Еж
Автор: Е. Водовозова, 1905 г.
Однажды весною мне принесли в подарок маленького ежа.
– Хотя это и детеныш, – говорила няня, – но он наверно уже дней десяток на белом свете живет. Я много раз видала новорожденных ежей, – они родятся слепыми, почти совсем голые, и иглы их еще менее заметны, чем у этого....
Прежде всего я начала устраивать ему гнездо: взяла большой деревянный ящик, попросила повертеть несколько дырок на его крышке (чтобы у ежа было побольше воздуха для дыхания) и ремешками прикрепила ее к ящику. Затем я поставила его на пол так, чтобы дверца могла свободно открываться и закрываться, наложила в ящик сена, соломы и мягких перьев и поместила в него ежа. Когда я принесла ему молока, он даже не дотронулся до него; тогда я сунула в молоко его мордочку, но он только фыркал, а затем вдруг вытянул свои передние лапки из моих рук и опрокинул мисочку. Ясно, что он не умел еще есть, как следует взрослому. Тогда я вот что придумала: взяла стеклянный пузырек из-под лекарства, чисто-начисто вымыла его, налила в него теплого молока, а на горлышко натянула палец от перчатки, предварительно проделав в нем несколько крошечных дырочек. Чтобы он не срывался с пузырька, я натянула его на горлышко и крепко привязала его ниткой. Наконец, после продолжительной возни, мне удалось-таки всунуть эту соску в рот ежа: он начал сосать с большою жадностью, посапывая и почавкивая от удовольствия.
На ночь ящик со зверьком я поставила в переднюю, но на другой день все домашние стали кричать, что от моего ежа идет скверный запах, и что если он, будучи еще детенышем, так портит воздух, то что же будет потом, когда он вырастет. Это заставило меня немедленно перенести его в наш палисадник, обнесенный частым забором и живою изгородью из кустов, среди которых я и поставила его домик.
Как только утром я открывала дверцу ящика, еж доверчиво выходил из своего угла и совал свою мордочку прямо мне в руки, точно хотел сказать, чтобы я скорее накормила его. Я бежала в дом и, возвращаясь к нему, клала перед ним бутылочку с молоком.
Через несколько дней мне уже не приходилось совать ему соску: он схватывал ее, как только замечал. Если на меня не нападала лень, и я тотчас снова приносила ему молоко, еж высасывал его с прежним аппетитом. Но у меня не хватало терпения убедиться в том, когда он, наконец, вполне насытится: он был очень прожорлив, и его жадность увеличивалась чуть не с каждым днем. Время, когда он сосал, было для меня самым хлопотливым: мне каждый раз приходилось старательно вымывать его соску, и к тому же то и дело выпрашивать у сестры подарить мне новый палец от ее лайковой перчатки, – так часто еж разжевывал и портил свою соску. Я находила необходимым при его кормлении соблюдать наивозможную чистоту: я видела, что, когда детям дают молоко из рожка, его тщательно вымывают, чтобы молоко не закисало. Вот я и решила поступать точно также, опасаясь, чтобы из-за моей небрежности у ежа не разболелся желудок. С тех пор, как он жил у меня, я много слышала рассказов о том, какой это полезный зверек, и употребляла все усилия, чтобы вырастить его здоровым. На мое счастье он скоро облегчил мои труды: через недели полторы, вместо соски, я принесла ему молоко в мисочке, и он прекрасно стал есть из нее.
Еж – ночное животное: днем он больше спит, а на промысел чаще всего выходит ночью, поэтому я стала приносить ему пищу не только днем, но заготовлять ему ее и на ночь. Кроме молока, я постепенно стала класть ему на особую дощечку куски хлеба, мелко изрубленное мясо, овощи, коренья, живых червяков, жуков и даже лягушек. Как бы разнообразны не были мои приношения, и как бы их не было много, под утро у него все исчезало. Он заметно вырастал, а вместе с этим все более отрастали и темнели его иглы, хотя и были еще мягковатыми.
Еж жил у меня уже более месяца и сделался наконец взрослым животным. У него было короткое туловище, а морда его сильно смахивала на свиную: она была вытянута, как свиное рыльце, и оканчивалась черным, круглым носом. Особенно выделялись его небольшие, черные живые глазки и широкие уши; короткие, толстые ноги с неуклюжими ступнями и крошечный хвостик не очень красили его. Снизу он был покрыт мягкою рыжеватою шерстью, а сверху – частыми, острыми, желтоватыми иглами, которые в середине и на концах были цветом потемнее, а именно темно-буроватыми.
Иглы ежа – главная его защита: заслышит ли он шум, резкий звук, или на него вдруг бросится его злейший враг – собака, а то и просто под его ногами чуть хрустнет сухая веточка, он весь вздрагивает и вмиг свертывается в клубок. И тогда он уже принимает вид какой-то колючей кучки, иглы которой топорщатся и торчат вверх; только в одном месте этого сплошного колючего комка едва можно заметить тогда крошечное углубление. В минуту опасности и внезапно охватившего страха еж и прячет в это углубление свою морду, свои четыре ноги и свой хвостик, тесно прижимая их одно к другому. Так как между иглами ежа воздух всегда свободно проходит к его телу, то он, не задохнувшись, и может подолгу оставаться, свернувшись в клубок, иначе в таком положении ему невозможно было бы дышать. Его тело так устроено, что он свертывается в клубок очень легко и с такою силою, что человек, даже в кожаных рукавицах, которые защищают его от уколов игл, не в состоянии разжать этот колючий живой комочек. Если кому-нибудь придет желание дотронуться до ежа, когда он свернется в клубок, – можно очень больно наколоться об его иглы.
Нужно заметить, что еж, несмотря на отсутствие красоты, все же не выглядел безобразным животным, когда он спокойно двигался по дороге: тысячи игл, которыми покрыто его тело, лежали тогда в порядке, и он казался довольно миловидным зверьком, но как только он свертывался в клубок, его колючие иглы топорщились во все стороны и превращали его в страшный колючий шар.
В конце концов мой еж сделался вполне ручным и совершенно привык ко мне, так что я смело могла подойти к нему, даже когда он свертывался: я проводила тогда рукой по иглам спереди назад, и они немедленно укладывались так гладко и в таком порядке, что я легко могла взять его в руки. Но когда кто-нибудь другой приближался к нему, он начинал сильно сопеть, подкатывался колючим шаром, несколько подпрыгивал и больно колол своими иглами.
У меня была небольшая корзина с ручкой: дно ее я выкладывала сеном, помещала в ней ежа и бежала со своим зверьком к дому. Во время обеда я ставила корзину на пол (матушка позволяла мне приносить ежа в дом на часок-другой, особенно в такое время, когда окна были открыты), а сама садилась за стол. Еж вылезал из корзины, тотчас приближался ко мне и царапал о стул своими передними лапками, напоминая мне о том, что он никогда не прочь поесть. Я брала его на колени и кормила, или наклонялась к нему и давала ему мясо и хлеб, – и он без страха все брал из моих рук. Иногда я преподносила ему его любимое лакомство – сырое куриное яйцо; он лапками и своим вечно движущимся черным пятачком проделывал в нем крошечную дырочку, затем своим толстым язычком ловко высасывал и вылизывал все содержимое.
После обеда я опять сажала ежа в корзину и отправлялась с ним на прогулку. Иной раз сяду бывало отдохнуть на пень при дороге и у ног поставлю корзину. Мой зверек тотчас вылезает из нее и, не заворачивая по сторонам, бежит вперед, всегда по прямому направлению. Во время его путешествий у него изо рта и носа постоянно течет слюна; при этом он как-то семенит ногами, и все его движения не отличаются легкостью и грациею зайца, кролика, белки и других маленьких животных; напротив, он как-то грузно ступает всей ступней и сравнительно с ними подвигается далеко не так быстро. Однажды я взобралась на небольшую гору с корзиной, в которой по обыкновению находился еж, и вынула его оттуда. Только что он успел подвинуться вперед, как вдруг оступился, моментально свернулся в клубок и полетел вниз с горы. Нужно заметить, что, при своей неловкости, еж оступался довольно-таки часто, но никогда не причинял себе ни малейшего вреда: его жесткий панцирь защищал его от ушибов.
Еж отличается превосходным обонянием: своим замечательно чутким носом он не только обнюхивает землю, когда бежит, но внимательно оглядывает каждый прутик на дороге, свалившуюся шишку, одним словом каждый предмет. Чуть он заслышит, что к нему приближается какой-нибудь нелюбимый им зверь, он быстро поворачивается назад и удирает, сколько хватает прыти, но и при этом не изменяет своей привычке, – всегда бежит по прямому направлению. Иначе ведет он себя, если враг появляется внезапно.
Однажды, во время нашей прогулки по довольно крутому берегу озера, на ежа неожиданно бросилась огромная собака. Он в ту же минуту свернулся в клубок и не двигался, точно прирос к месту. Собака не испугалась колючего врага и схватила его зубами. Но в ту же минуту она бросила его и, с окровавленною мордою, исколотою иглами ежа, со страшным визгом отскочила в сторону. Но она не унялась: со злобным лаем бросалась она к ежу, опять пробовала его укусить и в конце концов получила столько тяжелых уколов, что кровь стала сочиться из ее морды и капать на землю. Тогда, обезумев от злобы, она с яростью стала толкать ежа своими лапами, сильно колола их о его колючки, но все же ей удалось наконец скатить его в озеро. Однако, это нисколько не повредило ежу: у берега было очень мелко, и вода заставила его только развернуться, а я в ту же минуту бросилась к нему и вытащила его.
Лисица, как рассказывают охотники, губит ежа еще чаще, чем собака: она не только подкатывает его своими передними ногами к воде в ту минуту, когда он превращается в колючий шар, не только сталкивает его в воду, но поступает с ним еще отвратительнее. Когда нет по близости ни озера, ни реки, лиса повертывает ежа на спину и опрыскивает его своей вонючей мочой. Еж развертывается, а хитрая лиса моментально хватает его за нос и умерщвляет.
Более всего интересовало меня то, как еж во время наших прогулок ловил и пожирал все, что ему попадалось: кузнечиков, майских и навозных жуков, дождевых червей, но более всего удовольствия ему, видимо, доставляли полевые мыши. Бывало я выпущу его в колосистую рожь, но он не отходит от меня далеко вглубь, а бежит вперед между колосьев, у самой дороги. Вдруг он останавливается, как вкопанный, и начинает прилежно обнюхивать все вокруг, опять подвигается вперед, обнюхивает и прислушивается. Наконец, он видимо нападает на то, что ищет, вдруг решительно останавливается и начинает быстро, быстро разрывать землю. По писку мыши в зубах ежа и по его довольному ворчанию не трудно было догадаться, что он напал на норку полевой мыши. Итак, в продолжении двух-трех часов, во время которых мы находились с ним на прогулке, он ел почти не переставая.
Однажды к нам пришла наша соседка, старушка-помещица, и просила меня одолжить ей на время моего ежа: у нее развелось так много мышей, что ей с семьей пришлось перебраться во флигель. Она пробовала впускать в пустой дом то одну, то другую кошку, а иногда и нескольких сразу, но, когда открывали дверь, они выскакивали оттуда, как сумасшедшие с расцарапанными мордами. Переселиться во флигель старушку заставили и тараканы, от которых, как и от мышей, не было никакого спасения. Я немедленно снесла ежа к соседке. Когда на другой день я заглянула к нему, он спал, свернувшись в клубок, но видно здорово поработал ночью, так как по полу валялось множество мышиных лапок и хвостиков, а воздух так был пропитан удушливым запахом от ежа и мышей, что я тотчас же выскочила на улицу.
Когда мой еж в несколько дней очистил дом соседки от тараканов и мышей, он получил такую известность в нашей местности, что крестьяне, с тою же целью, стали наперерыв брать его в свои избы, амбары, сараи и кладовые, и везде он оказывался чрезвычайно полезным.
Ежи уничтожают не только вредных в хозяйстве маленьких животных и всякую нечисть, но оказывают человеку и более важные услуги, – они истребляют ядовитых змей. Многим охотникам приходилось наблюдать борьбу ежа с гадюкой (ядовитая змея). Превосходное обоняние ежа заставляет его тотчас почувствовать присутствие гадюки. В таких случаях он не бежит от нее, но, гневно взъерошив свои иглы и пригнув нос к земле, бросается на своего врага. При этом еж издает звуки, напоминающие барабанный бой, что впрочем бывает с ним всегда, когда он находится в особенно сильном волнении. Этими звуками еж точно подзадоривает себя к битве, а взъерошенные иглы на его голове грозно вздымаются, точно шлем воина. Змея тотчас замечает ежа, и ну шипеть, свистеть извиваться, и как только тот приближается к ней, она быстро жалит его в морду и губы. Еж отскакивает назад и слизывает языком сочащуюся кровь, – змеиный яд не причиняет ему ни малейшего вреда. Не смущаясь своими ранами, еж опять храбро подходит к гадюке и начинает дотрагиваться до нее даже своим языком, точно желая поближе ознакомиться с нею. Змея разевает пасть и шипит еще пуще... Вдруг еж схватывает голову змеи, дробит ее своими зубами и, несмотря на то, что она всячески извивается и сопротивляется, он вместе с ядовитыми зубами быстро съедает более половины туловища змеи. После такого подвига еж обыкновенно засыпает, свернувшись в клубок, но, как только просыпается, сейчас же принимается за остальную часть гадюки.
В теплый, но поздний осенний день я как-то вышла гулять с ежом; поставив корзину у опушки леса, я побежала посмотреть на птичку, которая перескакивала с кочки на кочку. Когда я вернулась к корзине она была пуста, и я уже нигде и никогда не могла найти моего ежа.
В следующее лето, в очень густых кустах, близко от нашего дома, мы нашли с нянею гнездо ежа с семью детенышами. Няня утверждала, что взрослый из них – наш еж или, точнее сказать, ежиха, которая обзавелась уже своею семьею. Но зверек не узнавал меня: на мой зов он не подымал вверх своей свиной мордочки, как он это делал прежде, но я все же стала приносить еду его семье. Скоро и остальные в доме узнали о присутствии ежей. В виду заслуг моего ежа, взрослые зорко наблюдали за ребятами, чтобы те не трогали полезных зверьков. Но ежи скоро сильно раздосадовали крестьян: они стали часто нападать на цыплят и уничтожать их одного за другим.
В защиту ежей могу сказать, что нападение на цыплят и на мелких домашних птиц – единственная неприятность, которую они доставляют людям, – во всем же остальном они им очень полезны.
