Концерт в лесу
Автор: Вл. Алешин, 1907 г.
Старый скворец Карл Иванович слыл знаменитым певцом в своей округе. Кроме исполнения собственных музыкальных сочинений, он умел подражать, например, мелодичному свисту иволги, пронзительному крику сойки, кудахтанью курицы, щелканью перепела, трелям жаворонка, щебетанью ласточки и многим другим птичьим голосам. Мало того, на потеху пернатой публики он выкидывал иногда штучки и похитрее этих, а именно: скрипел наподобие отворяемых дверей, немазаного колеса телеги или жестяного флюгера на крыше, и подражал вообще всем звукам, которые слышал хоть два-три раза подряд.
Вообще Карл Иванович был весельчак и балагур, каких мало, и немудрено поэтому, что он являлся желанным гостем на всякой птичьей пирушке.
Карл Иванович очень дорожил своим музыкальным талантом и в особенности своим голосом, а потому очень берег свое горлышко от простуды.
Карл Иванович нередко давал публичные концерты то по приглашению, то по собственному почину, потому что у него была большая семья, которую надо было кормить. Трудиться же над добыванием пищи для себя и своей семьи Карл Иванович сам не любил и предпочитал, чтобы кушать приносили ему поклонники его таланта... В молодости Карл Иванович учился пению в Италии, – стране самых голосистых певцов, куда он, по старой привычке, улетал и теперь каждую осень и проводил там всю зиму, потому что не переносил нашего сурового климата.
Супруга Карла Ивановича была также весьма музыкальная особа; она составляла ему хорошую компанию. Были у Карла Ивановича и детки – четверо скворчат, которые уродились в папашу и были такие голосистые, что хозяин дома, на котором находился скворечник, перенес его подальше, вглубь сада, потому что молодые скворчата так кричали по утрам, что не давали ему спать...
Карл Иванович начал развивать музыкальные способности своих скворчат с самой, что называется, колыбели. Часто можно было слышать, как музыкальная семейка разучивала под руководством самого Карла Ивановича хоровые произведения.
Люди, проходившие в это время мимо скворечника, говорили:
– Вот разорались-то скворцы – должно быть, к дождю!
Но это была неправда. Ясно, что люди, говорившие так, были просто не музыкальны и ровно ничего не понимали в хоровом пении...
Карл Иванович, однако, не даром трудился над устройством своего хора: он имел намерение совершить вскоре музыкальное путешествие и дать ряд блестящих концертов с участием всех членов своего семейства.
В один прекрасный день все было готово: хоровые партии разучены, хоры срепетированы, программы концертов составлены, афиши заготовлены. Первый концерт предполагалось дать в ближайшем лесу, где жило много пернатой публики, падкой до всякого рода музыки.
– Смотрите, старайтесь не ударить лицом в грязь; лесная публика избалована, к тому же там есть не мало строгих ценителей пения, – среди них есть свои хорошие певцы! – предупреждал Карл Иванович свою жену и скворчат накануне концерта.
В этот день все скворчиное семейство летало в лес развешивать афиши завтрашнего концерта. На свеже-сорванных листьях клена были нацарапаны программы; все шестеро музыкантов писали их в течение всего вчерашнего дня.
Афиши эти гласили следующее:
«Сим извещается почтеннейшая лесная публика, что завтра, в шесть часов утра, на большом развесистом дубе, что стоит у старой лесной дороги, на полянке, имеет быть
Большой вокальный концерт
под управлением известнейшего певца и звукоподражателя, солиста двора Его Светлости Африканского Наследного Принца Чилибухана,
Скворца Карла Ивановича,
при благосклонном участии его достоуважаемой супруги и хора из четырех скворчат.
Исполнена будет следующая программа:
1. Проба голосов.
2. Карл Иванович споет «Весеннюю песнь», посвященную скворчихе.
3. Скворчиха исполнит переливы и трели на манер соловья.
4. Карл Иванович споет музыкальную фантазию собственного сочинения под названием «Воспоминания об Италии».
5. Все скворчиное семейство будет петь сразу. (Хор.)
6. Дуэт под названием «Привет родине» исполнит Карл Иванович со скворчихой.
7. «Музыкальный ералаш», состоящий из музыкальных шуток и комических куплетов, исполнит Карл Иванович.
Цены местам: на первом суку – дождевой червяк или улитка; на втором суку – жук или кузнечик; на третьем суку (галерея) – муха.
Старые и засохшие червяки, жуки и мухи в уплату не принимаются.
Просят не затруднять концертантов разменом живности, а приносить то именно, что назначено за место, а также не забираться слишком рано.
По желанию публики может быть исполнено еще несколько номеров сверх программы.
Подношения от благодарных слушателей и поклонников будут приниматься с глубокою признательностью».
Подобные афиши были развешаны во многих местах по лесу, при чем в каждой торчало черное скворчиное перо для того, чтобы заметней было.
Пернатая публика, пролетая мимо, присаживалась на ближайший сучек и с интересом читала заманчиво составленную афишу.
– Надо побывать, – говорила одна молоденькая овсянка пожилой даме-синице, просматривая афишу, – должно быть интересно будет...
– О, да! Карл Иванович известный артист и притом он так мил и такой весельчак, что вы, наверное, не будете зевать, слушая его, и досидите до самого конца.
– Да? Но только начало очень рано, а до концерта надо еще самой наесться да поймать еще что-нибудь для уплаты за место... А вы, кстати, какое место хотите занять? – спросила овсяночка.
– Я думаю, что во втором ряду будет так же хорошо слышно, как и в первом, да к тому же, может, мне и не удастся найти дождевого червяка или улитку, а вот насчет жуков, так я знаю местечко, где их водится много...
– Ах, скажите, пожалуйста, где это? – встрепенулась овсянка.
– Извините, сударыня, мне некогда... До свидания!..
И хитрая синица, вильнув хвостом, полетела дальше.
На другой день, за полчаса до начала концерта, все скворчиное семейство было уже в сборе на одиноком дубе, что стоял на полянке, у старой дороги.
Карл Иванович, его супруга и молодые скворчата вычистили свои перышки на славу, так что они даже блестели... Карл Иванович, кроме того, как знаменитость и главный устроитель концерта, надел на шею белую косыночку, которую он нашел однажды на садовой дорожке.
К шести часам утра стала слетаться пернатая публика, неся в клювах кто муху, кто жучка, кто дождевого червя, кто улитку. Впрочем, последних было мало, и первый ряд оказался наполовину пуст.
Случилось это отчасти потому, что многие думали, что голос Карла Ивановича настолько громок, что и со второго сука его будет слышно не хуже, чем с первого; главным же образом потому, что некоторая часть пернатой публики не донесла червяков и улиток до места, а съела их по дороге сама... Дело было утреннее, а утром, после сна, самая настоящая птичья еда и бывает!
Карл Иванович с семейством лишился, таким образом, многих лакомых кусочков.
Как бы то ни было, нашлось с десяток таких господ, которые думали, что чем дороже заплатишь за место, тем лучше это будет выглядеть со стороны, и потому уселись на первом суку. Места на втором суку были все заняты; галерка же, на верхнем суку, оказалась набитой битком самой разнокалиберной публикой, и теснота была там ужасная – голова к голове, клюв к клюву... Муху заплатить было ведь не жаль никому, а послушать знаменитость все-таки любопытно!..
Сам маэстро и его супруга сидели у своей походной кассы – небольшого ящичка, сплетенного из соломы; они принимали приносимую живность и складывали ее в свой соломенный сундучок...
Было уже четверть седьмого, а публика все прибывала. Слушатели же, слетевшиеся раньше, выражали уже нетерпение: хлопали крыльями, свистели, кричали: «Пора начинать, начинать пора»!..
Шумела, понятно, больше всего галерка... Наконец концерт начался.
При появлении Карла Ивановича среди публики раздалось хлопанье крыльями. Он поклонился с достоинством, выступил вперед, поправил свой съехавший было на бок галстук, откашлялся и щелкнул несколько раз клювом. Скворчиха и скворчата сидели в сторонке, в ожидании своего выхода.
– До-о, ре-е, ми-и, фа-а, со-оль, ля-я, си-и, до-о... – начал Карл Иванович немного хриплым и скрипучим голосом.
– Ну, уж этим-то можно было бы и дома заняться! – проворчал кто-то из слушателей.
– До-о, си-и, ля-я, со-оль, фа-а, ми-и, ре-е, до-о-о-о! – продолжал тянуть Карл Иванович.
Потом он начал быстро делать арпеджио:
– До-ми-соль, досоль-ми, до-ми-соль, досоль-ми до-о-о!.. – при чем последнюю ноту взял совсем неудачно...
– Ох, какая ужасная фальшь!.. – громко воскликнул жаворонок.
Карл Иванович схватился за галстук и оттянул его немножко, потому что он душил его.
– Сначала идут диссонансы, а настоящая музыка будет потом! – поспешил заявить он, стараясь вывернуться из неловкого положения.
Проглотив затем жирного дождевого червяка для прочистки горла, Карл Иванович начал «Весеннюю песнь».
В публике воцарилась полная тишина.
Слушатели были положительно очарованы пением Карла Ивановича. Только жаворонок выразил неудовольствие.
– Какая же это весенняя песнь – все о себе да о своей толстой скворчихе, а это ужасно все скучно!.. Почему это весенней песней называется – положительно не понимаю!..
– Ш-ш-ш-ш, не мешайте слушать! – послышалось среди публики.
Вслед за этим вышла скворчиха. Она стала в позу, раскрыла клюв, и из ее горла полились трещащие звуки, переливы и щелканье наподобие соловьиных. Под конец она пустила такую трель, что у всех в ушах зазвенело... В этом номере было не столько пения, сколько шума и треска, но публике это именно и нравилось.
– Браво, браво, браво! – кричали слушатели и хлопали от удовольствия крыльями.
Сочинение Карла Ивановича «Воспоминание об Италии» было спето самим автором бесподобно; так, по крайней мере, говорили в публике.
Наконец появился хор. Скворчиха и четверо скворчат уселись все в ряд на одной ветке, а напротив поместился дирижер. Каждый хорист держал перед носом зеленый листик с нотами. Сам Карл Иванович вооружился дирижерской палочкой. Он постучал ею сначала по сучку, потом поднял ее в воздух. Скворчата смотрели ему в глаза и ловили каждое движение папаши... И вот, дирижерская палочка опустилась – и грянул хор... Все шестеро скворцов гаркнули так сильно, что в публике произошел переполох, но скоро все успокоились и стали слушать.
Ох, что это был за гвалт!.. Скворчата просто из кожи лезли вон: широко разевали клювы и драли горло во всю мочь... Папаша тоже выбивался из сил, махая палочкой в воздухе (сам он пел басом), а мамаша даже охрипла, стараясь не отставать от супруга и деток.
Словом, это было что-то совсем необычайное и неслыханное. Шум и гам от скворчиного хора были так велики, что тетка Совиха, крепко спавшая в ближайшей лесной чаще после ночной охоты, проснулась в своем убежище... Не понимая, в чем дело, она испуганно ворочала своими круглыми глазами и в страхе озиралась по сторонам...
Публика осталась в восторге от хора и много раз вызывала Карла Ивановича со скворчихой и скворчатами. Последние получили от папаши по дождевому червяку и по паре мух. Скворчиха и сам Карл Иванович тоже подкрепились.
После этого следовал дуэт. Ох, и забавно же было смотреть на эту пару пожилых скворцов, распевавших нежный дуэт! Скворчиха закатывала глаза, вторя супругу, и иногда, желая выразить нежность, пела так тихо, что ее совсем не было слышно... С галерки раздавался тогда чей-нибудь голос:
– Громче, ничего не слышно!
Но слушатели первого ряда, хотя тоже ничего не слышали, однако восторженно шептали в таких местах:
– Это удивительно, какая тонкость исполнения! – желая показать этим, что у них очень музыкальный слух, и что вообще они понимают толк в хорошем пении.
Последний, заключительный номер – музыкальный ералаш – вызвал бесконечные овации по адресу Карла Ивановича, вызовы и даже подношения.
И в самом деле, чего только не выделывал Карл Иванович для потехи пернатой публики. Он показывал, например, как квакают лягушки в болоте, как шумит вода на мельнице, как нянька укачивает человеческого детеныша, и как пищит этот детеныш.
После каждого исполнения публика требовала повторений. Все хохотали до-упаду, в особенности смеялись подражанию плача человеческого детеныша. Никто из лесных птиц не жил в непосредственной близости с человеком; они видели его лишь издали, знали, что он очень опасен и боялись его, а потому всякому было любопытно узнать что-нибудь из жизни этого страшного существа.
В заключение Карл Иванович просвистал несколько отрывков из человеческой песни. Эту песню насвистывал каждое утро печник, поправлявший дымовую трубу на крыше того дома, где торчал шест со скворечником Карла Ивановича.
По окончании концерта, вызывали все скворчиное семейство, шумно хлопали крыльями и кричали на разные голоса. Карл Иванович, уставший и взъерошенный, но счастливый и довольный, со съехавшим на сторону галстуком, который он уже не старался больше поправлять, выводил свою скворчиху и скворчат, и все они очень долго и очень низко кланялись почтеннейшей публике...
Жаворонок не досидел и до половины концерта; он улетел, огорченный тем, что пернатый народ слушал с таким восторгом бездарного крикуна и скомороха. Он не мог себе простить того, что сам был там, в этой шумной толпе. Ему было и досадно и жалко этого крикуна, на старости лет не перестающего еще фиглярничать и ломаться на потеху птичьей толпы. И чтобы отделаться от этих горьких дум и забыть свою досаду, он вылетел из лесу в поле, покрытое волнующеюся озимою рожью, взвился над ним высоко-высоко, так что его едва можно было видеть с земли, и запел в прозрачном и свежем воздухе росистого утра свою звонкую и вдохновенную песнь...
Никто не платил ему ни червяков, ни улиток за эту песнь, да ее и нельзя было купить.
Эта звонкая чудная песнь была гимном росистому утру, мирным светло-голубым небесам, ржаному полю, словно морю волновавшемуся тихими и плавными волнами внизу, под ним, гимн светлому солнцу, величаво поднимавшемуся над полями, и благодарность Творцу и за это прекрасное летнее утро, и за это бездонное голубое небо, и за счастье и радость жизни...
