Два брата
Автор: С. Поспелов
У крыльца барского дома, рано утром, давно уже стоят два мужика. У одного из них в руках лукошко, обтянутое сверху тряпкой. Мужики то посидят на лавочке у крыльца, то опять поднимутся, посматривая на окна.
– Скоро встанет барин? – спросил мужик с лукошком пробегавшую в людскую кухарку.
– Сейчас выйдет, – сказала на ходу кухарка, не глядя на мужиков.
Минут через пять на крыльце показался сам барин Семен Иванович Васильев, полный, с длинными усами, средних лет мужчина.
– Вы что, ребята? – спросил он мужиков.
– Да вот вашей милости принесли, – сказал мужик с лукошком.
– Что такое?
Мужик отвернул тряпку. В лукошке лежали два сереньких слепых зверька. Семен Иванович взглянул на дно лукошка.
– Волчата? – оказал он.
– Так точно, два волчонка в гнезде нашли.
– Где?
– В Черном овраге, в мелочах.
– А волчиха? Убили?
– Стреляли, да ушла проклятая; по следу ходили, кровищи страсть сколько! Ушла в казенный лес.
– Сколько же за них? – спросил барин.
– Что пожалуете.
– Целковый! на, получай.
– И на том спасибо. Берите, барин, и с лукошком.
Семен Иванович отдал деньги мужикам и, взяв лукошко, пошел в дом.
– Сережа! – крикнул он, – иди скорее, посмотри, каких зверей я купил.
Десятилетний Сережа, уже ходивший с ружьем и стрелявший ворон и галок, в первый раз видел маленьких волчат.
– Папа, неужели это волки? – спросил он.
– Волки – не волки, а волчата. Они еще слепые. Надо их выкормить. Позови-ка ко мне Тимофея.
Сережа побежал звать Тимофея, управлявшего всей охотой Васильева. Скоро Сережа вернулся с Тимофеем, благообразным стариком с седой бородою.
– Вот тебе, Тимофей, волчата; изволь выкормить их, – сказал барин.
– Чем же, Семен Иванович, я выкормлю? Соску они брать не будут, я знаю, – сказал Тимофей, вытаскивая из лукошка одного волчонка. – Ишь, слепые еще, – добавил он и бросил волчонка в лукошко.
– Зачем соску? У Затейки сколько щенят?
– Четверо осталось.
– Ну, так вот и положи их к ней. Пойдем, я сам сделаю.
«Вот еще не было заботы, возись с этими проклятыми волчатами», думал Тимофей, идя за барином на псарный двор. Сережа шел с отцом.
На псарне, в отдельном помещении, на соломе лежала гончая Затейка; возле нее, сбившись в кучу, помещались четверо ее детей, маленьких щенят, тоже еще слепых.
– Отведи собаку, – приказал Тимофею Семен Иванович.
Тимофей взял Затейку за ошейник и увел. Семен Иванович вытащил из лукошка волчат и положил их на солому среди ползавших щенят. Когда Затейку привели к детям, она прежде всего бросилась их обнюхивать, с изумлением посмотрела на подкидышей и заворчала. Резкий удар заставил Затейку взвизгнуть и лечь возле щенят, которые бросились сосать.
– Ничего, привыкнет, – сказал Семен Иванович. – Однако, ты, Тимофей, посматривай и, в случае чего, хорошенько ее.
На другой день Тимофей донес барину, что только утром Затейка подпустила к себе волчат и кормит их вместе со своими, хотя, заметно, и отличает их от детей.
Прошло несколько дней, и Затейка совсем перестала отличать волчат и относилась к ним, как к своим детям.
Волчата росли. Среди Затейкиной семьи, черных с желтыми лапами и висячими ушами щенков, они сильно отличались своею пушистою серою шерстью, острыми мордочками и стоячими острыми ушами. Они дружно жили со своими молочными братьями и сестрами, заводя игры, барахтаясь в общей куче или лазая и кусая лежавшую мать.
Когда Затейка перестала кормить, волчата ели из одного корыта вместе с другими гончими, которые не подозревали в них своих непримиримых врагов. Один из волчат был немного потемнее шерстью, другой – как будто посветлее. Одного прозвали Серко, другого Седко.
Сережа не нарадовался на своих волчат и постоянно их навещал, принося им то хлеба, то кусок говядины, Серко и Седко хорошо знали мальчика и, завидев его, виляя пушистыми хвостами, бросались к мальчику, теребили его и лизали руки своими шершавыми языками.
К осени они подросли настолько, что были величиною с собаку.
Семен Иванович решил взять их вместе со стаей гончих на охоту.
– Ну, Сережа, – сказал он раз сыну, – поедем на охоту. Посмотрим, как-то наши волчата будут гонять вместе с гончими зайцев.
Охота была не настоящая, а только проба стаи, в которой было много молодых гончих, не бывавших ни разу в лесу.
Волчат Семен Иванович взял на смычок и, когда вошли в лес, стаю кинули. Волки бросились вместе со стаей отыскивать зайцев, только молча, тогда как гончие заливались на разные голоса.
Серко и Седко, растеряв в лесу собак и не видя хозяев, вернулись к ним.
– Вот тебе на! – сказал Семен Иванович, увидав волков, – они уже вернулись.
Как ни старались прогнать их обратно к гончим, волки не шли и вертелись около людей, ласкаясь и виляя хвостами.
Так и не удалось приучить Серко и Седко ходить со стаей.
После этой охоты волков отделили от собак и дали им полную свободу. Они жили на дворе, целый день вертелись возле кухни, а ночью спали возле погреба, под густыми лопухами. Волки были очень миролюбивы; они знали всех домашних и отличали чужую скотину от своей. Они обладали замечательным чутьем и слухом; клички свои Серко и Седко знали прекрасно, и, когда звали Серко – Седко на зов не шел, хотя клички эти отличить даже человеку было не легко.
Зимой волки не оставляли двора и спали на снегу, только в жестокие морозы забираясь в конуру. Шерсть зимою была у них пушистая, густая. Под такой шкурой было тепло нашим волкам в самую лютую стужу.
Так жили волки до весны. В апреле, когда стаял снег, зашумел синий лес, разлились в оврагах ручьи, волки вдруг стали угрюмы и необщительны. Взгляд их стал беспокойным, они стали прятаться от людей и собак. Пушистая густая шерсть на боках стала вылезать клочьями. Волки стали неузнаваемы. В один прекрасный день Серко скрылся. Три дня пропадал он и на четвертый вернулся худой, голодный, с взъерошенной шерстью. Он был зол и заворчал на подбежавшего к нему брата Седко.
Однажды скотница заявила утром, что какой-то зверь задушил индюшку.
– Вероятно, хорь или лисица, – сказал Семен Иванович, не думая на своих любимцев Серко и Седко.
Вскоре почти каждое утро стали находить задушенными то курицу, то индюшку, то гуся. Виновников этих убийств – хоря или лисицы – однако не находилось.
Однажды на двор зашли овцы и стали спокойно щипать зеленую усадебную траву. Вдруг, откуда ни возьмись, выскочили Серко и Седко и бросились к овцам. Прибежали работники, но было уже поздно: одна из овец валялась с прокушенным затылком.
Теперь стало ясным, что задушенные птицы – дело серых приятелей, двух братцев – Серко и Седко. Держать их на свободе было не безопасно; Серко и Седко посадили на цепь.
Сережа очень жалел своих волчков, которым теперь нельзя было бегать и резвиться на дворе. Он каждый день приходил к конурам, где сидели волки, и приносил им кости и хлеб.
– Смотри, Сережа, будь осторожен с волками: они могут укусить, – говорил ему отец.
Действительно, волки были неузнаваемы. Они стали злы и бросались на проходивших мимо них домашнюю птицу, собак и овец. Людей они боялись, но к Сереже продолжали относиться доверчиво, хотя и не ласкались, как прежде.
Волчьи конуры стояли рядом под развесистой ветлой возле пруда. Цепи их были ввинчены в ствол ветлы и продеты в кольцо толстых ременных ошейников. Серко и Седко редко сидели в конурах: целые дни они стояли рядом и угрюмо, печально глядели на черневший вдали лес, манивший их своим привольем. Им хотелось туда, в чащу деревьев, подальше от людей, которых они так боялись; им ненавистны были эти цепи, принуждавшие стоять на одном месте; близкое присутствие собак на псарне заставляло их постоянно вздрагивать, не давая им ни минуты покоя; ведь собаки были их заклятыми врагами.
Было раннее утро. Солнце только что выглянуло из-за леса. В усадьбе спали, только куры бродили по двору, да на псарне зевали с визгом проснувшиеся собаки.
Серко и Седко уже давно стояли на своем посту и глядели по-прежнему на озаренный солнцем лес. Вот уже несколько ночей, как Серко грызет то цепь, то ветлу в том месте, где ввинчено кольцо. Сегодня ночью он также занимался этой работой, и теперь днем он уже не смеет это делать, так как не раз получал за это сильный удар по спине от старого Тимофея.
Вот близко к волкам подошла глупая курица и осторожно пробирается к корыту поклевать крошек, оставшихся после вчерашней волчьей трапезы. Серко рванулся к ней; цепь с грохотом упала на землю вместе с кольцом, выскочившим из дерева. Серко сразу почувствовал себя свободным, сделал шаг, другой и затем медленно пошел в ближайший к усадьбе парк. Его брат Седко удивленно смотрел вслед удалявшемуся товарищу по неволе, который уже достиг ближайших деревьев парка.
По временам Серко останавливался, прислушиваясь к шуму, производимому цепью. Ему, вероятно, казалось, что кто-нибудь за ним идет, и он прибавил шагу, – цепь, висевшая сбоку на ошейнике, загремела еще сильнее.
Так он вошел в парк, продолжая останавливаться и пытаясь отбросить от себя цепь то ногами, то зубами, но железная тяжелая цепь по-прежнему стучала по корням деревьев, и особенно звонко раздавался звук удара звеньев о камень. Тогда Серко вздрагивал и припадал к земле; затем опять медленно брел дальше.
Эта постоянная борьба с врагом, привязанным к шее истомила Серко, и он, пройдя в глубь парка, прилег за кустом. Но недолго он лежал: чувство голода заставило его подняться. Ему хотелось есть. Озираясь вокруг, он усиленно втягивал в себя воздух. Вот он почуял что-то и пошел к кусту, стараясь неслышно овладеть сидевшим там зайцем; но цепь зазвенела, послышался шум бегущего зверька, и добыча скрылась на глазах у голодного волка.
Голодный, измученный, с тяжелою цепью на шее, Серко провел остаток дня в глухом овраге, далеко от усадьбы. Ночью, учуяв близость деревни, Серко отправился туда за добычей. Волоча цепь, осторожно пробирался он по мелкому березняку близ овинов. Запах хлеба и живого мяса раздражал его обоняние и мучил его. Он щелкал зубами и облизывался. Подходя к овину, он вдруг услышал недалеко от себя громкий лай собак, бежавших к нему навстречу: проклятая цепь выдала его присутствие. Серко бросился в кусты; в чаще цепь завернулась за сук, и волк едва не задохнулся, стараясь оторваться от куста. Наконец он кое-как распутал цепь и побежал дальше. Шея его болела, ошейник натер ее до крови, а несчастный зверь все бежал по лесу. От грохота цепи с шумом поднимались сонные тетерева, скакали по пути его во все стороны испуганные шумом зайцы. В ярости Серко метался, кружился на одном месте, грыз цепь и наконец, обессиленный, упал.
Рано утром, пока еще не рассвело, Серко, напившись в ручье, пошел в самую глубь леса и к рассвету забился в чаще под елью.
Серко спал не долго. Чуткое ухо его вдруг уловило знакомые, зловещие звуки. То было хлопанье арапником и крики охотников, напускавших стаю гончих в лес. В ужасе вскочил Серко и, забыв о цепи, висевшей по-прежнему на шее, пошел от насевших на него собак. Но проклятая цепь то и дело останавливала его. Собаки шли по следу и по звуку, издаваемому цепью, заливаясь на разные голоса. Стон стоял в лесу от звонкого лая дюжины собак. Голоса слышались все ближе. Вот показалась морда гончей Запевая, самой злобной собаки в стае; вот еще собака, третья, четвертая. Серко видел, что ему не уйти от собак, и он решил защищаться. Прижавшись к стволу толстой осины, он присел и оскалил свои грозные зубы. Вид этих страшных зубов остановил на минуту собак. Гончие встали, и скоро их яростный лай собрал вокруг Серко всю стаю.
Все эти собаки были знакомы Серко; он вырос среди них, играл с ними и ел из одного корыта. Там, на дворе усадьбы, он был их товарищем, а здесь был заклятым врагом, который не выйдет из лесу живым. Вот его мать Затейка. Она яростно лает и бросается на своего питомца, который теперь здесь, в лесу, ее враг.
По вот послышался протяжный звук рога: это сигнал «на драку». Гончие, заслышав эти звуки и ободренные близким присутствием охотников, бросились со всех сторон на сидевшего у осины Серко. Но он не сразу сдался; разбрасывая собак от себя, он хватал то одну, то другую за морду, за ногу, за бок. Как мячики отлетали от него собаки; вот кубарем покатился Запевай с окровавленной мордой; взвизгнула Затейка, поджав раздробленную ногу. Шерсть клочьями лежала возле Серко; хватки зубами были страшны. Визг, лай, хрип, грохот цепи стояли в лесу среди свалки. Серко защищался отчаянно и, хотя был весь в ранах, но не сдавался.
В это время среди свалки появился запыхавшийся охотник. Что-то мелькнуло над головой волка, и Серко покатился мертвый.
– Ишь, проклятый, как попятнал собак. Достанется от барина! – сказал охотник, ударяя еще раз свинчаткой уже мертвого волка.
А Седко сидел на цепи и угрюмо посматривал то на лес, то на место, где недавно лежал рядом с ним его брат и товарищ по неволе. Он скучал. Вытянув свою умную острую морду по направлению, к лесу, он по целым часам смотрел туда, точно ожидая, что вот вернется из лесу Серко, и ему станет веселее делить с ним неволю. Но брат его Серко не возвращался.
Так прошел день. Седко не дотрагивался до пищи, положенной ему в корыто. Он то ложился, то вставал, задумчиво смотря в даль. Ничто окружающее не отвлекало его от тихого раздумья. Только, когда мимо него провели стаю гончих на охоту за его братом, и гончие, готовые растерзать сидевшего на цепи волка, рвались со смычков, Седко злобно смотрел на них, оскалив зубы. С такой же злобой он долго глядел вслед удалявшейся стае гончих, проводив их до самого леса; он точно знал ожидавшую Серко участь.
Вернулись охотники. Семен Иванович долго распекал их за искалеченных собак. Сережа со слезами на глазах говорил отцу:
– Папа, зачем убили Серко?
– Как же не убить его, проклятого, – говорил с сердцем отец: – посмотри, что он с собаками сделал. Затейку пристрелить придется: у нее ногу раздробил твой Серко.
Перед кухней на траве лежал измятый, истерзанный труп Серко с цепью на шее. Седко видел этот труп. Понимал ли он что-нибудь? Кто знает! Он весь как-то съежился и залез в конуру. Затем опять вылез оттуда, поднял морду кверху и глухо завыл.
– Дай ему хорошего арапника, – сказал Тимофей псарю. – Ишь, завыл, пора бы и с ним прикончить.
Охотник больно ударил арапником Седко, который живо забрался в конуру, успев, однако, показать свои зубы.
Все лето Седко прожил на цепи. За это время он вырос еще больше, но был худ, шерсть на нем облезла, свалялась. Он стал еще злее и по ночам иногда принимался выть; за это ему доставалось порядком, и на его худых боках виднелись часто следы плети.
– И на что барин держит этого проклятого волка? – спрашивали охотники.
– Скоро будет на него садка, – сказал старый Тимофей. – Приедут соседние господа, будут пробовать на нем борзых.
Действительно, Тимофей говорил правду, Семен Иванович берег Седко для садки.
Садки устраиваются охотниками больше для забавы. Собирается много народа, выходят в поле, куда приводят борзых собак. Волка сажают в ящик и выпускают на волю. Когда он выскочит из ящика и побежит, за ним вдогонку пускают двух или трех собак, которые и должны его остановить. Задержанного собаками волка подоспевший охотник отбивает от вцепившихся собак и опять сажает в ящик.
Такая же садка ожидалась на днях в усадьбе Семена Ивановича. Заказан был плотнику ящик, стенки которого, если потянуть за веревку, сразу раскрываются, чтобы волк свободно мог из него вылезть.
Накануне дня садки приехали соседи Семена Ивановича со своими борзыми собаками. Ящик был готов, и рано утром, на другой день, охотники сняли с Седко цепь и посадили его в ящик. Два дня перед этим его совсем не кормили.
В ящике волку было еще хуже, чем на цепи. Ему было тесно и душно; он сидел согнувшись в темноте и яростно грыз дерево.
В поле возле усадьбы собрались все господа и охотники, державшие на сворах огромных борзых псов. День был праздничный, и толпы мужиков и детей давно уже ожидали невиданного зрелища.
Вот принесли ящик, в котором лежал Седко, и поставили его среди лужайки, недалеко от собак. Семен Иванович дал знак; охотник, стоявший при ящике, дернул за веревку, и ящик открылся. Почувствовав себя на свободе, Седко бросился со всех ног по направлению леса.
– Улю-лю, улю-лю! – раздался крик охотнику.
Седко слышит погоню. Два огромных пса мчатся за ним. Вот они возле него, настигают. Седко прибавил ходу и, что есть духу, мчался по полю.
Но уйти ему не удалось. Резвые собаки настигли его, одна из них схватила ногу волка в пасть, другая впилась ему в шею. Как ни бился бедный Седко в зубах разъяренных псов, не мог тронуться с места и лежал распластанный на земле. Подбежавший охотник повалился на него, а другой стал отрывать собак от волка.
Седко скрутили ноги и морду и отнесли опять в ящик. Опять его выпустили, опять побежал он в надежде уйти от мучителей, но свежая свора борзых настигла его, и острые зубы впились в его шею и бок.
После третьей своры он был весь изранен; с высунутым языком, хромая на заднюю ногу, Седко бежал от новой своры собак.
В это время Сережа, проснувшись, подошел к окну, из которого было видно все место травли.
Увидев окровавленного Седко, которого рвали собаки, захватившие хромого волка у самого сада, Сережа бросился на постель и, уткнув голову в подушку, зарыдал. Долго плакал он, жалея своего бедного Седко, а когда поднялся с постели, травля кончилась.
– Ты о чем плакал? – спросил Сережу отец, увидав заплаканные глаза мальчика.
– Так, папа, ничего, – сказал Сережа. Отец понял и не стал расспрашивать о причине слез. Он распорядился вытащить Седко из ящика, в котором он остался и был забыт. Когда ящик открыли, Седко лежал в нем мертвый.
Травля произвела на Сережу неизгладимое впечатление на всю жизнь. Когда он вырос и, после смерти отца, стал владельцем имения, он сейчас же распродал всех собак, отпустил псарей и, занимаясь хозяйством, относился с отвращением к жестокой забаве – охоте.
