Зеленый богатырь
Автор: А.А. Федоров-Давыдов, 1911 г.
Он висел на самой вершине столетнего дуба; он был зелен, слаб и мягок, но зато сердце у него было твердое и несокрушимое... А в конце концов это был самый обыкновенный желудь...
– Что вы о себе воображаете!.. – кричала ему из дупла старая белка и грозила ему кулачком. Пожалуйста, не воображайте о себе слишком многого!..
Она была очень вежливая дама и обращалась на «вы» даже с тем, кого загрызала насмерть и кого терпеть не могла, – таковы уж были ее правила.
– С кем это ты воюешь, рыжуха? – спросила белку свинья, которая в это время отдыхала под дубом.
– Да вот, завелся тут желудишка негодный! – злилась белка. – Воображает себя чем-то особенным и корчит из себя что-то необыкновенное!.. Желуди хороши только, когда их ешь, а не тогда, когда они что-то думают и злоумышляют.
– Желуди хороши вообще, – глубокомысленно сказала свинья, – а уж особенно хороши те, которых нельзя достать, и это всегда так кажется. Но когда твой желудь свалится вниз, я его, философа, съем наравне с другими-прочими!..
Что желудь задумал какую-то хитрость, – в этом белка не сомневалась. Ведь это сразу видно, когда кто-нибудь задумает что-нибудь важное; а тех, кто ничего никогда не думает, это ужасно бесит и волнует и доводит до неистовства.
Недаром этот зеленый франт висел так ловко, что белка никак не могла достать его сверху. Конечно, он нарочно выбрал себе такое удобное и безопасное место.
«Чем я им мешаю?» – удивлялся желудь и продолжал висеть по-прежнему на тоненькой ветке над пропастью.
– Не обращай внимания ни на что, сынок, – шелестел ему старый дуб своей узорчатой листвой, – а делай свое дело втихомолку, а что задумал, и ладно!..
– Хорошему учите своих детей вы, старое, глупое дерево, нечего сказать! – злилась белка и начинала грызть кожу на суке, после чего все-таки отправилась спать в дупло дуба, где она жила у него, как за пазухой.
К подобному отношению дуб давно привык и смотрел на сварливую белку более чем равнодушно: поцарапает, поцарапает, сделает немного больно, – но и только. Что ж, с этим волей-неволей надобно мириться!.. Так постоянно бывает на свете.
А белка все никак не унималась, видя ежедневно над собой досадный желудь. Не раз белка подсылала жучков-пилильщиков, червячков-древоточцев, чтобы только сгрызть этот несносный желудь, – но все было напрасно. По случайности жуки и черви либо сваливались на землю, либо увлекались по дороге чем-либо другим и совершенно забывали о поручении белки...
А желудь рос и крепнул, и по мере того, как шло время, его рубашечка из зеленой становилась бурой.
Проходило лето, и наступала осень. Она подходила незаметно, настойчиво, прикрывайся ясным небом, веселым солнцем. Но опытные лесные обитатели чувствовали в воздухе запах осени, – такой крепкий, терпкий и горьковатый запах. Потом и то выдавало присутствие осени, что она не могла отказать себе в удовольствии то там, то сям позолотить на деревьях листья, а у осины выкрасить их в пунцовую краску, словно кровью...
Каждое утро над дубом проносились треугольники журавлей, которые издали курлыкали покидаемым местностям свою прощальную песню, с криками неслись следом за ними косяками утки и гуси; да и певчая мелкота не отставала от взрослых птиц.
В ожидании зимы белка давным-давно набила полное дупло орехов и желудей и теперь готовилась запереться на зимнюю спячку. И если бы не было этого досадного желудя, – она заснула бы совершенно спокойно... Но он портил ей все настроение своей невозмутимостью и тем, что висел так, что его никак нельзя было достать.
Даже свинья, наконец, заинтересовалась этой круглой штукой и часто спрашивала белку:
– Все висит твой желудь, рыжуха?
– Висит и думает о чем-то; моченьки моей нет смотреть на него!.. Разве вы сами не видите?..
– Конечно, нет. Я вообще никогда не поднимаю головы кверху; достаточно того, что я роюсь носом в земле!
Между тем желудь чувствовал, что детство его прожито, что его гнездышко-ячейка еле держит его, и что скоро ему придется начать новую жизнь...
– Главное, ты не бросай начатого дела, – наставлял его дуб. – Лезь и лезь, все преодолевай... А тебе грозятся, да ругаются над тобой, – так ты помалкивай. Сделаешь свое дело, – сами же к тебе придут да поклонятся. Сделай милость!..
– Никогда! – завизжала белка и от злости вспрыгнула кверху и ударила по желудю так, что сама еле-еле удержалась за ветку.
А желудь, благодаря этому, отлетел далеко-далеко от дуба, упал в ложбинку и подкатился к самой мышиной норке. Мышка выбежала, трясясь всем телом, подозрительно обнюхала его и успокоилась.
– Не трогайте меня! – сказал ей желудь. – Я не вкусен, а вот я стану расти, вырасту большим дубом, и тогда вы можете устроить удобную квартиру у меня под корнями.
Это очень понравилось мышке, и она весело засмеялась.
– Ты задумал умно, а говоришь глупости! – сказала она. – Когда ты вырастешь дубом, пройдет столько лет, что несколько сотен поколений мышей после меня родится и умрет до того времени. Но ты все-таки расти, это хорошо.
Ее маленькие мышата хотели было, поиграть желудем и покатать его вместо мячика по норке, но старая мышь остановила их.
–Не трогайте его, – сказала она, – этот шарик задумал хорошее дело: он будет расти и вырастет в целый дуб, и тогда у него под корнями будет для нас чудесное помещение.
И мышата поверили, обрадовались и сели вокруг желудя ждать обещанного, потому что они были еще совершенные дети и воображали, что желудь вырастет в целый дуб к вечеру...
Надо заметить, что желудю предстояла работа нелегкая. Недостаточно еще было выпустить росток и уцепиться им, как крючком, за землю и затем начать расти и вверх и вниз; надо было в то же время изо всех сил отстаивать свое существование. Корешки были такие мелкие и слабенькие, а работа им предстояла гигантская. Но уже когда желудь развернул над землей дна первых листа, – он быль счастлив безмерно, хотя со времени его падения прошла целая долгая зима.
– Расти, расти, сынок! – шелестел ему издалека листвой старый дуб, и маленький дубок пыжился и тянулся вверх к солнцу изо всех сил...
Дуб растет медленно и туго. Не годами, а десятками лет надо считать его рост. И много довелось испытать молоденькому дубку за это время от окружающих. Прежде всего черви объедали его каждую новую листву. Затем не один раз лошадь копытом придавливала его стволик к земле, и надо было потратить много труда, чтобы снова выпрямиться. Свиньи бродили около и рыли землю своими пятачками, а от свиней каждую минуту можно было ожидать, что, того гляди, они выроют его вон. Но эта беда миновала дубок.
Долго рассказывать об этом, конечно, нечего: всех повседневных бед и напастей не перечислишь, обо всех свиньях и червях, мешавших дубку расти, не переговоришь, но в конце концов, когда прошло с лишним сто лет со времени падения желудя около мышиной норы, – на месте его красовался огромный, мощный дуб, который крепкими, стальными, узловатыми корнями так и впился в землю и гордо поднимал кверху свою пышную крону. Ему можно было гордиться, потому что эта сила развилась в нем сама собой, благодаря его усилиям, из маленького, чуть заметного желудя...
Огромный дуб начинал уже второй век, а вокруг и около него все было по-старому, и у корней его бродили такие же свиньи да вдобавок еще с поросятами; они недовольно хрюкали и подбирали желуди с того дуба, который некогда мечтала съесть давно сама съеденная людьми свинья.
На дубе жила такая же злющая белка, которая тоже грызла желуди и ненавидела всех тех, которые жили втихомолку и много думали о предстоящей им работе.
