Бык в мифологии
Автор: А.В. Зеленин, 1903 г.
I. Мифологические и исторические сказания о быке
II. Родина рогатого скота. Зубр и бизон
III. Буйвол и як
I. Мифологические и исторические сказания о быке
В мифических сказаниях всех почти народов, постоянно фигурируют бык и корова, при чем это животное, по большей части, бывает, так или иначе, связано с земледельческой культурой.
Так, по свидетельству римского историка Тацита, германские племена чествовали землю под именем богини Норты; весною она выезжала в колеснице, запряженной коровами, и приносила с собой урожай, спокойствие и всеобщее довольствие.
Галлы чтили бога Гу, покровителя земледелия, за которым всюду следовала священная корова. В галльской космогонии мы находим сказание, что, во время всемирного потопа, земля была извлечена из воды двумя быками, запряженными этим милостивым богом.
Гимны индийской Риг-Веды преисполнены поэтическими сказаниями, в которых тучи изображаются в виде черных небесных коров. Могучий Индра доит их своею громовою палицей (молнией) и проливает на землю из их сосцов освежающее молоко – дождь.
Скандинавская Эдда рассказывает любопытное предание о начале мира и о мифической корове Авдумбле. В начале, – гласит этот миф, – не было ни неба, ни моря, ни земли, а только зияла необъятная разверстая бездна, по обе стороны которой лежали два царства: на севере царство мрака и льдов, на юге – огня. Когда от жара пылающих на юге огней льды начали несколько таять, то из образовавшихся водяных капель зародились два мифических существа: исполин Имир, родоначальник великанов инея (туманов), и священная корова Авдумбла, вымя которой изливало четыре млечных реки, питавших Имира. Сама же корова Авдумбла, для утоления своего голода, лизала росу, выступавшую на ледяных скалах. От Авдумблы произошло поколение богов, и родился могучий Один.
Несомненно, что этот миф изображает возрождение весенней природы после зимнего оцепенения и пробуждение ее творческих сил.
Возделывание земли с древнейших времен производилось посредством быков. Такого же рода работа нередко приписывалась и богам. Так, в славянской мифологии Перун, как небесный пахарь, с помощью божественных быков, бороздит облачный небесный свод. У греков есть миф о медноногих и медноголовых быках, на которых пахал легендарный герой Ясон.
Чехи рассказывают о пахаре Перемышле. Призванный на царство, он покинул свой плут, и тогда два пегих быка его поднялись на воздух и скрылись в расселине скалы, которая тотчас же сомкнулась. Под именем скалы здесь, вероятно, надо подразумевать тучу.
У народов Востока, где ранее, чем в других странах, зародилась древнейшая культура и, между прочим, земледелие, сильно распространено было поклонение быкам.
Наибольшее развитие культ этого животного получил в Египте. Здесь поклонялись Апису – быку с некоторыми характерными наружными признаками.
Несмотря на то, что существует довольно обширная литература о культе египетского Аписа, сущность его не может считаться совершенно выясненной.
Известно, что Апис был посвящен богу Озирису и богине Изиде, но в то время, как одни египетские мифы видели в Аписе самое существо Озириса, другие полагали, что только душа этого божества вселялась в быка.
Апис был бык черного цвета с белым пятном на лбу. Египтяне верили, что это животное зарождается во чреве своей матери от луча небесного светила, и поэтому законами египетскими было запрещено, под страхом смертной казни, убивать коров и вкушать их мясо, чтобы случайно не была убита таким образом мать будущего Аписа. Запрещение это, однако, не относилось к быкам: их убивали и употребляли в пищу их мясо, но не иначе, как с разрешения жрецов, которые тщательно осматривали такое животное, чтобы удостовериться, что это не Апис.
Для этого обожаемого животного в Мемфисе был воздвигнут великолепный храм, где Апису прислуживали жрецы, и со всей страны беспрестанно стекались верующие для поклонения.
Когда Апис умирал, то весь народ египетский погружался в уныние до тех пор, пока не отыскивался новый бык с характерными признаками, и тогда последнего торжественно вводили в мемфисский храм, и долгое время еще после этого по всей стране совершались празднества, и приносились новому божеству жертвы.
У многих племен Индии и теперь еще существует культ быков, сильно напоминающий вышеописанное поклонение древних египтян Апису.
Так, например, у кашмирских браминов корова считается настолько священным животным, что человек, убивший ее, наказывается смертью. Путешественник Герц называет даже быков общественным злом всех индусских городов. По его рассказу, туземцы не редко, желая совершить благочестивое дело, выжигают на теле своих быков и коров знаки божества Шивы и отпускают их на свободу. Животные эти считаются неприкосновенными, бегают по улицам сел и городов, не уступают никому дороги, преследуют и толкают всех встречных, а при случае даже и изувечивают обывателей.
Такое же почитание домашнего рогатого скота оказывается также и у многих нигерских и даже у арабских племен, живущих в Африке.
По сообщению знаменитого путешественника Швейнфурта, у негров динка, обитающих на Белом Ниле, «все, что происходит от быков, считается чистым и благородным; помет, превращенный в золу, употребляется в качестве белил, для подкрашивания лица и тела; бычачья урина тщательно собирается и служит для религиозных (мусульманских) омовений и даже примешивается в пищу, что, впрочем, находит себе объяснение в том обстоятельстве, что в этих местностях Африки существует недостаток соли. Рогатый скот у динка никогда не убивается, за больными заботливо ухаживают в специально устроенных для этой цели больших хижинах; в пищу употребляют только палый скот или погибший при каком-нибудь несчастном случае»...
Избранный Богом народ, евреи, неоднократно нарушал строгость монотеизма и, в бытность свою в Египте, точно также приучился смотреть на быка, как на олицетворение божества.
Так, вскоре после выхода из Египта под начальством Моисея, лишь только при посредстве этого пророка заключен был завет с Иеговою, и Моисей удалился на гору Хорив, для изготовления скрижалей с заповедями, как евреи вернулись к своей прежней религии, и сам первосвященник Аарон отлил золотого тельца; спускаясь с горы, Моисей увидел торжественное празднество языческого культа пред этим идолом.
Позднее царь Иеровоам устроил два великолепных храма, где происходило поклонение священным тельцам.
В греческо-римской мифологии не встречается указаний на то, чтобы народы эти когда-либо обоготворяли быка, однако, и у них богиня Ио, культ которой занесен в Элладу, по-видимому, из Египта (Изида), изображалась с рогами коровы на голове.
Царь богов Зевс, или Юпитер не гнушался иногда принимать образ рассматриваемого нами животного, как это видно, например, из следующего мифического сказания.
Европа, дочь финикийского царя Агенора, поразила своею красотою сердце державного Зевса. Последний принял вид белоснежного, увенчанного цветами быка и предстал пред Европой, когда она гуляла по лугу. Девушка пленилась прекрасным животным и, когда бык опустился к ногам красавицы, она не утерпела и поддалась ребяческому желанию сесть ему на спину. Но лишь только бык почувствовал на себе прекрасную ношу, как вскочил на ноги, помчался с необыкновенною быстротою к берегу, бросился в море и переплыл на остров Крит.
В греческих мифах существуют также предания о свирепых быках – чудовищах, победа над которыми представляла труднейшие подвиги величайших героев древности, Геркулеса и Тезея.
Владыка моря, Посейдон, послал критскому царю Миносу прекрасного быка с тем, чтобы тот принес его в жертву. Минос, пленившись прекрасным животным, пожалел отдать его на сожжение в честь бога и назначил для этой цели другого быка, а животное, посланное ему чудесным образом из волн морских, оставил в своих стадах.
Но от прозорливости бога Посейдона не укрылся этот обман. В наказание он привел в ярость своего быка, и тот, превратившись в свирепое чудовище, начал производить страшные опустошения на всем острове и навел ужас на всю страну.
Слава об этом чудовище распространилась во всей Элладе, и, наконец, по приказанию своего повелителя Еврисфея, герой Геракл укротил его и привел к Эврисфею, но снова выпущенный впоследствии на волю, бык этот производил страшные опустошения во всем Пелопонесе, пока, наконец, не был пойман другим героем, Тезеем, который принес его в жертву своей покровительнице, Афине.
Тезею приписывается также слава уничтожения другого чудовищного быка, минотавра, который, по сказанию, был на половину человек, на половину бык и происходил от нимфы Пасифаэ и быка. Критский царь Минос впустил его в свой знаменитый лабиринт и кормил человеческим мясом. Афиняне, под страхом избиения всех детой в городе, обязаны были доставлять для пожирания чудовищу-минотавру каждые девять лет по 7 девиц и по 7 юношей. Сын афинского царя Эгея, герой Тезей, добровольно отправился в числе этих 7 юношей, убил минотавра и благополучно выбрался из лабиринта при помощи Ариадны, дочери Миноса, которая научила его замечать дорогу посредством клубка ниток.
Упомянем еще про один исторический факт, сообщаемый всеми римскими историками, где быки, в руках гениального полководца древности – Ганнибала, сослужили очень важную службу карфагенскому войску.
Во время своего пребывания в средней Италии, на границе Кампании, в чрезвычайно гористой местности, Ганнибал, вследствие вероломного предательства своих проводников, вступил в долину реки Вультурно, не далеко от города Казилина. Долина эта обставлена со всех сторон горами, непроходимыми для войска, и только к стороне моря расширяется, образуя узкий проход.
Лишь только он спустится сюда, как римский полководец Фабий Максим занял этот единственный выход 4,000 воинов.
Положение Ганнибала было чрезвычайно критическое, так как оставалось только пробиваться с риском через это ущелье. Но гениальный полководец, неистощимый на всякого рода военные хитрости, придумал следующий план, чтобы выйти из затруднительного положения.
Он велел взять две тысячи быков из своего обоза и привязать к рогам каждого из них по связке сухого хвороста и по смоляному факелу. Когда наступила темная ночь, все это рогатое воинство подведено было в узкое горное ущелье к самой неприятельской страже, и здесь разом подожжены были факелы. В одно мгновение сухой хворост воспламенился, и быки, объятые пламенем и испуганные, кроме того, ужасными криками, поднятыми, по приказанию Ганнибала, всем карфагенским войском, понеслись с несокрушимою силою на римский лагерь.
Можно себе представить, в какое ужасное смятение пришли римляне, когда внезапно, среди ночи, они увидели стремительно несущийся с высот прямо на них огненный поток и услышали ужасные крики разъяренных, объятых пламенем животных... Римское войско поспешило очистить проход, а Ганнибал, следуя за бешеным стадом, беспрепятственно вышел из замкнутой долины и благополучно занял удобную позицию.
II. Родина рогатого скота. Зубр и бизон
Родиной быка, одного из самых полезных для человека животных на земле, следует признать чрезвычайно обширную территорию: всю Европу и Африку, Среднюю и Южную Азию и Северную Америку. Что же касается Южной Америки и Австралии, то здесь туземных животных этого вида не было; в настоящее же время и здесь разведены человеком огромнейшие стада этих животных.
Хотя все виды быков более или менее легко поддаются приручению, но еще и в настоящее время неисчислимые стада яков, буйволов, бизонов живут в диком состоянии, хотя территория их свободного местопребывания и сокращается, можно сказать, с каждым годом, в особенности в Америке и Африке, и только як, на недоступных для человеческой оседлости заоблачных пустынях Тибета, вероятно, еще надолго сохранит свою волю.
Живущие в диком состоянии быки населяют самые разнообразные, по физическим условиям, местности: один живут в густых лесах, другие – среди привольных травяных степей; одни на горах, где они способны обитать даже на страшных высотах в 5 даже 6 тысяч метров, другие на равнинах. Одни виды предпочитают местности сырые, болотистые и живут среди непроходимых топей и трясин, другие, наоборот, обитают в сухих, безводных областях.
Хотя все породы быков на вид неуклюжи и неповоротливы, но на воле они обнаруживают гораздо больше ловкости, чем можно было бы предположить, судя по внешнему виду.
Знаменитому русскому путешественнику Пржевальскому приходилось, во время своих путешествий в Средней Азии, в самый разгар дунганского восстания, по странам, совершенно разоренным инсургентами, встречать одичавший рогатый скот, и, по его наблюдениям, миролюбивые коровы и быки замечательно скоро приобретают все инстинкты, свойственные диким животным, так что изловить их живьем оказывалось невозможным, да и охота на них представлялась затруднительною.
Обыкновенно быки движутся медленным шагом, но, в случае надобности, бегают с такою быстротою, что их с трудом можно догнать на самом лучшем скакуне. Те из пород, которые живут в горных областях, превосходно лазят по недоступным крутизнам и диким скалам и без вреда для себя делают страшные прыжки со скалистых уступов. Почти все быки также превосходно плавают, а некоторые виды в состоянии переплывать даже через огромные реки.
Будучи даже и в диком состоянии сравнительно кроткого и миролюбивого нрава, быки, но только дикие, но даже и домашние, легко подвержены раздражению. В таких случаях бык является чрезвычайно грозным противником, слепая ярость которого совершенно безгранична. Презирая всякую опасность, раздраженный бык бросается в таких случаях на какого угодно врага, даже на самых больших хищных зверей, и ловкость, с которою он умеет при этом пускать в ход свое страшное оружие – рога, часто делает его победителем в подобной борьбе.
Именно эта свирепость и делает охоту на быка чрезвычайно заманчивой для охотников, а в то же время быки издавна употребляются и для устройства кровавых зрелищ.
Известно, что римляне очень любили устраивать битвы быков со львами, тиграми или гладиаторами, а в Испании и до настоящего времени бои быков считаются национальными празднествами.
Подобно этому, и на Востоке, в особенности в Индии, при дворах радж, еще в недавнее время устраивались ужасные побоища тигров и буйволов.
«Несмотря на свою гибкость и ловкость, – говорит путешественник Грандидье, которому удавалось присутствовать при подобных кровавых зрелищах, – тигр редко торжествует над буйволом. В виду этого иногда спускается даже несколько тигров против одного быка»...
Геологические исследования в Европе, и в частности в Европейской России, показывают, что в делювиальную эпоху здесь жили два вида быков, современники ископаемых мамонтов и носорогов; один из них сохранился до исторических времен, а второй даже и до настоящего времени. Эти два быка: первобытный бык, воспеваемый в русских, польских и литовских былинах под именем тура, и зубр, гигантский бык, величайшее из всех млекопитающих в Европе, в настоящее время уцелевшее лишь в немногих местностях.
В южной части древней Литвы, находится своеобразное сокровище, нечто в роде естественного зверинца. Это – знаменитая Беловежская пуща, настоящий первобытный лес, раскинувшийся на значительном пространстве, около 2,000 кв. м.
Лес этот расположен на значительной возвышенности, составляющей водораздел между бассейнами рек Немана, Буга (сист. Вислы) и Припети (сист. Днепра), где почва песчаная и суглинистая; вся эта площадь, стоящая особняком и окруженная, подобно острову, возделанными полями, лугами и поселками, вперемешку с вересковыми зарослями, наполнена болотами, топями и мелкими озерами, с которых берут начало множество притоков вышеупомянутых трех речных систем. Большая часть пущи представляет угрюмый сосновый лес, но на более низких и сырых местах растут также ели, дубы, липы, грабы, березы, тополи, ольхи, ивы... В этом лесу живет еще и теперь гигант европейского животного царства – зубр.
Только здесь, да еще в некоторых, наиболее диких лесах Кавказа и, наконец, еще в небольшой роще Мецерциц в Силезии сохранилось в настоящее время это мощное животное, а на всем остальном пространстве земной поверхности зубры истреблены еще много веков тому назад, так что даже самая память об них исчезла.
Однако, несомненно известно, что в прежние времена зубр обитал во всей Европе, затем постепенно начал исчезать под влиянием человеческой культуры и удерживался более долгое время только в наиболее глухих местах.
Так, в период процветания Греции, зубры, несомненно, жили на Балканском полуострове, в нынешней Сербии и Болгарии, и великий естествоиспытатель древности Аристотель подробно описывает его под именем бонассуса; далее Плиний также описывает его под именем бизона и называет родиной этого животного Германию.
Обращаясь к средним векам, мы находим во многих документальных памятниках, относящихся к V, VI и VII векам, упоминание о зубре.
Во времена Карла Великого устраивались охоты на зубров в Гарце и Саксонии, и они встречались еще в Швейцарии; около 1373 г. он жил еще в Померании, в XV в. в Пруссии, в XVI – единственным местом его привольного обитания остается, по-видимому, лишь Литва и соседние части Польши и России, хотя местами он сохраняется еще и в соседней Пруссии. Известно, что в 1755 г. между Тильзитом и Лабиавой убит был браконьером огромный зубр, который считается последним представителем этого животного в Германии, но несомненно, что в лесистой части Венгрии, в Трансильвании, зубр сохранился долее, где охоты на него устраивались еще в 1730 г.
В Польше и Литве, однако, зубр сохранился долее, чем где либо, благодаря покровительству, которое издавна оказывалось этому животному со стороны польских королей и многих магнатов, а позднее и русского правительства.
Их содержали в особых парках, в некоторых диких лесистых местностях, например, около Остроленки, Варшавы и Замойска, где они жили на воле, и строгие законы запрещали здесь охоту. Изредка удавалось изловить несколько экземпляров, которые обыкновенно отсылались в подарок различным иностранным дворам.
Но, как уже выше указано, еще в начале средних веков, одновременно с зубром, в различных частях Европы жил еще другой бык, тур, или первобытный бык, который признается родоначальником современных домашних пород европейского рогатого скота.
Различие между этими двумя видами дикого быка было существенное, и древние писатели их никогда не смешивали, но позднее, когда тур вымер повсеместно, а зубр еще кое-где удержался, немецкие писатели перестали различать их.
Современный зубр представляет образец первобытной силы и мощности и является самым большим животным в Европе. Теперь, впрочем, не встречаются уже экземпляры более 3 1/2 метр, в длину и 1,7 метров в вышину, но несомненно, что раньше они достигали гораздо большой величины, как это можно видеть по величине ископаемых костей и по свидетельству многих писателей.
Главное отличие зубра от домашних быков и, вероятно, от его современника – тура, заключалось в том, что спина у зубра сильно выпукла, и вся шея обросла густою, длинноволосою гривою.
По описанию австрийского посла в Московии, барона фон-Герберштейна, зубры имеют гриву, т. е. длинные волосы, на шее и плечах, род бороды на подбородке, густую, косматую шерсть серого цвета, пахнущую мускусом, короткую голову, большие, свирепые и огненные глаза и крепкие рога, расставленные так далеко врозь, что между ними могли бы усесться три довольно тучных человека, что король Сигизмунд и испробовал на самом деле.
Что касается тура, то это был дикий бык, похожий на современного домашнего, но гораздо больших размеров и свирепее. Зубры водились, преимущественно, в лесах и в местностях более сырых, а туры предпочитали степные травяные пространства.
Считают, что знаменитая черкасская порода домашнего рогатого скота в Южной России имела своим родоначальником именно тура, или первобытного быка.
Юлий Цезарь, завоеватель Галлии, упоминает в своих сочинениях о диком быке, встречающемся в Германии, и говорит, что он имеет большое сходство с домашним быком, отличаясь от последнего, главным образом, своими гигантскими размерами; по его словам, это дикое чудовище «по своим размерам мало уступает слону». Как на отличительный признак, он указывает также на большие рога, между тем, как у зубра рога весьма посредственной величины. Очевидно, что Цезарь разумеет здесь не зубра, а тура.
В другом месте он сообщает, что охотник, убивший одного дикого быка, приобретает громкую славу, и все древние народные песни и сказания восхваляют таких героев.
Еще в средние века рыцари доблестно сражались с зубрами и турами; охотились они верхом на конях или пешие, но всегда оружием избиралось копье.
Охотники всегда выходили вдвоем: один из них приближался к бешенному зверю и пытался нанести сразу смертельный удар, в то время как другой товарищ старался отвлечь внимание зубра от нападающего криками и маханием красным платком. При этой охоте нередко принимали участие и собаки.
Знатные рыцари и коронованные особы устраивали другого рода пышные охоты на зубров при посредстве многочисленных загонщиков.
Еще в XVII и XVIII столетиях в вышеупомянутой Беловежской пуще по временам появлялись владетельные особы с многочисленной, блестящей свитой, созывали всех лесничих, принуждали всех окрестных крестьян идти в загонщики и составляли таким образом огромные отряды в 2–3 тыс. чел., которые должны были гнать зубров к тому месту, где стояли охотники на безопасном помосте.
В память одной из таких охот, едва ли не самой блестящей, устроенной здесь в 1752 г. польским королем Августом, стоит еще и теперь монумент в виде пирамиды из белого песчаника. Надписи, высеченные на ней на польском и немецком языках, свидетельствуют, что тогда в один день убито было 42 зубра, 13 лосей и 2 косули. Королева собственноручно застрелила 20 зубров, не промахнувшись ни разу...
Та же самая участь вымирания, которой зубр подвергался в течение целых столетий, постигла и его единственного близкого заатлантического родича бизона, но в невероятно короткий срок, можно сказать, почти в одно десятилетие.
Действительно, несколько десятков лет тому назад, по необозримым степям Северной Америки еще рыскали миллионные стада этих мощных животных, а в настоящее время на всем пространстве Америки бизоны почти совершенно истреблены, и теперь там едва ли насчитывается даже несколько сотен этих животных.
«История, – говорит Брэм, – не знает, да и впредь не занесет на свои страницы другого примера такого уничтожения, такого безжалостного систематического истребления, ради ничтожной выгоды, безобидных и полезных животных, при чем правительство страны не сделало ничего для их защиты. Теперь только белеющие кости, разбросанные по далеким пустыням, указывают на некогда бесчисленные стада северо-американских бизонов»...
По точным сведениям, собранным Вильямом Горнедеем, к 1 января 1889 г. в Америке уцелело лишь 835 голов бизонов, включая сюда, и тех 200 штук, которые живут под охраною правительства в парке Йеллостоне.
Когда европейцы начали заселять Северную Америку, то площадь распространения бизонов простиралась почти от берегов Атлантического океана на западе до нынешних штатов Невады и Орегона; на юг до 25°, а на север до 65° с. ш. и охватывала как бесконечные прерии, так и лесные пространства.
Прежде всего бизоны испытали на себе губительное влияние близости человека с восточной стороны, откуда их очень быстро стали оттеснять все умножающиеся поселенцы. Однако, еще в 60-х годах девятнадцатого столетия, площадь привольных пастбищ бизонов охватывала всю среднюю часть С. Америки. Настоящее истребление началось лишь с начала 70-х годов, когда материк и, между прочим страны далекого запада стали одна за другою прорезывать железнодорожные луга. Союзная Тихоокеанская железная дорога, оконченная в 1869 г., привлекла массу охотников на бизонов, благодаря тому, что, с проведением ее, сделалась возможной быстрая и удобная отправка кож.
Полчища бизонов, в то время еще в числе многих миллионов, были разделены этою роковою для них дорогою на северные и южные стада: с этого времени истребление приняло гигантские размеры, чему способствовала постройка и других дорог.
Зверскою бойнею занимались целые легионы как краснокожих, так и белых охотников, так как промысел этот был очень выгоден. В 1871 г. численность южных стад определялась исследователями еще в 3 миллиона голов, а к 1875 г. они истреблены были уже совершенно, и только незначительные остатки рассеяны были по наиболее недоступным местностям. Подобным же образом, в период с 1880 по 1883 г., дошла очередь и до северных стад, когда они также были истреблены почти дочиста.
Вышеупомянутый уже исследователь Горнедей пишет по этому поводу, «что при сколько-нибудь разумном и своевременном регулировании законом ведения охоты, можно было бы из громадного числа бизонов убивать по полмиллиона молодых быков, выручать за них до 10 милл. марок, не причиняя стадам заметной убыли»...
Между тем, жестокая бойня бизонов производилась крайне нерасчетливо. Целые тысячи этих животных истреблялись из-за одних языков или ради мохнатого меха и только в сравнительно редких случаях использовалось также и все мясо: гораздо чаще оно попадало волкам и хищным птицам.
По внешнему виду бизон чрезвычайно похож на зубра: он также имеет большой мясистый и жирный горб на шее и передней части спины, вся передняя часть туловища точно также покрыта мохнатою гривою. Небольшая разница заключается, главным образом, лишь в устройстве головы, которая несоразмерно велика, более широколоба и гораздо неуклюжее, чем у зубра.
По величине бизон несколько уступает зубру, даже современному, который, как выше указано, является выродком мощной породы своих предков. Бизон, по большей части, имеет в длину 2,7–3 м., а высоту в плечах 1,7–1,9 м.
Бизон – характерное степное животное, в противоположность зубру, обитателю лесных болотистых зарослей. В беспредельных североамериканских прериях бизоны еще так недавно жили в количестве многих миллионов.
По описанию Тильмана, стада бизонов всегда распадаются на бесчисленные меньшие группы.
«Если низменность, покрытая сочной травой, издалека кажется буквально покрытой бизонами, то на более близком расстоянии глаз скоро замечает, что вся масса разделена на отдельные стада разной величины; каждое из них, удаленное от другого хотя бы лишь на сотни шагов, имеет собственного вожака и идет своей дорогой.
Особенность этого разделения та, что стада коров, предводительствуемые более молодыми быками, находятся всегда в середине, тогда как более старые быки, соединяются в меньшие стада и остаются всегда по окраинам большой группы.
Мы двигались, – пишет он, – в продолжение целых четырех дней пути, все время среди стад бизонов-быков; только потом натолкнулись мы на коров».
Фребель, прошедший в 1858 г. с караваном повозок из Миссури в Мексику, сообщает, что в течение 8 дней ему пришлось ехать среди беспрерывных стад.
«Семьями, толпами, стадами и целыми массами, – говорит другой путешественник, Генворт Диксон, – с топотом неслись перед нами черные, мохнатые животные, то со севера на юг, то с юга на север; 40 часов сряду, мы постоянно видели тысячи, десятки тысяч, неисчислимые стада этих животных, мяса которых, как можно думать, хватило бы, чтобы снабдить вигвамы индейцев на целую вечность».
Бизон по наружности – весьма неуклюжее животное; тем не менее он, несмотря на свои короткие и сравнительно тонкие ноги, двигается с достаточною легкостью и без усталости проходит весьма значительные расстояния. Он никогда не ходит ленивою поступью, свойственною всем вообще быкам, а, напротив, делает обыкновенно быстрые шаги один за другим; бегает рысью, скоро и неутомимо, в галоп скачет с такою быстротой, что даже хорошая лошадь должна напрягать все свои силы, чтобы догнать скачущего бизона.
Точно также и в плавании он обнаруживает ловкость и неутомимость; бизон охотно идет в воду, любит купаться и может переплывать даже большие и быстрые реки. Из внешних чувств у бизона больше всего развиты обоняние и слух. Что же касается зрения, то большинство наблюдателей признают его слабым, хотя, впрочем, причиною этого является не внутреннее устройство самого глаза, а, вероятно, густой мех, окутывающий его голову и мешающий ему смотреть. Эта же самая густая грива отчасти мешает ему также и слышать.
Вследствие этого бизон, несмотря на свои гигантские размеры и на свою мощь, является сравнительно легкою добычею охотника, а в особенности еще благодаря своему миролюбивому характеру.
В прежние времена, когда бизон, по словам Мюльгаузена, мог до некоторой степени считаться домашним животным индейцев, несмотря на беспрестанные охоты на них, не было заметно уменьшения в необозримых стадах. Привольно жилось им на родных роскошных пастбищах, и ежегодный приплод приблизительно пополнял убыль от охоты индейцев и от различных, угрожающих им, несчастий.
Способы, посредством которых животное это становится жертвой своих преследователей, очень разнообразны. Для индейцев, населяющих прерии, охота на бизонов представляла не только средство добывания пропитания, но и служила для них величайшим наслаждением и благороднейшим развлечением.
Верхом на прекрасной лошади, охотник в левой руке держит лук и столько стрел, сколько он может захватить, а в правой – плеть, которою он безжалостно стегает своего горячего скакуна и гонит его в самую середину бегущего стада, стараясь приблизиться как можно ближе к намеченной жирной корове или молодому бычку. Умная лошадь легко понимает намерение своего господина и спешит, не нуждаясь в дальнейшем управлении, прямо к намеченной добыче, чтобы доставить охотнику возможность в удобный момент вонзить в пах бизона стрелу, до самых перьев. Едва лишь просвистит туго натянутая тетива лука, едва лишь острое железо вонзится сквозь волнистую шерсть в жирное мясо, как лошадь сильным прыжком в сторону спешит удалиться от раненного зверя, чтобы увернуться от страшных рогов рассвирепевшего врага, и мчится уже к новой намеченной жертве. Таким образом охота проносится по равнине с быстротою бури, пока утомление коня не принудит дикаря воздержаться на время от своей ненасытной страсти к охоте.
Между тем все раненные бизоны отстают от стада и лежат, изнемогая или околевая, на дороге, по которой, за несколько минуте перед тем, с шумом неслось огромное стадо. Жены охотников идут по их следам и прилежно занимаются собиранием добычи: отрезают лучшие куски мяса, снимают шкуры и направляются с тяжелою ношею в свои вигвамы, где мясо разрезывается на тонкие ломти и сушится на солнце, а шкура подвергается выделке.
Описанный способ охоты вскачь представляет не столько промысел, сколько рыцарскую потеху, и требует кроме закаленного мужества еще прекрасного, хорошего обученного коня.
Но и помимо того существует множество способов овладеть не дальновидным и не особенно пугливым животным. Так, например, у индейцев практикуется много раз описанная у романистов охота с подхода, без лошади...
Дикарь покрывает себе голову и туловище шкурою волка и, подвигая перед собою оружие, ползет на четвереньках зигзагами к своей цели. Самая главная предосторожность при этом – это стать против ветра, так как иначе животное почует врага издалека. Если ветер, внезапно раскрыв охотника, не обнаружит его, то ему наверное удается подкрасться к бизону совсем близко и убить даже несколько экземпляров.
Замечательно, что при подобной бойне животные совсем не пугаются несчастия своих сотоварищей. Даже ружейные выстрелы, раздающиеся вблизи и поражающие одного за другим нескольких животных, не пугают бизонов, пока, наконец, тонкое обоняние не выдаст им близкое присутствие скрытого врага.
Хорошо спрятанный стрелок может уложить пулей без помеха одного за другим нескольких бизонов из спокойно пасущегося стада: гром выстрела и предсмертное хрипение раненых побуждает, самое большее, одного или другого пытливо поднять свою мохнатую голову на несколько мгновений, чтобы немедленно же, приняться за свое прорванное занятие – щипание травы.
Из этих примеров, приводимых вполне заслуживающим доверия исследователем Мюльгаузеном, видно, что охота на бизонов сравнительно очень легка, и хотя бывают также и несчастные случаи на такой охоте, когда разъяренный зверь бросается на своего врага и пронзает его своими страшными рогами, – но это случается сравнительно редко, и недостаточно осторожный зверь, по большей части, делается жертвою коварства своих врагов.
Бедное животное преследуют во всякое время года, при переправах через реки и болота, и, наконец, зимой, когда снежная метель покрывает равнину глубоким покровом, и тяжелые животные, на своих тонких ногах, могут лишь с трудом пробираться по глубоким снежным сугробам; догадливый дикарь, прикрепив к ногам плетеные из лозы лыжи, спешит к бредущим с трудом великанам и закалывает копьем беззащитных животных.
Брэм рассказывает, что в былые времена по стадам бизонов даже палили из пушек, как, например, из форта Унион.
Вышеупомянутый путешественник Фребель сообщает, что во время их перехода каждый раз, как путники нуждались в мясе, посылали ловкого наездника на добычу. Последний въезжал прямо в стадо, намечал какое-нибудь из животных и подбирался к нему, пока не удавалось приставить револьвер к его левому плечу и выстрелить. Сопротивления со стороны бизона не замечалось; соседние бизоны во время этой оригинальной охоты лишь несколько сторонились. Один мексиканец, бывший при караване, действовал так ловко арканом, что ловил им не только телят бизонов, но и взрослых коров.
Уже индейские племена предпринимали иногда правильно организованные охоты на бизонов и двигались в заранее предназначенные местности целыми армиями с главнокомандующим и второстепенными начальниками во главе, с целым обозом различных припасов и лагерных принадлежностей. Однако, пока война человека с бизонами велась такими способами, какие выше описаны, животные эти не могли опасаться истребления, по крайней мере, в скором времени. Пока охотились на лошадях, нужны были соединенные усилия нескольких десятков охотников, чтобы убить около 1,000 голов бизонов.
Но в последние десятилетия условия борьбы с человеком сильно изменились для бизонов. На сцену выступил новый, гораздо, более сильный враг – белый охотник, который, вместо того, чтобы поражать, так сказать, в честном единоборстве, в открытом конном бою, начал употреблять менее благородную, но зато более верную, так называемую «тихую охоту», т. е. подпалзывание и стрельбу исподтишка.
При таком способе хороший стрелок получал возможность один уложить во время одного охотничьего сезона 1,000–3,000 штук бизонов! Так, например, знаменитый американский охотник, Жак Брейджес, как это достоверно известно, один убил в течение 6-ти недель 1,142 бизона! Такое успешное истребление сделалось возможным, благодаря употреблению прекрасных дальнобойных ружей и в то же время почти беспримерной глупости бизонов, которых даже самый горький опыт не научил быть осторожнее.
Белые охотники, в большинстве случаев, вели свои беспощадные бойни несчастных животных следующим образом. Обыкновенно соединялись человека четыре, снаряжались, как, следует, для предстоящей охоты на свой собственный счет или на средства какого-нибудь негоцианта, у которого они состояли на службе, и отправлялись по железной дороге до ближайшей от избранной местности станции.
Здесь они складывали свой багаж на повозки и отправлялись в степь. Один из товарищей оставался при лагере и заботился об удобствах стоянки, а остальные отправлялись на охоту, каждый сам по себе, с ружьем, боевыми припасами и охотничьим ножом за поясом. Все искусство такого охотника заключалось в том, чтобы высмотреть стадо бизонов и подкрасться к ним, как можно ближе, против ветра.
Если это удавалось, то стрелок клал возле себя патроны, устанавливал свое ружье на какую-нибудь опору и, прежде всего, старался наповал убить вожака стада.
Свист пули привлекает внимание стада, и ближайшие соседи подходят к сраженному вожаку, который с простреленной грудью, в лужах крови корчится в предсмертных судорогах. На место убитого предводителя тотчас же становится другой бык, но и сам он валится от второй пули...
За этим следует третий, четвертый и т. д. Охотник обращает свое главное внимание лишь на то, чтобы убивать немедленно всякое животное, которое бросится в сторону, так как в таком случае за ним ринулось бы все стадо.
Целясь с большим удобством из своей засады, опытный стрелок успевает таким образом убить несколько десятков глупых созданий, прежде чем они бросятся искать спасения в бегстве. Относительно этого некоторые авторы приводят поразительные примеры. Так, некто Андрьюс менее чем в час убил с одного места 63 бизона, а по словам Мак-Нанси, какой-то другой стрелок уложил на месте в один прием даже 91 бизона! Наконец, Джордж сообщает, что один известный ему охотник в течении 45 минут убил 112 бизонов!
По окончании такой варварской пальбы, начинают собирать трофеи... На мясо в таких случаях не обращается уже никакого внимания; сдирают лишь шкуры, да еще вырезывают языки, а ободранные туши, заключающие в себе каждая десятки пудов прекрасного мяса, бросаются на съедение хищным зверям и птицам. Но этим занимаются уже второстепенные помощники, сам же охотник спешит попытать счастья в другом месте.
Попытки приручения бизонов, несмотря на их сравнительно миролюбивый нрав, до сих пор не дали удовлетворительных результатов. Впрочем, теперь уже, пожалуй, и поздно производить опыты приручения, так как бизоны уже истреблены, и даже нет достаточного количества особей для производства опытов в широких размерах.
III. Буйвол и як
На черноморском северном побережье, в Новороссийском крае, в Придунайских странах, в Италии, а еще более в Египте и Индии, разводится порода прирученных буйволов, родоначальником которых признается дикий буйвол, живущий в настоящее время в юго-восточной Азии – от южной подошвы Гималаев через всю Бенгалию и Среднюю Индию до Бирмы и Сиама, а также и на некоторых ост-индских островах (Цейлон).
Животное это, как и все другие виды буйволов, очень любит воду и живет поэтому в местностях сырых и болотистых.
На вид буйвол очень неуклюж, но чрезвычайно силен и вынослив. Его считают чрезвычайно свирепым, и можно, пожалуй, сказать, что это природный враг тигра, в борьбе с которым он весьма часто оказывается победителем.
«Буйвол-бык, – сообщает Ходжсон, – очень силен и всегда готов к бою. Он не только осмеливается нападать на взрослого слона, но, при случае, может причинить ему и смерть. По отзывам некоторых исследователей, могучий тигр редко решается нападать на взрослых буйволов, но в таком случае они защищаются так отчаянно, что весьма часто тигр становится неспособным нападать на какого бы то ни было.
Если один буйвол подвергается нападению, то другие тотчас же спешат ему на помощь. Пастухи, стерегущие ручных буйволов, не боятся ездить верхом на этих животных по самой непроходимой чаще, где ежеминутно можно ожидать встречи с тигром или другим подобным хищником.
Путешественник Райс видел однажды, как домашние буйволы, почуяв запах крови подстреленного тигра, пришли в совершенное исступление и целым стадом пустились бешено проследовать его по свежему следу, ломая кусты, взрывая землю копытами и, наконец, совсем обезумев от ярости, к великому прискорбию пастухов, стали драться между собою, так как их общий природный враг все-таки успел скрыться.
Другой путешественник, Джонсон, рассказывает, как однажды тигр напал на одного из людей, несколько отставшего от каравана.
К счастью неподалеку находился пастух со стадом буйволов, который тотчас же поспешил на помощь к несчастному и ранил нападающего зверя. Тот немедленно же оставил свою прежнюю жертву и бросился на пастуха.
Все это произошло в несколько мгновений, и тигр еще не успел причинить серьезного вреда пастуху, как на помощь своему хозяину кинулись буйволы и, напав на хищника дружною толпою, действовали так успешно, что через минуту тигр уже лежал бездыханный, исколотый рогами и растоптанный ногами разъяренных буйволов.
Путешественник Стэрндаль рассказывает точно такой же случай, свидетелем которого был он сам.
В качестве домашнего животного буйвол является чрезвычайно полезным человеку, и египтяне называют своего «Джамуся» самым полезным в хозяйстве животным. «Увидав в первый раз домашнего буйвола, – говорит Брэм, – можно, в самом деле, испугаться его. Выражение морды этого животного показывает необузданно дерзкий, скрытный и дикий нрав; в глазах его можно прочесть лютость и коварство. Однако, такое суждение, при ближайшем знакомстве, оказывается совершенно неправильным. В Египте, по крайней мере, где особенно много разводится индийских буйволов, животное это оказывается в высшей степени добродушным, так что всякий крестьянин не задумается поручить управление им даже малому ребенку».
Самое отличительное свойство буйвола составляет непоколебимое равнодушие ко всему. С тупым равнодушием покоряется своей неизбежной участи, безразлично тянет плуг или телегу, позволяет гнать себя в поле или обратно, ничего не требуя для себя, кроме возможности покупаться в течение нескольких часов сряду каждый день.
Что касается этой страсти к воде, то она составляет одно из самых замечательных свойств буйвола.
Сухих, безводных местностей он совершенно не переносит и живет только в болотистых местностях, по низовьям рек или по близости озер, содержащих, хотя бы временно, воду, или прибрежных морских лагун. Болотистая Нильская дельта, периодически затопляемые долины Нила и Ганга, Месопотамская низменность является для него настоящим раем. Точно также в тростниковых болотистых низинах Добруджи и, вообще, в низовьях Дуная, в нездоровых мареммах Италии они привольно живут, в то время как здесь не выживают, в периоде летних жаров, никакие другие животные.
В свободное от работ время буйволов гораздо чаще можно увидеть купающимися в воде, чем на пастбище. При этом они погружаются в воду так глубоко, что на поверхности видны только рога и небольшая часть спины.
Как только Нил разливается, для буйвола наступает пора полного блаженства. Плавая, странствуют они по затопленным низинам, питаются в воде жесткой осокой и грубым тростником, резвятся в воде по целым дням, если им это позволяют, и возвращаются домой только тогда, когда коровы чувствуют потребность избавиться от отягощающего их сосцы молока.
Красивое и оригинальное зрелище представляет стадо буйволов, когда оно переправляется через реку шириною, более километра.
Множество пастухов, преимущественно детей 8–10-летнего возраста, беспечно сидят у них на спинах, и верные животные легко несут их над бездонной бездной, среди высоко вздымающихся водяных волн.
В плавании они большие мастера. Глядя на всевозможные фокусы, которые они проделывают в воде можно подумать, что они родились в этой стихии.
Они превосходно ныряют, лежат боком, почти на спине, то совсем отдаются быстрому течению, не шевеля ни одним членом, то пересекают реку в совершенно прямом направлении, перпендикулярно к берегу, не позволяя себя снести течению. 6–8 часов сряду ежедневно проводят они в воде, привольно вытянувшись на дне в мелком месте, и жуют свою жвачку с таким же самодовольным видом, с каким предаются этому занятию все их родичи на земле.
Купание для буйвола составляет настоятельную потребность, и если они долго лишены этого удовольствия, то выказывают беспокойство и даже приходят в ярость.
Нередко страсть буйволов к воде бывает даже причиною гибели многих людей; так, запряженные в фуры, животные эти безумно бросаются к воде, которая показывается на дороге, и тонут вместе с кладью и экипажами.
Главною добродетелью буйвола, как домашнего животного, является его замечательная умеренность и неразборчивость в пище. Верблюд, восхваляемый, как образец наименее требовательных животных, или осел, считающий колючий репейник лакомством, не выдерживают сравнения с буйволом, потому что он даже пренебрегает всеми вкусными и сочными травами и ищет для себя самых жестких, твердых и безвкусных растений.
Если положить в стойло прекрасный корм из клевера, сочных злаков и т. п., то настоящий буйвол, привыкший сам себе снискивать пропитание, оставит нетронутым эту вкусную для всех травоядных животных пищу и будет скучать по своим любимым растениями: камыше, осоке и т. п. Короче сказать, всякую растительную пищу, которую не захочет есть ни одно травоядное животное, буйвол пожирает с наслаждением.
И он прекрасно усваивает эту грубую пищу, так как корова дает в значительном количестве отличное, жирное и очень вкусное молоко, из которого изготовляется превосходное масло.
Из недостатков буйвола можно упомянуть только про его крайнюю нечистоплотность. Иногда он смахивает на свинью, только что вывалявшуюся в грязи, потому что и сам, подобно этой любительнице луж, не пропускает случая освежиться в подобной ванне.
По временам, в красном знамени пророка (Магомета) буйвол видит предмет, возбуждающий его негодование, и тогда с неистовой злобой кидается на священную хоругвь. За это правоверные мусальмане-турки считают его отверженным животным, попирающим самым ужасным образом высшие божеские законы.
Но египтяне, памятуя приносимую им пользу, относятся снисходительно к подобным проступкам против священных обычаев в той, быть может, уверенности, что милость Аллаха будет оказана даже и такому нечестивцу.
Многие азиатские племена точно также высоко ценят буйвола и даже кое-где ему оказывают божеские почести.
Служа преимущественно, как упряжное животное и для верховой езды, а также, и для переправы через реки, буйвол, сравнительно редко употребляется для обработки земли, «разве только в том случае, – говорит Брэм, – когда феллаху вздумается заставить верблюда пахать землю. Этот последний, само собою разумеется, исполняет неприятную для него обязанность со всеми признаками крайнего неудовольствия, и тогда буйвол, является для него самым незаменимым товарищем. Идет он, как всегда, своим спокойным мерным шагом, и ему решительно все равно – отдыхает ли, вместо того, чтобы везти, идущий с ним рядом верблюд, порывается ли он бежать, или нет. Важно и поучительно упирается он, усмиряя своего строптивого товарища по ярму, так что, волей или не волей, верблюд сообща отбывает с ним дневную повинность».
Со своей первоначальной родины, Индии, ручной буйвол уже в давние времена распространился, вероятно, вместе с воюющими и переселяющимися народами. В Персии его застали уже спутники Александра Македонского. В Сирии и Египте он распространился в эпоху магометанского владычества, в 596 г., в царствование короля Агилульфа, к немалому изумлению местных жителей, буйвол появился также и в Италии, откуда, с течением времени, произошло распространение его и во многих других местах Европы. В настоящее время он встречается уже во всех странах Южной Азии и в особенности в северо-восточной части Африки, преимущественно в долине среднего и нижнего Нила.
Из других родственных видов упомянем про черного, или кафрского буйвола, который водится в Центральной и Южной Африке, весьма сильного и свирепого, очень плотно сложенного, с чрезвычайно большими и толстыми рогами, расходящимися в стороны.
Подобно другим своим сородичам, черный буйвол, животное по преимуществу ночное. Самые жаркие часы дня он лежит неподвижно на одном и том же облюбованном месте и в это время спит или дремлет, пережевывая жвачку.
Убежищем ему обыкновенно служит какая-нибудь лужа или грязная яма, отчего он, по большей части, бывает покрыт толстою корою засохшей грязи. За недостатком такого, наиболее любимого логовища, он прячется в густой чаще леса или кустарника. К вечеру он поднимается и с небольшими перерывами пасется до раннего утра, но не со спокойным довольством, как вышеописанный флегматичный индийский буйвол, а порывисто, с тревожной торопливостью, беспрестанно выражая свое раздражение недовольным глухим ревом, подозрительно обнюхивает воздух своим неуклюжим толстым рылом, поводит широкими ушами и сердито бьет себя по бокам хвостом.
С виду вечно сердитый, не выказывающий никакого желания порезвиться, свирепый, злобный, коварный, он постоянно держит полуопущенной свою массивную голову, украшенную чудовищными рогами, как бы готовясь к нападению, и из под этих могучих рогов дико сверкают два больших, налитых кровью глаза. Внешний вид его приводит в трепет даже самого бесстрашного наблюдателя выражением необузданной ярости, безумной лютости и сосредоточенного коварства...
Приведенные в ярость черные буйволы бросаются напролом, ничего не разбирая, в огонь и воду, опрокидывая все, что встречается на пути.
Рассказы путешественников и туземцев о необузданной лютости, впрочем, относятся к так называемым «отшельникам», т. е. к старым быкам, живущим в одиночку. Но и то, по мнению некоторых исследователей, все подобные рассказы сильно преувеличены, так как, по показанию других путешественников, буйволы все-таки ощущают страх перед человеком и по большей части бегут при его приближении.
На заоблачных высотах Тибетского нагорья, на высоте 4–6 тысяч метров, живет замечательный гигантский длинношерстный бык – як. Еще несколько десятков лет тому назад як попадался и в горах индийских полуостровов, даже к югу от реки Сетледжа, а также и в некоторых китайских провинциях, соседних с Тибетом, но усердное преследование охотников прекратило их существование везде, где существует более или менее легкий доступ для человека, и в настоящее время як находится в безопасности только в недоступных для человеческого обитания пустынях Тибета.
Як достигает весьма почтенных размеров – около 4 метров и даже более, считая около 75 сантиметров на длину хвоста и, следовательно, превосходит по величине всех вышеописанных быков.
Самою главною отличительною чертою его является бахрома из длинных, волнистых волос, которою покрыта вся нижняя часть туловища и ноги. Физическая крепость, неутомимость и необычайная жизненная устойчивость этого гиганта поистине замечательны.
Он с удивительною ловкостью карабкается по недоступным крутизнам, с легкостью спрыгивает с высоты в десять и даже более метров, хорошо плавает, только бегает но особенно быстро.
Но, что касается внешних чувств, то у него хорошо развито только обоняние, тогда как зрение и слух – плохи.
Самую крупную отличительную черту характера дикого яка составляет его беспримерная лень; на пастбище он отправляется обыкновенно утром и перед вечером, а остальное время проводит в ненарушимом покое, лежа, а иногда даже стоя. Одно пережевывание жвачки свидетельствует в это время, что як жив; во всем остальном он совершенно походит на истукана. Даже голова животного остается в одном и том же положении по целым часам.
Умственные способности этого животного очень ограничены, и поэтому охота на него для храброго и хорошо вооруженного охотника не особенно опасна, хотя раненый як обыкновенно бросается на своего врага.
Нужно принять во внимание, что як необыкновенно крепок, так что убить его наповал возможно только в случае исключительно удачного выстрела. Пуля из хорошего штуцера, по большей части, отскакивает от его толстого черепа, хотя бы выстрел был сделан даже почти в упор, и не проникает в мозг. Если даже сердце яка прострелено пулей, то и в таком случае он бежит еще некоторое время. Вследствие этого зверь этот, в сущности, даже опаснее тигра или льва, но стрелка выручает на охоте то обстоятельство, что як, несмотря на свою свирепость, страшный трус и чрезвычайно глуп.
Получив пулю, он бросается на охотника, но видя, что тот не выказывает никаких признаков страха, через несколько шагов останавливается в нерешимости и, конечно, получает новую пулю, и т. д.
Если даже як обратился в бегство, то посланная вдогонку пуля может заставить его вернуться, и он снова напрашивается на пули.
До какой степени живуче это животное, видно из многих примеров, приводимых нашим знаменитым путешественником, Н. М. Пржевальским, которому наука обязана наиболее подробным изучением этого зверя.
Як, в которого Пржевальский с двумя своими товарищами стрелял из скорострельных штуцеров, пока не помешала наступившая ночь, был найден околевшим только на другой день; у него оказалось три пули в голове и пятнадцать в груди, тем не менее, он все продолжал наступать и приблизился уже на расстояние сорока шагов от охотников, когда вдруг потерял мужество и обратился в бегство.
Местные монголы страшно боятся яка, и бывают случаи, что целый караван богомольцев, встретив яка в узком ущелье, на дороге, останавливается и ждет, пока великан найдет нужным отойти в сторону.
Однако, желая полакомиться мясом, они решаются иногда и на охоту за могучим зверем, но не иначе, как из безопасной засады и партией человек в 10–12. Улучив момента, когда як подойдет близко к засаде, они стреляют в него залпом, стараясь, однако, сами остаться незамеченными, а когда раненый зверь убежит, то идут по его следам иногда в течение нескольких дней, пока не найдут яка околевшим.
Тогда у трупа устраивается роскошный пир, так как вес туши яка достигает 40–45 пудов. Кровь и сердце этого зверя сохраняются, как целебное средство против различных внутренних болезней.
Як легко переносит страшные холода тибетских пустынь, но не выносит даже небольших жаров. Во время отдыха он всегда ложится на северной стороне скалы, чтобы защититься от неприятной ему теплоты солнечных лучей. Путешественник Шлагинтвет рассказывает, что в дни, когда температура подымалась лишь на несколько градусов выше 0, домашние яки, как только их разгружали, бросались купаться в ближайшем ручье.
Монголы издавна сделали уже яка домашним животным и, путем скрещивания с другими породами рогатого скота, получили новую породу сарлоков. Домашний як служит, главным образом, в качестве вьючного животного и с легкостью идет по самым крутым и непроходимым горным тропинкам.
