховом окне примостилась другая курица, сидит и несется. Услышав тревожный крик подруги, она слегка привстала со своего места и, наклонившись вниз, тихо проговорила что-то кричавшей курице; та, подняв головку, ответила ей таким же тихим кудахтаньем и после этого перестала кричать.
Прошло несколько минут. Первая снеслась, спрыгнула с окна и, выйдя на середину двора, принялась громко кричать. Дожидавшаяся ее подруга не замедлила взлететь на ее место.
Мне случалось наблюдать у кур хорошую память. Так, например, была у меня бентамка, Беляночкой звали, вся белая, хохлатая курочка. Заквохтала она ранней весной, садить ее на гнездо в сарае было еще холодно. Я обложила старое сито соломкой, подсыпала 13 яиц и, посадив Беляночку, поставила сито под печкой в кухне. Около него каждое утро ставили чистую воду и зерно. Я приходила иногда к ней поглядеть, как она сидит, погладить ее, прибавить зерна.
Когда она вывела цыплят и пошла с ними ходить, то каждое утро являлась в кухню, под печку, где привыкла находить корм и воду. Даша гнала ее из кухни, потому что цыплята пачкали пол. Но она, как только увидит, что дверь отворена, прямо бежит под печку.
Прошло лето, детки Беляночки подросли и не нуждались больше в ее попечении; она снова стала нестись, но всякое утро она продолжает являться в кухню и бежит прямо под печку. Значит, она помнит, что здесь ее кормили.
Я заметила, что куры помнят не только добро, но и зло, они злопамятны. Так, однажды я кормила кур хлебными крошками, которые они брали из рук. Рябушка, серая с крупными белыми крапинками курица, гамбургской породы, взяла крупный кусочек хлеба, но когда она, положив его на землю, собиралась есть, подбежала другая белая курица, по прозванию Нахалка, и отняла у нее кусок.
Рябушка постояла-постояла, посмотрела по сторонам, ударила в голову первого попавшегося цыпленка, должно быть, с досады и огорчения, а потом уже догнала Нахалку и начала больно клевать ее.
Несколько дней спустя я видела, как она отгоняла ее от корма и била, точно помня еще, как та отняла у ней кусок хлеба. Но потом Рябушка забыла свою обиду.
У Нахалки вообще характер строптивый, она не прочь подраться, обидеть цыплят, а когда я кормлю кур из рук, она так и хватает меня за пальцы, оттого ее так и прозвали.
Петухов у меня было также много. Они жили довольно мирно, редко дрались, потому что все вывелись у меня, знают друг друга с детства. Красивее всех были гамбургский и бентамский. Эти великолепные петухи, с чудными перьями на хвосте и около шеи.
Они, самые храбрые и сильные из всех, побивали не только своих товарищей, но и всех соседних петухов.
Если, например, бентамский найдет червячка или зерно, он никогда не съест сам, а всегда сзывает кур.
У гамбургского петуха натура низменная, он жаден, задорлив, редко угощает кур найденным червячком, и, когда я кормлю птицу, он так и норовит ударить цыпленка, отогнать слабую курицу от корма. Он труслив, боится всех петухов и всегда с позором убегает с поля битвы.
Раз как-то деревенские ребятишки подбили ногу бентамскому петуху. Тогда гамбургский колотил его целый день, так что вся шея и голова его были в крови: он пользовался тем, что раненый герой не мог победить его.
Все время, пока у бентамского петуха болела ножка, он старался прятаться от него. Так интересно было наблюдать, как он станет у калитки, вытянет шейку и разглядывает – нет ли на улице его врага, и если заприметит, то опрометью бежит во двор.
Но когда он выздоровел, то не мстил ему, великодушно прощая все оскорбления, хотя последний и не смел теперь задирать его, когда тот был здоров, и если им случалось драться, то всегда оставался побежденным.
Куры – очень полезная и не требовательная птица, кроме иностранных пород, ее выгоднее всего держать в хозяйстве. Она не требует особенного ухода. Надо только чисто держать помещение, где они живут, иначе на них заводятся насекомые, и тогда куры болеют и не несутся.
Зимою в холода следует давать теплую похлебку из воды с небольшим количеством отрубей или овсяной муки и устилать пол курятника чистой и свежей соломой, – так теплее.
Я кормлю их пшеницей, оставшейся после молотьбы, так называемым последом, т. е. зерно пополам с соломой. Они охотно едят овес, ячмень, крошки от стола, мелко нарезанные корки арбузов, дынь, огурцов, очень любят пшенную, гречневую кашу и мясо. Я продаю яйца, цыплят, а также и кур, когда их разведется много.
Курица сидит на яйцах три недели; под большую курицу можно подложить до 20 яиц. Маленькие цыплятки со второго же дня начинают клевать и сами бегают за матерью.
В первые дни их кормят рубленым яйцом, а потом – пшеном. Они прехорошенькие, пока еще покрыты желтеньким пушком.
Курица очень нежная мать, она не устает целые дни возиться с цыплятами: то ищет для них корм и особенным криком сзывает малюток, то подберет их под себя и греет своим телом.
В сумрачный день, под вечер, или если завидит хищника-копчика, курица торопится собрать своих крошек и часто жертвует жизнью для их спасения.
Как-то раз летом неожиданно разразился дождь. Мы с Дашей загнали всю птицу в сарай, а одну квочку с 13 цыплятами искали-искали, да так и не нашли, решили, что она выбрала себе местечко в бурьяне, да там и спряталась.
Когда прошла гроза, принялись опять искать – и что же? Сидит она под забором в углу сада, сама мокрехонька, еле жива, а детки под ней сухие, живы и здоровы. Так она чуть не умерла, бедняжка, не переменяя позы, чтобы не потревожить своих цыплят.
Иная курица, пока водит детей, страшно зла, так и набрасывается на других кур, на подошедшую собаку, все ей кажется, что хотят обидеть ее деток.
А то начнут две квочки драться, все перья у них поднимутся, на шее так и стоят, как жабо, и давай одна на другую наскакивать, только пух летит.
Вот видите, детки, как интересно наблюдать жизнь кур. Говорят: куриный ум – с таким презрением; но кто внимательно и с любовью ходит за ними, тот убеждается, что они далеко не глупы, а очень интересны и занимательны.