Пещера крота
Автор: И.А. Любич-Кошуров, 1913 г.
I. «Знахарка»
II. «Маркелыч»
III. Маркелыч и его хозяин
IV. Ночной разговор
V. Клад
VI. У крота
I. «Знахарка»
– Ой, жутко мне, бабушка...
– А ты не думай...
– Да как же не думать-то, сейчас, слава тебе, Господи, все добрые птицы небось спят, уж какой небось сон видят, а ты на, летай вроде как сова...
– Какая же вы сова! Сказано – барышня, значит барышня и есть...
Так разговаривали две сороки, одна совсем молоденькая, другая старая-престарая...
Они осторожно пробирались опушкой леса между густыми ореховыми кустами. Они старались идти по земле и только там, где орешник становился особенно густ, вспархивали на воздух и сейчас же опять опускались на землю...
И старая сорока непременно шептала при этом:
– Тише, тише... Ах ты, Господи.
Потом оглядывалась на свою спутницу и еще тише, совсем сдавленным шепотом, добавляла:
– Ну, держись за меня.
Тут она виляла хвостом, все не отводя глаз от молодой сороки, и повторяла опять:
– Держись, на!
Молодая сорока хваталась клювом за ее хвост, совершенно так, как деревенская девочка хватается за подол своей матери в каком-нибудь незнакомом месте, например на городской площади, где она никогда не бывала раньше...
– Ну взялась? – спрашивала старая сорока.
– Взялась, бабушка.
Старая сорока молча делала первый шаг, а молодая тут же шептала:
– Пронеси, Господи, не попусти, Господи...
И беспокойно оглядывалась по сторонам. Никогда ночью она не бывала в этих местах и ей казалось, что они точно попали с бабушкой Бог знает куда...
– Где мы? – спрашивала она иногда, внезапно остановившись. Она раскрывала клюв и смотрела пристально широко открытыми глазами в одну какую-нибудь точку, во тьме, густившейся между деревьями...
И вдруг голосом, полным ужаса, окликала свою провожатую:
– Бабушка, а бабушка!..
– Ну, что тебе? – откликалась «бабушка».
– О, Господи! – все с тем же ужасом произносила «барышня» и умолкала, точно в голосе у нее обрывалось что-то...
Она совала голову под крыло «бабушки» и начинала опять трепетным шепотом:
– Бабушка! Что это?
– Да где?
– А вон, вон... глядь, бабушка, это ястреб!
Но ястреб обыкновенно оказывался корявым суком или давно брошенным птицами растрепанным ветром гнездом... Читатель может быть посмеется: над моей «барышней», но пусть он вспомнит сам, что он испытывал, если ему случалось попасть в лес ночью.
Самое лучшее, разумеется, сороке было бы ночью сидеть дома, но у нее именно в эту ночь было важное дело в лесу... Еще вечером пришла к ней старая сорока Марковна и, отозвав ее в сторону, чтобы кто-нибудь не подслушал, шепнула:
– А я к тебе, красавица.
«Барышня» взглянула Марковне в глаза и сразу уж по одним этим глазам догадалась, что Марковна явилась неспроста... Глаза у Марковны блестели и щурились, и когда она встретила вопросительный взгляд «барышни», она так и впилась в ее глаза своими острыми, совсем не по старушечьи блестевшими, глазками…
– Что ты? – спросила «барышня».
– Да опять же, все на счет того, – сказала Марковна.
И, приблизив свой клюв к самому уху «барышни», она зашептала...
– Нынче пойдем, нынче можно, я сейчас только оттуда...
Тут она остановилась и опять взглянула в глаза «барышне».
– Ась? – произнесла она вопросительно, – слышишь?
И потом добавила:
– Я уж все обстряпала.
Голос у нее был искательный, и она все заглядывала «барышне» в глаза. Она оглянулась вокруг и шепнула:
– Пойдем что ль!
– Страшно мне, – сказала «барышня».
– Со мной-то?
Марковна усмехнулась и закачала головой.
«Барышня» вспомнила, что в лесу рассказывали про Марковну... Марковну считали знахаркой, говорили, будто она водит компанию с древесными лягушками, пауками и кротами. «Барышня» припомнила также, как ее дядю ранили на охоте, и около него собрались все знакомые и родственники и все в один голос говорили:
– Ой, сходите вы, батюшка, к Марковне, ой худо будет...
А дядя как крикнет:
– Что-о?..
– К Марковне бы вам… – заговорили снова родственники...
А дядя опять:
– Да пусть я лучше поколею не в своем гнезде, пусть у меня оба крыла отнимут, а к этой чертовке не пойду.
Повернулся носом к стенке и больше не сказал ни одного слова.
Все это припомнила «барышня». Она даже отшатнулась от Марковны.
– Не бойся ничего, – сказала Марковна, – аль ты меня не знаешь?
И, помедлив минуту, она зашептала опять на ухо «барышне»:
– А уж какие камушки да сережки – как огонь... Этаких во всем свете не найдешь...
Марковна была сорока и, стало быть, лучше, чем кто-нибудь, знала сорочью слабость к блестящим вещам...
И она продолжала, блестя глазками:
– Свадьба твоя скоро, как нарядишься, долетишь к жениху, да полетишь с ним...
Она долго шептала на ухо «барышне». Солнце село. Кругом стало совсем темно. В поле кричали перепела. С лугов веяло свежестью...
– Ну что ж, летим? – шепнула Марковна.
– Летим, – прошептала в ответ «барышня».
Несколько минут спустя они были уже на опушке в ореховых кустах.
Из следующей главы читатель узнает, куда Марковна собиралась вести «барышню».
II. «Маркелыч»
Уж около часа Марковна и ее молоденькая спутница шли лесной опушкой.
Кругом было тихо. Только с поля доносились перепелиные голоса. Но «барышня» уже успела привыкнуть к этим крикам, и когда она не прислушивалась к ним нарочно, казалось ей – ни один звук не нарушает спокойствия ночи. Зато всякий неожиданный треск сломанной сухой ветки, всякий шорох заставлял ее вздрагивать и останавливаться.
– Марковна! – шептала она...
Но Марковна теперь даже не оборачивалась к ней... Она только отрывисто произносила:
– А ну вас...
Или:
– Когда пошли, так чего уж там... Вот держись лучше за хвост!
– Да куда мы идем? – не вытерпела наконец «барышня».
Она крикнула и сама испугалась своего голоса... И сейчас же остановилась. Марковна тоже остановилась. Она повернулась к «барышне» и молча посмотрела на нее. Взгляд у нее был хмурый; видно было, что Марковна рассердилась.
– Чего тебе, – сказала она и опять умолкла, плотно стиснув половинки клюва. Она продолжала все так же хмуро смотреть на барышню.
– Куда ты меня ведешь? – спросила «барышня».
Марковна спокойно, не раздражаясь ни капельки, не повышая и не понижая голоса, ответила:
– К земляной лягушке.
И сейчас же опять хмуро уставилась на «барышню». Потом отрывисто произнесла:
– Пойдем.
Повернулась и протянула хвост «барышне».
– К лягушке? – воскликнула «барышня».
Марковна пожала плечами. Она хотела сказать что-то, но сейчас же умолкла: она увидела, что «барышня» тоже хочет говорить.
Но «барышня» не сразу нашлась что сказать; она только глядела на Марковну, вытаращив глаза, и полуоткрыв клюв...
Наконец она проговорила заикаясь:
– Куда?
– К лягушке, – по-прежнему невозмутимо, как будто этот ночной визит к лягушке был для нее делом совсем обычным, ответила Марковна и, кивнув головой, повторила:
– Да, к лягушке.
– Тогда, – сказала «барышня» и попятилась, – тогда, стало быть, вы...
Она умолкла и глядела перед собой немигающими глазами.
– Ну? – переспросила Марковна.
– Стало быть, ты – ведьма, – сказала «барышня» хриплым голосом.
А Марковна покачала головой и проговорила не то с сожалением, не то презрительно:
– О, дура...
И, помолчав секунду, сказала опять:
– О, дура... дура несмышленая... дура ты, Агафьюшка!
«Барышню» звали Агафьей.
– Так не пойдешь со мной? – продолжала Марковна...
«Барышня», или будем уж ее теперь звать собственным именем – Агафьюшка еще дальше попятилась от Марковны и твердо ответила:
– Нет.
– Гм – сказала Марковна... – я ее сейчас кликну...
И, отойдя в сторону, она откашлялась и вытянула шею.
– Постой! – крикнула Агафьюшка.
Марковна оглянулась.
– Чего вам, – спросила она...
– Кого ты хочешь звать?
– А вот увидите... кхм-кхм.
И по лесу вдруг прокатился резкий пронзительный крик Марковны:
– Маркелыч! Маркелыч!
Потом Марковна прислушалась.
– Идет, – сказала она, прислушалась опять и буркнула про себя: – О, чтоб его...
– Что такое? – спросила Агафьюшка.
Марковна бросила на нее короткий взгляд...
– А этот... шум, – проговорила она и затем добавила, снова прислушавшись: – Ишь ковыляет, старый хрыч...
И умолкла... Молчала и Агафьюшка. Несколько минут спустя они явственно расслышали чьи-то неровные тяжелые шаги и вслед затем глухой голос:
– Ква-ква!
– Ишь кашляет, – сказала Марковна.
– О, Господи! – вздохнула Агафьюшка и подумала про себя: – Вот так Маркелыч.
– Вылезь, что ль! – крикнула Марковна. – Эй, Маркелыч!
В ответ на это из кустов раздался немного хриповатый голос:
– Иду, иду, матушка.
Секунду спустя нижние ветви орешника раздвинулись, и Агафьюшка увидела перед собой порядочных размеров черную лягушку с большим вздутым животом.
– Здоров, Маркелыч, – сказала Марковна, – что так долго не шел?
Маркелыч закашлялся:
– Ква-ква, ква-ква.
– Грудь, матушка, – заговорил он, – ох, грудь, и опять же поясница...
И он нагнулся и потер лапкой правый бок... Потом выпрямился, взглянул на Марковну и сказал:
– Ну, а вас как Господь носит?
– Живем, ничего, – ответила Марковна, – твой-то дома?
– Мой-то? Крот-то?
– Да.
– Дома-с.
– В норе?
– В норе-с; хотели было гулять идти, да что-то зубки болят или не знаю что, говорят: нынче не пойду.
– Ну, веди нас к нему, – сказала Марковна. – Пойдем, – обратилась она затем к Агафьюшке.
Агафьюшка вздохнула. Она глядела то на Марковну, то на Маркелыча и думала:
– И зачем я, глупая, послушалась?
Она сознавала в то же время, что дорогу домой одна она не найдет все равно... И почти с отчаянием в голосе она ответила Марковне:
– Ну, пойдем.
Снова они двинулись вперед, Марковна впереди, а за ней Агафьюшка. Маркелыч ковылял с боку...
III. Маркелыч и его хозяин
Теперь я должен сказать несколько слов о Маркелыче и его хозяине.
В ореховых кустах, где мы только что с ними познакомились, он служил ночным дворником у одного крота. Крота этого звали Иваном Ивановичем.
Был он уже пожилой господин и почти не выходил из своей норы на опушке леса. Дни и ночи он копался в земле, роя все новые и новые ходы, а когда уставал, садился читать.
У него было множество книг на всех птичьих и звериных языках, и он одно время даже собирался открыть в лесу библиотеку... Только эта его затея почему-то не удалась. Кажется, просто он был ленив и совсем не в его характере, было торчать за библиотечной стойкой...
Зато читать он любил. В птичьих и звериных книгах рассказывались самые удивительные истории и Иван Иванович, будучи от природы господином необыкновенно впечатлительным, начитавшись этих историй, долго не мог заснуть после того, а когда засыпал, даже бредил во сне...
В таких случаях к нему в нору обыкновенно вползал Маркелыч и, предварительно стукнув несколько раз осторожно и тихо в дверь его спальни, произносил шепотом:
– Барин, а барин...
И умолкал на минуту, ловя каждый звук, раздающийся за дверью. И вдруг в тишине опять раздавался невнятный голос Ивана Ивановича:
– Лови, лови! Держи его!
Маркелыч очень хорошо знал, что барину его не угрожает никакая опасность и что в спальне, кроме Ивана Ивановича, никого нет и некого ловить и держать... И он бормотал:
– Читает, читает, а для чего, прости, Господи!..
Он опять стукал в дверь, на этот раз уже несколько громче и опять говорил:
– Барин... а барин...
Потом отворял дверь и заглядывал в спальню. На минуту он останавливался на пороге, затем подходил на цыпочках к кровати, поднимался и трогал Ивана Ивановича за плечо.
Иногда Иван Иванович посыпался сейчас же, иногда долго еще продолжал бормотать разные несуразности и даже взмахивал лапками, стараясь задеть Маркелыча.
– Да ведь это ж я, – говорил Маркелыч, – слышите – я!
И уж без всякой церемонии тряс Ивана Ивановича за плечи. А Иван Иванович брыкался всеми своими четырьмя ножками и кричал сонным голосом:
– Отойди! Убью! Съем!
Раз даже он принял Маркелыча за крокодила... Нужно сказать, что в тот день он только что прочел воспоминания одного аиста, видевшего пролетом крокодилов, и ему как раз приснились крокодилы...
И когда Маркелычу, после долгой возни, удалось наконец разбудить его, он соскочил на пол и сейчас же забрался под кровать... Он сел там в углу и стал кричать на всю нору голосом, полным ужаса:
– Маркелыч! Маркелыч! К нам залез крокодил...
– Будет вам, – сказал Маркелыч, – вылезайте...
Он нагнулся и протянул под кровать лапу, стараясь схватить Ивана Ивановича за ногу...
– Какой там крокодил! – сказал он при этом. – Ну-те-ка, где вы...
Но извлечь Ивана Ивановича из-под кровати оказалось ему не по силам... Иван Иванович защищался отчаянно... Он колотил Маркелыча куда попало и кричал:
– Уйди, крокодил, уйди гадина...
Маркелыч отступил.
– И как вам не грех, барин, – сказал он укоризненно, – ну, какой я крокодил...
– Ты – крокодил! – крикнул ему из-под кровати Иван Иванович...
– Да вы опомнитесь, – продолжал Маркелыч, – ну как крокодил может залезть в вашу нору?
Иван Иванович, однако, стоял на своем.
– Крокодил! – кричал он, – крокодил. Аллигатор...
Трудно сказать, чем кончилась бы эта история, если бы Маркелыч не надумал наконец выбраться из норы...
Из этого, впрочем, вышло мало хорошего, потому что уж никогда после Маркелычу не удалось разъяснить барину, с кем он имел дело в ту памятную ночь... Барин на всю жизнь так и остался при своем мнении...
Если ему случалось бывать в гостях или у него самого собирались гости, он не упускал случая рассказать про крокодила... Он непременно, о чем ни говорил бы, старался свести разговор сначала на путешествия, потом на пирамиды и, наконец, на крокодилов...
И когда для его слушателей уже не оставалось никакого сомнения, куда он клонит свою речь они толкали друг друга и шептались:
– Вот страсти-то... вот страсти-то! Лучше бы уж не рассказывал...
А Иван Иванович кричал и начинал:
– Да, скажу вам, уж было тоже... Говорят, у нас нет крокодилов, а я говорю, и будь я самый последний червяк, если я вру... Да вот Маркелыч не даст соврать...
И повернул голову в сторону Маркелыча...
– Помнишь, Маркелыч...
Маркелыч насупливал брови, и если в это время в руках у него была тарелка и полотенце, особенно энергично начинал тереть полотенцем по тарелке.
– Помню-с! – говорил он отрывисто.
Он знал, что противоречить Ивану Ивановичу труд совсем напрасный... И он только несколько раз во время рассказа Ивана Ивановича с сердцем сплевывал в сторону. Следует сказать, однако, что заблуждение Ивана Ивановича относительно крокодила не прошло бесследно и для самого Маркелыча...
Однажды ему приснился сон ничуть не хуже и не лучше, чем снилось Ивану Ивановичу... Приснилось ему, будто сам он не лягушка, а крокодил... И он долго потом, проснувшись, не моги прийти в себя и не мог сказать прямо, радоваться ли ему или негодовать... Во всяком случае он не прочь был сделаться крокодилом, его смущало только одно: как же тогда он станет служить барину?
Он никому не сказал о своем сне и о своих сомнениях, но часто ночью, когда кругом все засыпало, и он выползал из норы и разминал отекшие за день члены, – ему чудилось, будто у него длинный-предлинный, как у крокодила, хвост...
Под конец он даже так расстроил свои нервы, что вместе с другими лягушками и птицами стал не на шутку трусить Ивана Ивановича. Ивана Ивановича многие почему-то, может быть потому, что он был такой любитель книг, считали чернокнижником.
И Маркелыч стал думать про барина:
– А не хотел ли он обратить меня в крокодила, да только это ему не совсем удалось...
Как бы то ни было, в последнее время он уже не так охотно спускался по ночам в нору к Ивану Ивановичу...
IV. Ночной разговор
Раз как-то ночью, когда Маркелыч в задумчивости сидел под деревом, из кротовой норы раздался слишком хорошо знакомый ему голос:
– Маркелыч! а Маркелыч!
Это кликал его барин.
– О, Господи, – подумал Маркелыч, – вот полуночник... Опять чудит...
Он поднялся, кряхтя, и заковылял к норе. А из норы снова послышался баринов голос, и теперь в нем уже слышались недовольные нотки:
– Маркелыч! Говорю тебе, старый шут... Где ты там запропастился?
– Иду-с, иду-с! – откликнулся Маркелыч и опять буркнул про себя: – Ох, чудило...
Когда он вошел в нору, он увидел барина, сидящего на кровати.
– Гм... – сказал барин, – это ты!
– Я-с.
Маркелыч остановился у порога и ждал, что ему барин скажет дальше. Но барин молчал. Он сидел на задних лапках, прислонившись спиной к стене, опустив на грудь голову и сложив на животе передние лапки. Он, очевидно, о чем-то глубоко задумался. Маркелыч глядел на него и мысленно вздыхал:
– О, Господи...
Вдруг барин поднял голову и произнес:
– О, да... О, это... это...
И опять умолк и опустил голову. Несколько секунд он сидел молча, все в той же позе, с опущенной на грудь головой, с лапками. сложенными на животе, затем кивнул головой, как будто что-то решил про себя, и деловитым тоном обратился к Маркелычу:
– Маркелыч, ты слышал про жар-птицу?
– А они кто такие? – спросил Маркелыч.
– Кто, кто! – передразнил ого барин, – сказано птица.
– Ну, когда птица, так не знаю, – сказал Маркелыч.
– И не слыхал про нее?
– И не слыхал...
Маркелыч замолчал и потом, вскинув глаза на барина, проговорил не совсем твердым голосом:
– А вы что?.. может, читали про нее? Или как...
– Читал, – ответил барин.
– Тогда я знаю, – сказал Маркелыч, – она вам приснилась.
– Дурак, – буркнул барин.
Маркелыч нахмурился.
– Воля ваша, – произнес он.
– Положим, – продолжал барин, – она мне приснилась, это так!.. Но что из этого?
И он пожал плечами. Маркелыч знал, что барин ждет от него какого-нибудь слова, но промолчал.
– А? – сказал барин, и поднял голову.
Маркелыч опять не проронил ни слова.
– Что ж ты молчишь? – окликнул его Иван Иванович... А? Маркелыч!
– А что же мне говорить, – отозвался наконец Маркелыч из своего угла...
– Как что?
– Да вы что сейчас сказали? – продолжал Маркелыч и голос его дрогнул. Он остановил глаза на Иване Ивановиче и, покачав головою, произнес укоризненно:
– Эх, барин, барин...
Потом вздохнул долгим громким вздохом. Барин слышал этот вздох и то, как вдруг задрожал голос у Маркелыча... и ему захотелось сказать Маркелычу что-нибудь ласковое, но он не находил слов. И он произнес только:
– Гм...
А сам думал в это время, почему обиделся Маркелыч, и что бы такое сказать ему, чтобы сгладить эту обиду... И вдруг до него снова долетел вздох Маркелыча:
– Эх-ма!..
– Да чего ты? – не выдержал он. – Ну чего? Говори!
– Говори, говори, – сказал Маркелыч... Эх, уж говорил... Вы вспомните, что вы сказали мне сейчас?
– Ну?
– Вы сказали: Маркелыч – дурак... Что же, значит, с меня и спрашивать… Ну, и гоните меня! Ну и давайте расчет...
Маркелыч поднял шапку и смахнул слезу.
– Э-эх, – тихим вздохом закончил он свою немного несвязную речь.
– Как гнать? Куда гнать? – заволновался барин.
– А куда угодно...
– Дурак, – хотел было сказать барин, но удержался. Он только крякнул.
А Маркелыч продолжал причитать:
– И гоните, и гоните! Ну что ж, и Господь с вами... Маркелыч пойдет... Маркелыч сядет и будет сидеть... А то выйдет на солнце и засохнет под солнцем...
– Ну, поехал... – проговорил барин и махнул лапкой... – Не сердись, Маркелыч...
Маркелыч умолк, даже перестал вздыхать.
– Не сердись, – повторил барин.
– Да я не сержусь, – сказал Маркелыч.
– Ну то-то...
Несколько секунд они молчали. Барин сидел на кровати, прислонившись спиной к стене, Маркелыч стоял в дверях. В норе было тихо; только слышалось сопение барина. Вдруг Маркелыч сказал:
– Да какие они?
Барин не сразу его понял и не сразу нашелся сказать. Потом он подумал,:
– А! Это он верно про жар-птицу...
И он спросил:
– Да ты про что?..
– Известно про что, – сказал Маркелыч, – про эту, как ее...
– Про жар-птицу?
– Про нее...
– Ну?
– Я говорю, какая она?
– Она-то...
Барин задумался.
– Она-то, – продолжал он сейчас же, живо повернувшись к Маркелычу, – она вся этакая такая в роде как бы золотая...
Маркелыч пожал плечами.
– Золотая, золотая, – проговорил он, хмурясь, – какая золотая? Разве бывают золотые птицы?
И, помолчав немного, он спросил:
– Ну, первое дело – голова. Голова какая?
– Голова... Голова, – ответил барин, – голова все равно как бархатная, черненькая...
– А крылья, – продолжал свой допрос Маркелыч... – Крылья какие?
– Крылья... крылья радужные.
– Гм... радужные... радужные... Гм...
И вдруг Маркелыч воскликнул, будто нашел что-то:
– А!.. Так...
Он умолк на минуту и потом спросил живо, очевидно заинтересовавшись сразу удивительной птицей:
– А хвост? Длинный, прямой этак, синевато-голубой?
– Во-во-во! – встрепенулся барин... – Ты ее видел?..
– Ну вот еще, – сказал Маркелыч, – как же не видел.
– Где?
– А у нас...
– Как у нас?..
– А в лесу...
– Не может быть?..
– Говорю же вам...
Маркелыч хотел было продолжать, но барин перебил его.
– Маркелыч! – крикнул он, – Маркелыч!
– Ну-те-с, – отозвался Маркелыч.
– Ты мне ее достань непременно и приведи сюда...
– Птицу-то?..
– Да, птицу...
Маркелыч взглянул на барина почти с сожалением.
– Дочитался, – подумал он.
И он спросил со вздохом:
– Да зачем она вам?
– Нужна, нужна, – закричал барин, – говорят тебе нужна!
– О, Господи, – опять вздохнул Маркелыч и опять подумал:
– Доехал, дочитался!
А барин, волнуясь все более и более, продолжал:
– Приведи, приводи, непременно приведи.
– Да что вы будете с ней делать?
– Гм... – сказал барин, – она у меня будет кухаркой...
Маркелыч задумался, потом произнес про себя, однако достаточно громко, чтобы барин мог его слышать:
– Да, держи карман шире.
– Что? – обиделся барин.
– Ничего, – ответил Маркелыч. – А поговорить с ней я поговорю. Отчего не поговорить...
– Поговори, поговори, – сейчас же оживился барин.
Он умолк и потом переспросил.
– Так переговоришь?
– Переговорю-с.
– Ну теперь, – сказал барин, – я уже спокоен. Одень-ка меня.
V. Клад
На другой же день Маркелыч отправился в лес, разыскал там Марковну, с которой, нужно сказать, давно был знаком, и рассказал ей подробно о поручении, возложенном на него барином.
Марковна внимательно выслушала его до конца, а когда он кончил и вопросительно взглянул на нее, сказала:
– Ого! Эк его...
– Да, – произнес Маркелыч не без сожаления, – совсем сдурил.
Он вздохнул и потом, подняв глаза на Марковну, спросил:
– Ну, так как же ты думаешь?
– Гм... – сказала Марковна.
Маркелыч вздохнул опять.
– Оно конечно, – заговорила Марковна, – это можно, потому что мы, сороки, не хуже любой жар-птицы, а он к тому же слеп, все равно не различит.
– Не различит, – согласился Маркелыч, – не различит, это точно...
– Только, ведь, – продолжала Марковна, – я делать ничего даром не стану. Пусть заплатит...
– Н-да... – сказал Маркелыч и покачал головой.
– Заплатит? – спросила Марковна, бросив на него быстрый взгляд.
Маркелыч тоже взглянул на нее вопросительно.
– А что он заплатит? – произнес он раздумчиво...
– Известно что! – воскликнула Марковна, – у него вон, я слышала, под землей разные ходы и выходы, и говорят, будто он там где-то клад нашел.
Про клад Маркелыч кое-что слышал и даже сам об этом как-то сказал Марковне. Но ему не пришло в голову, что клад может понадобиться Марковне. И он спросил, поглядев на Марковну с нескрываемым удивлением:
– А зачем вам клад?
Но Марковна в ответ на это только захлопала крыльями и закричала громко на весь лес.
– Клад, клад, клад!
И сейчас же принялась прыгать по траве. Потом она остановилась против Маркелыча и проговорила, пытливо заглядывая ему в глаза:
– Так это верно?
– Что верно?
– А что клад...
– Верно...
– Что же там есть?..
– Мало ли что... Всякого добра много. Может на несколько тысяч...
– Тысяч! – изумилась Марковна.
– Вообще много, – сказал Маркелыч...
– И золото есть?
– Все есть.
– А колечки?
– Есть и колечки.
– И серьги?
– Говорю ж все.
Марковна задумалась.
– Погоди, – сказала она потом, села на перо в траву и, подняв одну лапку, загнула на ней левый палец. Затем взглянула на Маркелыча и проговорила:
– Раз!..
– Это что такое? – спросил Маркелыч.
– Считаю, – сказала Марковна и загнула другой палец.
– Два!
– Ну, два, – повторил Маркелыч.
– Не мешай!
И Марковна загнула третий палец.
– Три!
Потом она вдруг скакнула кверху, и сев на ветку, протянула к Маркелычу ногу.
– Ну? – сказал Маркелыч.
– Чтобы на каждом пальце, – проговорила она, – у меня было по кольцу. Можно?
– Да ты насчет чего?
– Насчет колец.
– Чтобы мы тебе дали кольца, и ты тогда пойдешь к нам в кухарки?
– Я? – воскликнула Марковна и, повернувшись к нему хвостом, перескочила на другую ветку...
– Чтобы я пошла к вам в кухарки? – крикнула она оттуда.
– А почему бы и не так?
– Потому что, – продолжала Марковна, – я тебе неровня и твоему слепому тоже, а вот не хочет ли он ко мне в дворники?.. Да-с.
И она присела и, вытянув шею, крикнула прямо в лицо Маркелычу:
– Чи-чи-чи? Чи-чи-чи!
Она рассердилась.
– Тогда как же ты говоришь? – в недоумении проговорил Маркелыч...
– Насчет кухарки?
– Да.
– Ну, это мы найдем.
– Кого?
– Другую какую-нибудь.
– Сороку?
– Сороку...
У Марковны сразу сложился план заполучить какую-нибудь молодую сороку к кроту и там ее оставить.
– Вот как! – сказал Маркелыч.
– А ты думал как!
– А если не пойдет тоже?
– Уж это мое дело.
Маркелыч почесал у себя лапкой в затылке.
– Эх, сорока, сорока, – произнес он и вздохнул...
– Чего еще? – спросила сорока.
– Что ты затеваешь?..
– Уж я знаю что. Скажи только своему слепому, чтобы непременно за это подарил мне колец.
– Ладно, это можно...
– Чтоб непременно! – крикнула сорока. – Слышишь?
– Сказано же.
– Чтоб на всех пальцах!..
– Ну да!
– И чтоб золотые...
– Тьфу! – плюнул Маркелыч. Он взглянул на сороку и сказал: – Чего чекочешь. Сказано, значит так и будет. Только ты не обмани.
– Не обману...
– А когда?
– А уж когда я скажу.
И сорока опять заскакала по веткам, хлопая крыльями, и часто-часто закричала:
– Клад! клад! клад!
А Маркелыч глядел на нее и думал.
– О, чтоб тебя!
Спустя минуту он крикнул сороке:
– Прощай, Марковна!
И не переставая кричать, Марковна ответила:
– Прощай, голубчик.
Маркелыч пошел домой. Он шел, качал головою и шептал про себя:
– Хитрая, ой хитрая баба!
VI. У крота
Прошло несколько дней после описанного свидания Маркелыча с Марковной.
Маркелыч, следует сказать, ни одним словом не обмолвился барину о своем разговоре с Марковной. Иван Иванович несколько раз приставал к нему с расспросами, виделся ли он с жар-птицей, но Маркелыч отвечал уклончиво:
– Да уж вы погодите, батюшка барин, уж я постараюсь.
И барин ждал. Он знал, что его верный слуга не любит бросать слова даром.
И вот однажды, когда Иван Иванович сидел, но своему обыкновению, в норе и читал уж неизвестно в который раз старинное сказание о жар-птице, дверь в его комнату отворилась и вслед за скрипом двери он услышал голос Маркелыча:
– Барин, а барин.
Иван Иванович поднял голову от книги и с неудовольствием откликнулся.
– Ну, чего еще? Это ты, Маркелыч?
– Я-с.
– Чего тебе?
– Привел-с, – ответил Маркелыч и, отворив дверь пошире, вошел в комнату.
– Кого? – спросил Иван Иванович.
– А их-с, – таинственно произнес Маркелыч, – этих самых...
– Этих, этих, – раздраженно проговорил Иван Иванович. – Да кого этих?
– Птиц-с...
– Птиц!..
И Иван Иванович порывисто вскочил на ноги. Он остановился против Маркелыча и переспросил прерывающимся голосом:
– Жар-птиц?
И потом, сообразив что-то, добавил:
– Ты говоришь, жар-птиц, стало быть не одну?
– Двух-с...
– Двух!
– Двух-с, прикажете привести?
– Веди, веди, – заговорил было Иван Иванович, торопливо подбегая к двери, но сейчас же повернулся к Маркелычу и спросил:
– Но ведь они не пролезут в эту дверь.
На секунду он умолк, затем сказал уже более спокойным голосом:
– Ты вот что, Маркелыч, ты проводи их в пещеру, где клад, а я пройду туда под темною галереей.
– Слушаю-с, – сказал Маркелыч, повернулся и вышел.
Едва Маркелыч затворил за собой дверь, Иван Иванович накинул на плечи широкий плащ из дубовых листьев и проворно юркнул в небольшой коридорчик, где у него хранились книги. Из этого коридорчика узенькая дверь вела в просторную галерею, прорытую еще дедушкой Ивана Ивановича.
В галерее было темно, но Иван Иванович не нуждался в освещении. Не спотыкнувшись ни разу, в несколько минут он добрался до пещеры, где находился клад, и стал ждать.
С внешним миром пещера сообщалась довольно широким отверстием и теперь в это природное окно светил месяц. Дно пещеры сплошь было покрыто какими-то блестящими кусочками, подобными кусочкам золота или драгоценных камней.
Конечно, Иван Иванович ничего не видел этого, не видел он также месячных лучей, проникавших серебряными стрелами сквозь бурьян, которым заросла пещера снаружи...
Да сейчас он меньше всего думал о золоте и о месяце. Он ждал жар-птиц.
Он знал, разумеется, что и жар-птиц он увидит вряд ли, но он читал еще сегодня, пять минут тому назад, будто от жар-птиц исходит такой блеск, что их могут видеть и слепые... Как господин неглупый, он доверял мало этому, но все-таки в глубине своего сердца он надеялся...
И он стоял посреди пещеры и чутко прислушивался к каждому шороху извне. И вдруг он услышал сначала шаги, потом голос где-то вверху. Он понял, что это Маркелыч ведет жар-птиц.
– Маркелыч! – крикнул он, и посторонился, потому что как раз в эту минуту зашумел бурьян у входа в пещеру, и Маркелыч крикнул сверху:
– Барин, берегитесь.
Одно за другим хлопнулись на дно пещеры три грузных тела. Настала решительная минута. Иван Иванович спросил дрожащим голосом:
– Они?
– Они-с, – ответил Маркелыч.
– Жар-птицы? – опять спросил Иван Иванович.
– Жар-птицы-с...
Иван Иванович, вздохнул: стало быть, в книге все наврано...
Все-таки он решил наградить жар-птиц за их визит. Правда, сам он не видел золота, которым был покрыть пол пещеры, но Маркелыч говорил, что золота в пещере на целые тысячи.
И он уже собирался обратиться к птицам с предложением унести с собой все золото, но его перебила Марковна.
– Ну вот, – начала она, – я привела вам кухарку!.. Оставите ее у себя?
– Почему бы и не оставить? – подумал Иван Иванович и ответил: – Ну что ж, пусть остается.
Он хотел было перетолковать о цене, но его опять перебили. Теперь уж заговорила Агафьюшка. Она сказала:
– Не хочу в кухарки.
– А почему? – спросил Иван Иванович...
– А потому, – ответила Агафьюшка, – что я совсем не кухарка, а барышня; я барского рода.
И после минутной паузы она добавила.
– Вот тебя, крота, я еще, пожалуй, могла бы взять в землекопы, да только мне землекопы не нужны.
Конечно, это было оскорбление. Но Иван Иванович сделал вид, что он не обиделся ни капельки. Он ответил:
– Совершенно верно, сударыня... А вы не желаете ли взглянуть на портреты ваших предков.
– Портреты? – удивилась Агафьюшка, – зачем же у вас эти портреты.
– А уж так, – уклончиво ответил Иван Иванович. – Пойдемте за мной.
И он двинулся вперед по направлению к низенькой двери аркой, видневшейся в глубине пещеры. Марковна, Агафьюшка и Маркелыч последовали за ним.
За дверью оказалась природная из мелких камней лестница, спускавшаяся почти отвесно вниз между нависшими над ней серыми каменными глыбами. Нашим сорокам пришлось порядочно-таки попрыгать по этой лестнице, пока они, наконец, добрались до другой пещеры, неизмеримо большей, чем та, где они только что были.
– Вот глядите на пол, – обратился к ним крот, и достав из складок своего плаща несколько штук светлячков, опустил их на землю.
– Светите! – крикнул он им.
Светлячки поползли по полу, который оказался пластом каменного угля...
Читателю вероятно известно, что в пластах каменного угля можно иногда найти отпечатки давно вымерших животных... Может быть, читатель знает также, что родоначальниками наших птиц были пресмыкающиеся? Было время, когда в лесных болотах ползали только гады. Потом уже переродились в птиц... И вот именно отпечаток такого-то гада показал Иван Иванович сорокам.
Сороки подняли было его на смех. Но Иван Иванович не смутился нисколько и попросил их следовать за собой дальше. Теперь он предложил им подняться на поверхность земли. Только повел он их уже другой дорогой – по узкому коридору, прорытому между пластами каменного угля, известняка и других пород.
Пластов этих было множество. Они следовали один за другим, все равно как пласты во фруктовой пастиле. И в каждом пласте Иван Иванович находил все новые и новые отпечатки давно исчезнувших животных. Сороки не могли не заметить, что эти «портреты предков», по мере того, как они поднимались выше, напоминают все более и более современных нам животных...
Когда вся компания очутилась опять в первой пещере, Иван Иванович сказал:
– Ну что?
И он хотел было рассказать сорокам о том, как образовывались современные породы птиц, но тут случилось нечто совсем неожиданное. На середину пещеры выполз Маркелыч и закричал хриплым голосом:
– Я крокодил!
И устремился прямо на Марковну.
Путешествие по пластам не прошло для него бесследно... В первый раз в жизни он увидел портреты «своих предков», в первый раз он так глубоко забирался внутрь земли... И на минуту он забыл себя.
Ему опять стало казаться, что сзади у него настоящий крокодилий хвост, и что сам он тоже ростом с крокодила... Он выпучил глаза, раскрыл пасть во всю ширину и вообще постарался придать себе возможно больше свирепости. Марковна никогда не видала его таким. Она бросилась стремглав к выходу. За ней также поспешно полетела и Агафьюшка...
Ивану Ивановичу пришлось много потом повозиться с Маркелычем. С ним сделался нервный припадок, и Иван Иванович всю ночь давал ему валерьяновые капли.
Марковна с Агафьюшкой благополучно достигли опушки леса. Начиналось уже утро, и было светло.
– Вот тебе и драгоценности, – печально сказала Агафьюшка. – А сколько их там было...
На это Марковна заметила:
– Не робей, я все-таки успела украсть несколько штучек... Летим-ка к тебе в гнездо...
Но я скажу здесь кратко (пора уж нам проститься с Марковной и Агафьюшкой), что драгоценности, захваченные ею из пещеры, оказались самыми обыкновенными гнилушками. Вам может быть случалось когда-нибудь находить светящиеся гнилушки? Такие же гнилушки были и в пещере.
После такой неприятности Марковна перестала даже разговаривать с Маркелычем и до сих пор совершенно серьезно считает его полоумным.
