Живой камень
Автор: А. Чеглок
Мы ехали густым лесом. День был солнечный, и все живое двигалось, жужжало и кричало на разные голоса. Веселый свист легкомысленной иволги покрывался хохотом двух гонявшихся друг за другом кукушек... Славки, синицы показывались на придорожных деревьях и пели наперерыв свои веселые песни. Они не обращали никакого внимание на степного капельмейстера-дятла, который своим мерным стуком выбивал такт непослушным певцам.
Иногда я прыгал из коляски и ловил какого-нибудь красивого жучка, бабочку или срывал невиданный еще мною цветок, вел войну со слепнями и оводами, желавшими напиться лошадиной крови, и длинный летний день быстро проходил для меня.
Стало смеркаться; в воздухе засвежело: лесные и полевые певцы закончили свои песни, и только еще вертлявые малиновки нежно свистали в кустах, да быстрое стаккато дрозда, словно звуки рассыпанного по полу гороха, громко раскатывалось по лесу.
Деревья, цветы с каждой минутой теряли свой блеск, красоту и сливались густой, темной массой... Вместо красивых веселых птичек показались беззвучно пролетавшие летучие мыши; из глубины леса стали доноситься какие-то странные, глухие звуки... Лес засыпал... Дремалось и мне под однообразную тряску коляски.
– Смотри, Антип, поезжай осторожнее, – слышу я сквозь сон мамин голос.
Лениво открываю глаза и вижу, что мы въезжаем на мостик какой-то маленькой лесной речонки.
– Теперь доедем! – ответил Антип и молодецки гикнул на лошадей.
Глаза мои опять стали слипаться, голова покачивалась во все стороны, склонилась, наконец, к маминому плечу; – еще минута, и я заснул бы сладким сном.
Вдруг сильный толчок, треск, – экипаж накренился на бок и остановился.
– Что такое? – с испугом спросила мама слезавшего с козел Антипа.
– Должно, лесора лопнула, – угрюмо ответил он.
– Вот оказия! Как же мы доедем?
– Как-нибудь нужно доехать. Не ночевать же в лесу, – ответил Антип и принялся за осмотр повозки.
– Да отчего же она могла лопнуть? – спросила мама. – Сколько времени ехали, и ничего, – а теперь вдруг сломалась! Экипаж ведь новый!
– На камень наехали. Как раз в колее лежал. Нечистая сила принесла его сюда! – с сердцем ответил Антип и, поворчав еще немного на дороги, на кузнеца и, наконец, на самого себя, он начал исправлять коляску, а мне захотелось посмотреть этот камень.
Едва я сделал несколько шагов, как выглянувшая из облаков луна осветила дорогу, и я ясно увидел, что камень ползет! Остолбенев от ужаса, я бросился к маме:
– Мама, мамочка... камень живой!
– Что ты, что с тобою? – с беспокойством спросила мама.
– Камень... ползет... – прижимаясь к ней, ответил я со страхом.
– Ну, что ты, голубчик, говоришь. Это тебе показалось. Дай, Антип, этот камень сюда!
Антип бесстрашно подошел к ужасному камню, толкнул его ногою и с презрением сказал:
– Черепаха, пропади она пропадом! Тварь поганая, – лазит, где не нужно!
Понятно, после такого открытия я уж смело подошел к живому камню. От толчков Антипа черепаха опять лежала неподвижно.
Темнота ночи не давала рассмотреть ее хорошенько, и мне захотелось взять ее с собой. После убедительных доводов с моей стороны, что она не пропадет у меня, и я буду ходить за ней, – разрешение мамы было получено.
Приехали мы домой только рано утром. Я быстро достал с козел черепаху, и сейчас же разочаровался в ее наружности: вместо красивого, разноцветного панциря, из которого делают оправы и гребенки, – я увидел темный, с зеленоватым оттенком, гладкий щит, усеянный лишь мелкими желтоватыми точками. При самом тщательном осмотре, мне удалось заметить только две почти незаметные линии от колеса нашего тяжелого экипажа. Даже не верилось, чтобы такое маленькое существо, немного больше чайного блюдца, оказалось крепче стальной рессоры.
Черепаха с полчаса испытывала мое терпение, пока, наконец, не высунула гладкую головку на змеиной шее; а по сторонам выползли ноги, если только так можно назвать четыре коротких обрубка с острыми, черными когтями, и небольшой острый хвост.
Это странное существо в костяной коробке поползло довольно быстро под кровать и забилось в самый темный угол.
Но я не дал ей наслаждаться покоем, а понес показывать рабочим.
– Смотри-ка Иван, какая у меня Черепаха! – сказал я работнику, которого я любил больше других, потому что он знал всех птиц и зверей и очень интересно рассказывал о них.
– Она вам рессору сломала?.. Здоровая! Здесь они редки, а на низу – (крестьяне средних губерний называют так южные Екатеринославскую и Таврическую губернии) – там прямо тысячи, а особенно весной, когда Днепр разольется. Целую зиму спят в иле, а чуть солнышко заиграет, – на каждом пенечке и камушке сидят, греются. И хитрые же, кикиморы! Сказано: черепаха, а так ловко рыбу ловит, что и...
– Ври больше: чай, рыба-то сама в глотку ей не влезет, – заметил Антип.
– Нет, верно, – я сам видал.
– С пьяных глаз и не то увидишь, – намекнул Антип на слабость Ивана. – Где ж ей за рыбой угоняться? Не щука! Тоже, – скажет!
– Э! ишь ты! Не щука! Черепах-то я видал побольше, чем у тебя волос в бороде, – кольнул в свою очередь Иван Антипа, у которого вместо бороды рос какой-то клок – по названию рабочих: «собачий хвост».
– Ты бороду мою оставь, потому это – от Бога, да и про черепах басен не городи, потому и мы сами тоже не меньше видали. Траву они едят, а не рыб, коли хочешь знать, – отходя от Ивана, с гордостью сказал Антип.
– Вы только послушайте, что я вам расскажу... – начал Иван. – Позапрошлое лето косили мы в днепровских плавнях, под Никополем. Один раз сижу я на берегу какого-то маленького озера, товарищи мои рыбу удят, а я бросаю хлеб в воду. Вода чистая, все дно видно.
Собралась рыбешка, хватает мои крошки, юлит... Вижу, из травы черепаха ползет. Э, думаю, и тебе хлебца захотелось покушать.. Бросил ей, и рыбешка туда, а черепаха цап снизу одну за живот, из той бедной далее буль-бульки пошли. Да ведь так проворно схватила, что хоть бы и щуке впору. Потом уж сколько раз видел, – и не один я! И все врет Антип, что они траву едят. Они, как рыбы, в воде плавают, – закончил свой рассказ Иван.
Я тотчас же отправился на реку, поймал рыбку, и дал черепахе, но она не ела.
Тогда я принес травы, ее она тоже не трогала, и все сидела в темном углу, а вечером, когда я потушил свечку, она начала ходить по всей комнате и сильно шумела.
Долго ли она ходила, – я не знаю, но как только рассвело, я проснулся и захотел посмотреть – что делает черепаха. Заглянул под кровать, – и, представьте мое изумление и радость, – там я увидел много белых яиц, очень похожих на голубиные. Живо собрал я их, осмотрел: все семь штук оказались целы. Эх, какая досада, что я не знал этого раньше! Вероятно, черепаха оттого и ходила вчера, что не могла сделать гнезда. Сделаю-ка я ей гнездо и посажу на яйца!
Вдруг у меня выведутся маленькие черепашки?!
Моментально бросился я в конюшню, взял сена, захватил в амбаре пакли, перьев, и живо начал мастерить в углу гнездо. Гнездо вышло очень удачное: такое круглое, мягкое, – ну, точь-в-точь как у птиц. Я аккуратно разложил в нем яйца, взял черепаху и осторожно положил на них.
Минут десять она полежала покойно, потом высунулась и начала карабкаться из гнезда.
Раньше, чем я подоспел, это неуклюжее животное запуталось в паклю, разорило все гнездо и раздавила целых четыре яйца.
Она ни малейшего внимания не обращала на яйца, точно это были не ее, и это меня ужасно огорчило. Как же мне быть? – задумался было я на минуту, но в этот день остроумные мысли так и роились в моей голове: чего проще! Если сама черепаха не хочет выводить, так я подложу их под голубей. Мои хохлатые так хорошо выводят. Только я об этом никому, никому не скажу, пока не выведутся черепахи.
Взлезть на голубятню, подменить яйца у хохлатых, – это составило для меня дело одной минуты. Гораздо труднее мне было молчать, но я выдержал себя.
Хохлатые усердно сидели на яйцах, и я с нетерпением ожидал того дня, когда в голубином гнезде вдруг закопошатся маленькие черепахи.
Сама черепаха не так интересовала меня. Она оказалась очень скучной, неуклюжей: ни рыбы, ни травы не ела, и по целым дням неподвижно сидела в каком-нибудь углу. Я пробовал сажать ее в таз с водой, – она начинала сейчас же из него карабкаться, выплескивала воду, и когда вылезала, опять забивалась в темноту.
Ко мне она нисколько не привыкала и так же пряталась, как и раньше. Наконец, по совету Ивана, я поместил ее на дворе, в кадке с водой, положил туда камень, на который она могла бы вылезать из воды и греться. Вместе с этим перемещением летал реже наведываться к ней.
Зато дня не проходило, чтобы я не слазил на голубятню.
Кажется, через неделю я увидел, что гнездо было пусто, а черепашьи яйца валялись на полу. Сначала меня ужасно возмутил такой неблагородный поступок хохлатых, но когда я поднял яйца, то почувствовал, что они уже протухли.
Эта неудача так огорчила меня, что я открыл свое горе Ивану.
– Эх, барчук, барчук, что-ж вы мне раньше не сказали? Разве черепаха птица, чтобы яйца высиживать? Она их в землю закапывает! Как я еще в Таврии у немцев сад сторожил, так тогда видел, как они яйца несут. Даром что голова маленькая, а тоже себе на уме! Помню, – лежу это я ночью, уж после летнего Николы, и вдруг слышу, что-то шелестит. Гляжу, – черепаха из речки ползет. Выползла на бугор, покрутилась кругом, и ну задними лапами землю выгребать. Долго она копала и, верно, на четверть аршина выкопала, а потом яйца стала класть.
Ночь светлая, хорошо я вижу, как одно яйцо за другим она в яму кладет: только их она долго клала. Меня уж ко сну стало клонить: ну, нет, думаю, подожду до конца, – что будет. Штук с десять, должно быть, она положила и стала закапывать. Совсем вровень с землей закопала, походила кругом, потопталась и отправилась опять в реку. Уж сегодня не стану возиться с ними, а завтра откопаю! – подумал я. – Повернулся и заснул. На другой день начал я искать это место: что за причина, никак не могу найти его! Кажись, вот тут, как раз, должно быть, а ничего не видно. Не приснилась же мне такая история, и пьян, кажись, не был?
– Василь, а Василь, – зову я хохла: – ты меня вчера горилкой не поил?
– Ни!
Ну, значит, нет, коли человек так говорит. Вот оказия! И что вы думаете: почитай до обеда я этого места искал, с тем что и плюнул, а не нашел их.
...Потом за работой я и забыл об них, а к Успенью-дню у нас в саду около речки уже стали попадаться маленькие черепашки. Да такие красивые, аккуратные, – ну, не больше медного пятака. Бывало, поймаешь, посадишь на ладонь: сейчас головку высунет и глазенками своими так кругом и водит. Вот, верно, оттого и вам попалась на дороге черепаха, что вылезла яйца класть, – закончил Иван свой рассказ.
Не пришлось долго жить у меня черепахе: как-то ночью пошел такой сильный дождь, что вся бочка наполнилась водою. Когда же утром я пришел посмотреть, что сделалось с черепахой, то ее там уже не было. Вероятно, она ушла в нашу реку.
Да и нельзя сказать, чтобы я особенно горевал о ней: жизнь ее доставляла мне мало удовольствия, и я не мог за это время привыкнуть к ней.
Впоследствии мне пришлось покороче узнать жизнь черепах на свободе, и я могу теперь подтвердить правдивые рассказы Ивана, хотя кстати добавлю, что прав был и Антип, когда говорил, что черепахи едят траву. Так на Кавказе водится особый вид сухопутной черепахи. Она ест больше растительную пищу, а не животную, как обыкновенная болотная. По внешнему виду она отличается более высоким панцирем и выпуклыми щитками светло-желтого цвета с черными пятнами. Уж много лет прошло после моей первой встречи с черепахой, но и теперь без улыбки я не могу вспомнить, как я заставлял своих хохлатых голубей высиживать черепашьи яйца и как перетрусил, увидев «живой камень».
