Домашний воробей
Автор: М.Н. Богданов, 1902 г.
Подумаешь, за что такая честь? Попал в песню, да еще вором. Так и народ смотрит на беднягу как на завзятого вора. Но вор ли действительно воробей? – вот вопрос.
Расстелет баба полог, насыплет на него пшеничку просушить. Воробей тут как тут. За одним другой, третий... со всего двора слетятся и ну подъедать. Значит, воры.
Поспеет конопля, целые стада воробьев шумят и грабят на конопляниках. Опять-таки воры.
Начнут возить хлеб на гумно, примутся за молотьбу, – воробьи уж на току. Конечно, воры.
Бросят курам корму, дадут овсеца лошадке, замесят ли чего коровам или свиньям, всенепременно воробей всюду возьмет свою долю. Как же не вор?
А для чего наставят чучел на огороде? Чтобы вор-воробей не грабил и не портил овощей. А разве садам, ягодникам мало достается от него?
Нахальство этого воришки не знает границ. Он ворует открыто, среди белого дня, на ваших глазах. Он вертится около дома, возле самых людей, чтобы подхватить упавший кусочек и удрать с ним на крышу. Ежедневно он, как добрый хозяин, побывает везде на дворе, все осмотрит, но только для того, чтобы своровать.
Куда ни обернись, – вор и тунеядец.
Как хотите, но я с этим не согласен. Воробей – честный работник; он исправно трудится на своего хозяина; он приносит ему много пользы, и за это-то его гонят везде, бранят вором и не любят. Виноват ли он, что его труды не хотят ценить и что его вынуждают воровать? Да он и не ворует, а берет только свое. Если не верите, узнайте поближе жизнь воробья.
Для этого нам нужно только окно, – все равно, где бы оно ни было – на Невском проспекте или в местах отдаленных, в глухой деревушке, где два-три двора, да и те без заборов. Воробей тем и хорош, что ему все люди равны. Он устроится в келье бедняка и живет тут так же весело, как и в лучшем из дворцов. Потому-то нам и удобно всюду и везде наблюдать за ним. Потому-то все, что я расскажу, вы можете видеть своими глазами в любом месте.
На дворе весна. Капает, течет с крыш, шумит вода по желобам. Струйки воды бегут по тротуарам. Грязный снег на улицах с каждым часом делается еще грязнее. Идет весна! Самой ее никто не видал; видят только ее свиту, шумную, говорливую; видят ее одежду, ее новые платья изумрудно-зеленого цвета, затканные пестрым узором всевозможных цветов. Да, никто не видит эту чудную волшебницу, которая является каждый год в урочный час для того, чтобы приласкать и согреть все живое. Ее никто не видит, но каждый старается принарядиться в самое лучшее платье для встречи весны. Даже воробьи, и те хотят встретить весну попараднее. Всюду еще снег. Как только побежали по нему первые струйки, как только слились они в первые крошечные лужицы на поверхности грязной улицы, в колеях, пробитых санями, – воробьи, не долго думая, начинают купаться. Им хочется пообчистить свое серенькое платье для встречи весны. Всмотритесь: ведь это не тот воробей, которого мы видели зимой. У зимнего воробья клюв был желтый, а теперь он почернел. Зимой воробей был крайне неуклюж; он ерошил свои перья, чирикал редко, больше все хмурился, а теперь его не узнаешь. Словно он причесался после ванны: перышки блестят, лежат плотно, и весь воробей выглядит таким ловким франтом. Говорлив стал просто на удивленье. Полюбуйтесь. Вот он на крыше: хвост поднят кверху, крылышки опущены, с задорным видом поглядывают глазки направо и налево.
Чип! чип! чип! чип! Он скачет, как сорока, вертится, и нет ему покоя целый день. Встретится товарищ, вместе с которым он неделю назад искал мирно крошки хлеба около кухни, теперь и не подходи близко. Сойдутся два воробья, мигом завяжется драка. Из-за чего они дерутся, не будем разбирать, – это их дело.
Весна идет без остановки, тает снег, бежит вода по улицам. Оголилась земля. Пробивается молодая, зеленая травка. Глядь, наш воробей уж не один. У него есть подружка, с которой он шляется по улице, по саду, шныряет по дворам: тут съест крошку, там раздобудет зернышко. Но главная его забота теперь не в этом. Он собирает разные редкости: в саду или на лужайке схватит сухую травинку; около конюшни, зацепит конский волос; на скотном дворе подхватит клочок овечьей шерсти; в курятнике поживится перышком; из кучи сора вытащит тряпочку, мочалину, бумажку. Ему все это нужно, все это он тащит куда-нибудь в укромный уголок, в карниз дома, в трещины каменной стены, за наличник окна, в дупло дерева, в скворечницу или же в гнездо ласточки. И из всех этих редкостей устраивается беспорядочная куча хлама, которую называют воробьиным гнездом. Пройдет еще немного времени, и на этой куче хлама окажется шесть, семь или восемь пестрых яичек. Серенькая воробьиха усаживается на них, греет их своим маленьким телом и день и ночь; а вор-воробей самодовольно чирикает возле нее и поглядывает по сторонам, чтобы стащить, что плохо лежит.
За все это время, то есть с самого начала весны и до Егорья, нам решительно не за что упрекнуть воробья. Он берет только то, что выбрасывают, что никому не нужно; но ведь это не воровство.
Посмотрим дальше. Едва оделся лес, не успели еще прилететь последние вешние птицы, а в гнезде воробья вместо яичек уже сидят пискливые крошечные воробьята. Тут-то забот отцу и матери! С раннего утра и до позднего вечера снуют они около дома, по огороду, в саду, в ближайших полях и лугах, на дворе, на улице и ищут корм, но только не зерен: птенчики их слабы, малы, они не в силах проглотить жесткого зерна: им нужны те мягкие, сочные червячки, которые ползают по траве и деревьям и объедают их; а червячки эти – не что иное, как гусеницы пестрых, красивых бабочек, мух и жучков. Их-то и отыскивают теперь воробьи. Поймав гусеницу, воробей летит к гнезду, сует ее в рот голодному воробьенку и снова летит на промысел, да так целый весенний день. А этот день длится часов 16. Сколько же тысяч гусениц перетаскает пара воробьев в это время?
Этот вопрос задал себе один почтенный немецкий ученый и стал следить за воробьем. Считал, считал он гусениц, которых приносил воробей, считал, да и счет потерял. Этой работой, то есть ловлей гусениц, занимаются воробьи добрых две-три недели, пока воробьята вырастут и оперятся. Вот, наконец, настал желанный день. Детки выросли, оперились, вылетели из гнездышка. Веселой кучкой сидят они на заборах, в аллеях садика, между грядок огорода, чирикают без умолку, а как только увидят отца или мать, откроют желтые рты, зачирикают еще пуще, – значит, пожалуйте червячка.
Я и до сих пор очень люблю эти дни воробьиной жизни. Хитрые старики заведут воробьят в такое местечко, где они легче всего могут избегнуть врагов. А для этого нет им лучше притона, как песчаная дорожка в садике, окаймленная кустами акации. Заведут они туда своих воробьяток, а сами начнут промышлять корм для них.
Иногда на одной дорожке соберется несколько выводков, и она сделается настоящим воробьиным детским садом, а должность гувернера исполняет один из старших воробьев по очереди. Молодые воробушки беззаботно чирикают, купаются в песке, прыгают по дорожке, а старый воробей усядется на самую высокую ветку акации и зорко смотрит во все стороны; в это время прочие воробьи торопливо таскают гусениц и кормят своих детенышей.
Воробей-сторож невозмутим: он не бросится даже на самую жирную гусеницу, хотя бы она ползла по самой ближайшей ветке, это самый примерный часовой. Но зато его и слушаются все. Закричит он: чр-ррр... чр-ррр!.. и все, что беззаботно скакало по дорожке, чиликало и прыгало, с шумом бросается в самую чащу кустов акации или сирени. В минуту все смолкнет. Ни звука, ни шелеста. Только часовой сидит на вершине; он закричал, но не пошевелился; он увидал врага и следит за ним. А этот враг лютый, злой, беспощадный, – это ястреб-перепелятник. Давно еще заприметил его воробей; еще там, вдали, когда он неслышным полетом вывернулся из-за крайней избы и направился по задворкам. Сущий разбойник! Перья серые, не блестящие, в которых лучше всего укрываться вору; а укрываться он и без того мастер. Он летит около заборов, между деревьев; свернет вдруг в сторону, взмахнет кверху и оглянет все быстро своими желтыми глазами. Горе зазевавшейся птичке! Стрелой налетит на нее разбойник, всадит когти, и – пропала бедняга. Но не таков наш воробей, чтобы поддаться ястребу. Из сотни разных птиц едва ли удастся ему схватить хотя одного воробья. Умен и осторожен наш плут. Да, кроме того, у него есть кума-ласточка, остроглазая, быстрокрылая; воробей знает, как она крикнет, если увидит ястреба. Но вот он и сам увидел его. Ястреб ближе, ближе; воробей все сидит. Воробьята ни гугу, как будто и нет их; а часовой все сидит на ветке. Заметил его ястребиный глаз, взмахнул лесной разбойник крыльями – раз, два, только бы вот впустить когти, ан воробья уже нет. Камнем упал он в куст акации, а на его месте очутился ястреб. Сидит дурак-дураком; вцепились когти в зеленую ветку и замерли. Досада гложет хищника, а ласточки еще издеваются: чивит... чивит... и одна за другой подлетают к нему. Зло смотрят на них и кругом желтые глаза; знает ястреб, что тут целая сотня воробьев сидит в чаще ветвей, да где ж их достать? Встряхнулся и полетел дальше. Если бы он оглянулся назад, он увидел бы, что на его месте опять сидит часовой воробей, а на дорожку с шумом высыпала из зеленой листвы целая толпа воробьят.
Недаром я назвал эту аллейку воробьиным детским садом. Когда-нибудь присмотритесь к воробьятам в то время, как они только что покинут гнездо. Какие это простаки и дурачки, неловкие, доверчивые, крикливые. И ноги и крылышки еще плохо служат им. Это такие же увальни, как наши Коли и Мити, когда те только что начинают ходить. Но посмотрите на воробьят, три, четыре дня спустя, в их детском саду. Вот они роются на дорожке в песке. Это уже не увальни, не простаки. Чуть раздастся крик их часового, полюбуйтесь, как они ловко шнырнут в кусты, спрячутся там и замолкнут.
В эти немногие дни они лучше нас с вами выучили азбуку воробьиной жизни. Пройдет еще несколько дней, старые воробьи и воробьихи научат их всему, что нужно знать образованному воробью. Они выведут их на лужайку и научат ловить жучков, бабочек, гусениц. Они вызовут их из кустов на проезжую дорогу и научат разыскивать хлебные зернышки. Они поведут их в сад, в огород, на гумно, покажут им, как там нужно хозяйничать, растолкуют, кого бояться, где прятаться.
Наконец, ученье кончено; молодые выросли; их не отличишь от старых. Тогда собирается семейный совет. Старики прощаются с детками и говорят: «вы теперь большие, живите, как хотите, мы всему вас научили», – и воробьиная семья разлетается врозь.
Старые воробьи снова чинят свое гнездышко, снова кладут несколько пестрых яичек, насиживают их и выводят второй выводок. Это бывает в июне, и, когда выклюнутся воробьята, снова пойдет трудная работа отыскивания гусениц для того, чтобы выкормить воробьят. А, воспитав второй выводок, иные заботливые воробьи выводят еще третий, особенно в теплое, хорошее лето; так что с апреля по конец июля, или даже до начала августа, воробьи волей-неволей питаются не зернами, а гусеницами, личинками насекомых, жучками, бабочками, мушками, улитками. Сколько они съедят их сами, сколько перетаскают своим воробьятам, и не перечесть.
Судите же, как велико количество съеденных воробьем насекомых.
Чтобы оценить пользу, которую в течение весны и лета принесет воробей, нам надо посмотреть на наши огороды, сады, луга, цветники и узнать, что там делается. А не то спросим огородника, отчего он принес такую скверную капусту, всю в дырочках? Кто изъел ее? Отчего такой червивый горох? Отчего перепорчены все овощи, которые он принес нам? «Червяки, – говорит, – съели».
Разверните кочан цветной капусты: там целая куча сероватых гусениц, которые изъели его весь. Если бы мы пошли на огород раньше несколькими днями, то заметили бы красивых белых бабочек, с черненькими концами крыльев, которые порхают около капусты, играют над нею в воздухе, а потом присядут на капустный листок и положат несколько десятков маленьких, желтеньких яичек. Дней через десять из каждого яичка выйдет крошечный желтовато-серый червячок, который начинает грызть капустный лист. Если бы вы знали, какой это обжора! Он съедает в день в два, в три раза больше, чем весит сам, и вместе с тем растет, как богатырь. Когда он вылезет из яичка, то не больше макового зернышка, а через две недели это уже толстый червяк, в три четверти вершка длины. Подумайте же, сколько съест этот обжора в две недели. Но ведь он не один на всем огороде. Одна только бабочка кладет многие десятки, даже сотни яиц, а их там тоже десятки и сотни порхают ежедневно.
Самый заботливый огородник не в состоянии обобрать всех этих гусениц. Скажите же спасибо воробью: если бы не он, у нас не было бы ни капусты ни других овощей. Он каждый день внимательно осматривает грядки и с утра до вечера истребляет всех тех воров, которые едят овощи. Я знаю, вы сейчас вспомните обиды, причиненные вам воробьем. Вы скажете, что вам огородник жаловался на воробьев.
«Что ни посеешь, – говорил старик, – все испортят. Как только выйдет росточек из земли, налетят, объедят, повыдергают, и сажай снова».
Это правда: молодым росткам сильно достается от воробья; но, когда растение укоренится, распустит листья, тут воробей уже не тронет его.
Приходит садовник. «Надо, – говорит, – сетки надеть на вишни: воробьи одолели, все ягоды испортят».
Ну, а это что такое? Спросите-ка его. Вот вишенка, неиспорченная воробьем. Отчего на ней пятнышко? Откуда взялась гусеница внутри вишневой косточки? В том-то и дело. Воробей и тут не вор, а охранитель нашего добра.
Он поедает молодые росточки главным образом потому, что находит на них насекомых, а если он соблазнится вкусной ягодкой вишни, то и мы с вами не утерпели бы, чтобы не съесть ее. Зато он на том же вишневом дереве переловит не одну сотню жучков и бабочек, мух, ос и других насекомых, которые прокалывают вишневые ягоды, чтобы положить туда яички. Из каждого такого яичка выйдет гусеница; она проточит вишневую косточку и начнет есть горькое зернышко, лежащее в ней. Ягодка захиреет, не вырастет как следует и не будет вкусна. Достаточно одной-двух бабочек или других насекомых, чтобы испортить ягоды на всем дереве. Вот полюбуйтесь: садовник прикрыл вишневое дерево сеткой. Не достать теперь воробью сладких вишен. Но разве сетка защитит от бабочек, мух и жучков? Нет, и береженные вишни вышли хуже небереженных: столько между ними кривобоких, маленьких, невкусных, что хоть и не собирать их в ту же пору.
Видите ли, как бы вы ни старались обвинять воробья в воровстве, чиненном им в течение весны и лета, а все-таки выйдет, что воровство это вам же полезно. И окажется на поверку, что не будь воробья, не пришлось бы вам есть многих овощей и фруктов.
Но время идет, лето кончается, валятся фрукты с деревьев, сыплется хлеб из колосьев. Человек спешит собрать с полей и из садов, с лугов и огородов все, что выросло и созрело, чтобы сделать себе запасы на зиму.
Воробей вырастил своих последних детей; он устал, исхудал, изнурился за лето. Ему надо поправить здоровье, чтобы скоротать тяжелую зиму. И вот он накидывается на конопляники. Соберется стая в несколько десятков и даже сотен штук и отправится в поход на конопляник.
На высоких конопляных шишках выставлены часовые, а в зеленой чаще шум и болтовня, идет горячая работа; тут нет пощады конопляным зернышкам, нет и спасенья от грабителей. Никакие чучела не страшны им. Прогонят с одного конопляника, они перелетят на другой. Да, надо сознаться, что теперь воробей грабитель и вор. Потому-то и песня сложилась про него. Уберут коноплю, свяжут ее в снопы и поставят кучками; стая воробьев грабит кучи напропалую. Начнут молотить коноплю, воробьев не отогнать от молотильного тока. Словом, воробей неузнаваем. Он вошел во вкус грабежа. Нет конопли, он летит на поля, где сложен хлеб, летит на гумно, на молотильные тока, порхает по дорогам, где возят снопы. Хлебное зерно стало его исключительной пищей. В течение всей осени воробей – сущий вор; но ведь он служил нам всю весну и лето верой и правдой; не жалейте же несколько горстей зерен, которые вы все равно потеряли бы при сборе хлеба по полям, при перевозке снопов по дорогам, при сушке в овинах, при молотьбе, при пересыпке зерен из мешка в мешок. Воробей и тут берет только то, что уже брошено, что вы не можете поднять, что съедят другие птицы и звери: противные полевки, мыши, голуби и тому подобные захребетники.
Теперь сведем концы. Весну и лето воробей работал для нашей пользы, оберегал наши огороды и сады и только кое-что воровал. С половины августа и всю осень он грабил конопляники и гумна: жил на наш счет.
Как вы думаете, полезен он или вреден? Решайте, как знаете, а я вам вот что расскажу:
Когда в Западной Европе стало тесно, сначала голландцы и испанцы, потом англичане, а за ними французы, немцы и итальянцы начали разыскивать новые земли, чтобы пользоваться их богатствами. Целые флоты торговых судов пошли гулять по океанам, чтобы вывезти из Америки, Австралии и Индии различные продукты, которые растут там сами или разводятся человеком. Встречая там дикарей, мореплаватели брали почти задаром, большею частью обманом, все, что эти бедные дети природы накопили в сотни лет. Сначала они выменивали у дикарей золото, серебро, драгоценные камни, отдавая им вещи из стекла, меди, железа. Драгоценности собраны; но благодатные страны юга изобилуют, сверх того, драгоценными продуктами растительности.
В суровом климате Европы нужен большой труд, чтобы вырастить и собрать самые простые хлебные зерна: рожь, ячмень и прочее, на юге же сами собой растут самые нежные плоды, самые питательные растения. Дикари не привыкли трудиться, чтобы собирать запасы этих продуктов; поэтому европейские мореплаватели вскоре сообразили, что если они поселятся там, то при ничтожном труде над обработкой земли, хлебопашество, садоводство дадут богатый барыш. Так возникли колонии в Америке, Африке, Австралии.
Новые колонисты взялись за работу, развели плантации, сады, огороды, обработали поля. Тропическая природа богато вознаграждала их труды; но жадность европейцев также и наказывалась жестоко. Мириады тропических насекомых набрасывались на фрукты, ягоды и другие растения, добываемые колонистами. В два-три дня хищники истребляли богатейшие плантации и приводили в отчаяние их владельцев. Все усилия бороться с ними оказывались бесполезными. Тысячи тропических птиц, охотясь за насекомыми, ничего не могли поделать.
Тогда кому-то из колонистов (где именно и кому, не сумею вам сказать) припомнился вор-воробей. Заказал этот некто капитану корабля, отправлявшегося в Европу, привезти несколько десятков воробьев. Вероятно, не мало смеялись над шутником капитаном, когда он набирал воробьев, чтобы везти их за океан. Как бы то ни было, воробьи были сначала привезены на остров Кубу; и тут-то оправдалась французская пословица, – последний смех лучше первого». Тот, кто выписал их, не остался в накладе. Умный воробышек не потерялся на чужбине: он свил гнездо под крышей земляка-колониста и стал хозяйничать на его плантациях и в садах, как, бывало, на далекой родине. То, чего не могли сделать блестящие тропические птицы, в том помог колонисту воробей и привел его плантации в цветущее положение. Теперь воробей на острове Кубе – такой же хозяин, как и во всей Европе. Он размножился и живет везде, где есть европейские колонии, где есть хотя небольшой клочок обработанной земли. После того воробьев перевезли в Северную Америку и в Австралию, где они размножаются год от году и служат европейцу верой и правдой.
Неужели после всего сказанного вы еще не убедились, что воробей не вор? Говорят, что самый скверный – это домашний вор, что от такого вора нельзя уберечься, – и это справедливо. Если же такого вора выписывают из Европы в Австралию и Америку, то одно из двух: или эти люди очень глупы, или воробей не вор. Поэтому будьте же и вы признательны воробью и позаботьтесь о нем зимой. Надо вам сказать, что из всех мирских захребетников это самое умное животное. Чтобы вы мне поверили, я напомню вам народную поговорку: «старого воробья на мякине не проведешь». Действительно, нет ничего труднее, как обмануть воробья. Какую бы вы хитрую ловушку ни устроили, он не попадается в нее. Вы не обманете его не только мякиной, но и самым отборным зерном. Это подтвердит вам каждый птицелов.
Воробей подпустит к себе очень близко, если у вас ничего нет в руках; но тотчас же улетит, если увидит, что вы вооружились чем-нибудь. Он смел до дерзости и вместе с тем недоверчив. Сделать воробья ручным гораздо труднее, чем любую из наших диких птиц; и это совершенно понятно.
Ни к кому не относятся так зло, как к воробью. Ласточки, голуби пользуются особым покровительством. Вы кормите их, боитесь обеспокоить, а вору-воробью от вас нет пощады. Вы его гнали всегда и везде. Оттого-то он и стал умен. Баловню жить легче, ему бабушка ворожит. Воробышку же – судьба мачеха; все его гонят, никто его не любит; никому нет дела, как он проведет суровую зиму. Вот и приходится ему самому заботиться о себе.
Воробей наблюдает за всеми, кто живет на дворах, начиная с хозяина, до последней мухи. Мало того, он узнает каждого по лицу и по походке. Вон из кухни вылили помои, воробей первый тут. Подошла курица, свинья или другая скотина, воробью ни по чем, клюет себе рядышком с нею да еще на спинку ей сядет. Подбежит собака, – воробей только посторонится. Но, если показалась кошка, конечно, нет ему покоя: стремглав бросится на крышу и поднимет гвалт. Я вам скажу, почему это. Нет у воробья злее врага, как наша кисонька. Никто не истребляет столько воробьев, как серый Васька. Он достанет живо молодых птенчиков из гнезда, если только можно подобраться к ним. Он целую ночь лазает по перекладинам, под крышами сараев, где ночуют воробьи, и горе тому из них, до которого дотронулась бархатная лапка этого ханжи. Я пари держу, что никто не знает так хорошо кошки, как воробей, никто не следит за нею так зорко. Но, – увы! – бедняжка может только стеречься, бегать от этого злого врага; извести его не в воробьиных силах. Как хотите, надо много ума и силы воли, чтобы, несмотря на кошку, жить около человека.
До какой степени воробей изощряет свой ум, чтобы защитить себя и свое потомство от кошки, я расскажу вам один случай.
В одной из деревень Малороссии мне случилось провести лето. Мы жили в домике, построенном в саду. Против окна второго этажа, на ветках старого тополя, воробей устроил совсем несообразное гнездо. Он натаскал мочалинок, прицепил их к концу ветки, а затем на этих мочалинках смастерил из травы пустой шар и наложил туда перышек. Воробьиха нанесла яичек, и вывели они детей. Это меня до такой степени поразило, что я достал опустевшее гнездо, когда птенчики улетели из него, и привез его в Петербург. Да и было зачем. Ищите год, два, десять лет, едва ли вам посчастливится увидать такое гнездо. Переберите все книги, где писано о воробье, в них не найдете описания такого гнезда.
Воробьиное гнездышко строится под застрехой, в дупле, вообще под крышей. Все описывают это гнездо, как кучу хлама, где найдешь сухую траву, мочалки, конский волос, перышки, лоскутки сукна, клочки шерсти. Все это набросано кое-как, примято, выложено перьями и пухом. Не дивно ли, что моему воробью вздумалось устроить прочное, шарообразное гнездышко и подвесить его на ветке дерева? Случилось это вот почему.
Южные губернии России, называемые Малороссией, совсем не похожи на северные и средние. Это обширные, тучные степи, бедные лесом, скудные водой, но богатые плодородной землей. Недостаток леса научил малороссов строить чуть не из хвороста свои хаты. Сделает хохол плетень из хвороста, хохлушка обмажет его глиной, устроит хохол над этой клетушкой крышу из соломы, смазанной той же глиной, подстрижет ее и угладит так, что мышонку негде пролезть, побелит хохлушка хату мелом внутри и снаружи, выкрасит охрой окошечки, – хата и готова. Бьется-бьется воробышек, негде ему примоститься под крышей, ни продолбить дыру в соломе, смазанной глиной; но жить возле хохла чуть ли не лучше, чем возле москаля или немца; жита у него вдоволь, а зима тепла. Воробей и здесь нашелся: он стал строить свои гнезда на тополях, ущемляя их между стволом дерева и ветками; но так как тут кошки и мальчишки чинили ему обиды, то умная птица и придумала подвесить гнездо на конце ветки, куда не могут добраться ни кошки, ни мальчишки.
Итак, вот до чего мы договорились, что воробей не только не вор, но птичка полезная и умная, которую всякий благоразумный человек должен оберегать. Притом для этого немного и нужно. Воробей сумеет сам защитить себя и от кошек и от других врагов, даже от милого хозяина.
Но вот когда он гибнет. Придет зима, засыплет все снегом. Ни в поле, ни в огороде, ни на гумне нечего достать воробью. Но и это еще не беда. Он умен и изворотлив; он подкараулит, когда выкинут сор, поищет там корму и поест. Привезут сено на двор, он и в нем покопается и также найдет, чем заморить червячка. Задымится овин, воробей и тут побывает; он знает, что хлеб молотят, что можно заполучить свою долю. Выбросят навоз из конюшни, он и в навозе пороется. Вот его беда, когда наступят морозы и разгуляются вьюги. Воет вьюга день, другой, третий, бьет в глаза снегом, заметает все. Тут горе не одному воробью. День впроголодь, на другой день совсем голоден, а на третий и зернышка не видал. Летит бедняжка на ночлег под крышу сарая и задремлет горьким сном.
На смену вьюге пришел лютый мороз и сковал все, что можно сковать. Все ежится, все прячется; съежился и сонный воробей, распыжил перышки, спрятал буйную головку под крыло; снятся ему сладкие зернышки, вкусные гусеницы; а мороз делает свое дело. Когда взойдет солнышко, загляните в сарай, приставьте лесенку и посмотрите под крышей: в укромных уголках один, два, три, целый десяток замерзших воробьев.
Если вам сколько-нибудь жалко этих несчастных, то подумайте о них заранее. Где бы ни жили, – как я уже сказал выше, – из любого окна вы можете наблюдать воробья, особенно зимой. В окнах есть форточки. Ваш чай, завтрак, обед, ужин не обойдутся без того, чтобы на столе не остались кусочки и крошки хлеба, которые потом попадают в помойную яму. Собирайте эти крошки, эти жалкие кусочки, выбрасывайте их каждый день в форточку. Туда слетятся воробьи со всего двора, и вы шутя прокормите зимой десяток-другой добрых друзей, которых сгубил бы мороз и голод. Придет весна, и они вам сторицею отплатят за эту услугу.
