Лиса и барсук (С. Афоньшин)
Ранней весной далекого года пришел в сосновый бор дед Смолокур и зимницу для жилья построил. Потом кирпичей понаделал и сложил в земле особую печку-куб, чтобы из смолистых пеньев-кореньев смолу выгонять, из бересты деготь выкуривать. Управившись с делом, дед Смолокур дверь зимницы колом припер и ушел помогать своим домашним с осенними работами управляться.
В том сосновом бору у ручья жили барсук Криволап и лисица Воструха. Оба были серые от носа до пяток, похожие друг на друга, только у барсука хвост покороче да уши покруглей. Барсук целыми днями в норе лежал, в сумерки вылезал и на промысел уходил. Был он не брезглив, ел что попало — и лягушек, и ужей, и гадюк. Птичьи яйца выпивал и осиные и пчелиные гнезда зорил. Спать ложился на заре и просыпался с зарей, поэтому был здоровяком. Лисица тоже на здоровье не жаловалась, но была большая непоседа и охотница. В норе только поневоле в мокреть отлеживалась, а остальное время по угодьям шныряла, рябчиков, тетеревов и зайцев ловила. Глубокие норы, как у барсука, лисе копать было некогда либо лень, и водилась за ней дурная привычка занимать чужое жилье. Особенно бесцеремонно выживала она молодых барсуков, отделившихся от родителей.
Когда дед Смолокур ушел на побывку домой, в лесу тихо стало, и захотелось Вострухе вызнать, что в лесу человек наделал. Раз вечерком подкралась она и обошла кругом и зимницу, и смолокурню, и все потухшие угольные знойки. Носом водила, глазами косила, головку набок склоняла, все прислушивалась да принюхивалась. Когда убедилась, что никакого подвоха нет, смелее стала, все проверила и обшарила. Больше всего понравилась ей печка-смолокурка с кирпичной трубой для стока смолы. С этого вечера полюбилось Вострухе лазить в смолокурку. Пролезет снизу по кирпичной трубе, полежит в кубе-печке и опять по той же трубе на волю вылезет. Долазилась до того, что выкрасилась от кирпичей в огненный цвет, стала не серая, а красная. Другие звери ее узнавать не вдруг стали. Встретился ей как-то барсук Криволап и удивился:
— Ты что, соседка, новую шубу завела или старую покрасила?
— От рожденья в такой хожу! — с гордостью ответила лиса и форсисто мимо прошла.
Вдруг ненастье подкралось, проливные дожди, а лисе и погреться негде. В печке-смолокурке лежать просторно, но жестко и сквозняком продувает. Пришла Воструха к барсучьей норе и просится на квартиру:
— Мне бы только непогоду переждать, а потом я сама уйду!
А барсук на то ответил:
— Пустил бы, соседка, да в тебе, чай, блох полно, да и запах тяжелый, псиный. Потрудись денек — свою нору выкопаешь!
Но лисе работать было лень, это не то, что на охоту ходить. И задумала она Криволапа из норы выжить. Начала дохлых ворон и сорок в его жилье подбрасывать и другие гадости учинять. Но терпеливый и чистоплотный барсук всякую нечисть наверх выносил и в овраг бросал. Каких только подлостей не придумывала лиса, а барсука из норы не выжила. И пришлось ей отлеживаться в дедовой смолокурне: чтобы сквозняком не продувало, она одну трубу хвостом прикрывала.
Так дожила рыжая до первого снега-зазимка. Один раз только что задремала она в смолокурне, слышит, дед Смолокур на промысел вернулся. Струсила Воструха, выбралась из печки и прочь убежала. А дед в тот же день в кубовую печку осмола набил и в топке жаркий огонь развел, чтобы жарой из пеньев-кореньев смолу выгонять. А лисе любопытно стало, что старик делает, и стала по ночам подглядывать. Увидала, как из куба по трубе горячая смола в бочку бежит, и поняла, что печка для нее теперь не жилье. А погода все холоднее, мокрый снег повалил, а обогреться негде. Пришла к барсучьей норе и кричит:
— Эй, соседушка Криволап, спишь или так лежишь? Что не отзываешься, или зло помнишь? Не зазнавался бы, у тебя нора всего-навсего земляная, а у меня изба-палата каменная, с черным ходом и парадным крыльцом!
На хвастовство лисицы барсук ответил пословицей:
— Не красна изба углами… По мне и земляная нора хороша.
— Темно в ней и душно, — не унималась Воструха, — если хочешь, давай поменяемся!
— Нет, мне и здесь неплохо!
— А я тебе придачи дала бы!
— Какова будет придача? — полюбопытствовал запасливый барсук.
— Целого бочонка смолы не пожалею! — ответила рыжая.
— Что это за диковина — смола? В первый раз слышу.
— Не мудрено, что не знаешь, коли без просыпа спишь. Смола — это еда такая, густая и сладкая, как свежий мед, темная, как смородина, душистая, словно цвет черемухи.
— Ладно, — согласился барсук Криволап, — принеси попробовать. Если хороша, так поменяемся.
— Смотри же, свет, уговор дороже денег, — говорит лиса, — даешь слово — крепись, а дал — держись, чтобы потом не пятиться!
И побежала кумушка к дедовой зимнице за смолой. Разыскала белый берестяной бурачок, в котором дед летом воду держал, и смолы из трубы нацедила, принесла к норе и все ходы-выходы смолой вымазала. Потом еще бурачок смолы притащила, в нору выплеснула и крикнула:
— Слышь, сосед, придачку принесла! Дошло ли?
А барсук лежит себе и ждет, когда его позовут придачу принимать. Лиса опять за смолой побежала. Так бегала она много раз, старалась до того, что брюхо, лапы, носик и уши смолой вымазала. Когда же до барсука струйка смолы добралась, понял он, что его обманули, полез на выход и перепачкал смолой и лапы и голову. Долго потом он в ручье полоскался, от смолы отмывался. Но не зря, видно, такая поговорка есть: «Пристал как смола!» Так и остался барсук на веки вечные с черными мазками на голове, с бурыми лапами.
А лиса в барсучьей квартире всю смолу песочком зашвыряла, входы и выходы лапками оскребла и стала жить в ней припеваючи. Но сколь ни хитра, и она от смолы да кирпича отмыться не сумела. И по сей день форсит в рыжей шубе, с просмоленными ушками, и лапками, а под горлом, где берестяной бурачок прижимала, пятно белое. За это ее белодушкой прозвали. Рассказывают еще старики, что с тех пор барсуки квартирные дела до скандала с лисой не доводят. Как только начнет рыжая разные козни у норы устраивать, хозяин немедля уходит новое жилье строить. Боится, как бы опять смолой не вымазали.
