Голод
Автор: Вл. Алешин, 1907 г.
Прошли красные летние дни, миновала и осень; белый пушистый снежный ковер покрыл всю землю, все поля, все дороги; смолкли птичьи песни в лесу, и стоит он тихий да молчаливый, опушенный белым инеем; каждый сучек, каждая веточка обведены этим пушистым белым налетом; – это зима одела деревья в свой любимый наряд, потому что она любит, чтобы все было в белом, чтобы нигде не было ни единого черного пятнышка.
Прошло еще несколько недель, – и мороз заковал все пруды и реки в ледяной панцирь: затвердела, замерзла земля, и зима окончательно завладела природой посредством своих верных слуг – холодного ветра, мороза и снега. Овладев природой, начала она царствовать, свои законы ставить и порядки заводить: медведей позапрятала в берлоги, серых заек перекрасила в белый цвет, и стали они беляками, словно в снегу вывалялись; людей заставила теплые шапки, шубы да валенки надеть, и еще многое другое повернула на свой лад.
Но не всем, однако, эти порядки по вкусу пришлись, – много пернатого народа осталось без хлеба и стало жить впроголодь.
«Крра-а, крра-а!» – слышу я теперь часто в саду и возле дома хриплые вороньи голоса; черные гости появились вблизи моего жилища в надежде поживиться около человека; они знают, что он запаслив не хуже белки, и что всего у него вдоволь.
Весной, летом и осенью всегда или в поле, или в лесу, или на проезжей дороге можно найти чего поесть, а теперь не то – нигде нельзя достать ни крошки, все замерзло, все снегом покрыто, просто с голодухи хоть помирай... «Крра-а, крра-а, крра-а-а!..»
А вот и сами черные гости. Они ходят по двору, сидят на заборе, на ветвях берез, которые растут в нашем саду, на крыше дома. Они внимательно следят за всеми движениями и действиями людей: вошел ли кто в дом, вышел ли из дому, а особенно, если у человека в руках есть что-нибудь – так и вопьются жадными глазами...
Вот на двор выплеснули какие-то помои. О, радость! «Крра!» – свист крыльев – и воронье уже тут; они подбирают корочки и объедки; одни глотают их тут же, другие уносят в клюве на забор и долбят там находку. Но нужда – лучшая школа бережливости: черная птица расчетлива, она знает, что такие находки – редки, и если съесть все сразу, то потом, быть может, долго еще придется дожидаться новой и голодать, и потому умная птица, подолбив кусочек в меру, прячет остаток в укромное местечко и так, чтобы подруги не видали куда, а то вытащат.
Я видел однажды из окна, как одна такая запасливая галка прилетала через два-три часа на то место, где она спрятала свой кусочек; оглядевшись сначала вокруг и удостоверившись, что за ней никто не следит, она вынимала свою провизию, состоявшую из засохшей хлебной корочки и, придерживая ее лапами, начинала долбить своим твердым клювом.
Потеха была смотреть на нее, как усердно она работала носом: кусочек был твердый и не подавался сразу, но клюв у галки был много тверже, к тому же она заносила голову кверху и с размаху, словно долотом или киркой, ударяла носом по кусочку. Подолбив в меру, она снова прятала его в трещину дерева и улетала. Но часа через три, после бесплодных поисков, она снова возвращалась и снова принималась долбить свой кусочек. То-то нужда-мачеха! И съела бы все да неизвестно, скоро ли другой такой кусочек судьба пошлет!..
Да не часто бывает чем поживиться и у человеческого жилья, потому что тут уже есть свои рты, есть свои внимательные глаза, которые тоже зорко караулят все лакомые и нелакомые кусочки, выбрасываемые наружу, – глаза дворовых собак. О, это жестокие соперницы голодных птиц; собаки тоже караулят человека и заслышав скрип дверей, бегут к крыльцу, встречают человека ласковым вилянием хвоста, умильным взглядом... Понятно, им всегда перепадает первым.
Вороны не умеют, однако, и не могут подслуживаться и льстить человеку; это – свободолюбивые, независимые, дикие птицы; они готовы скорее умереть с голоду, нежели отдать себя в рабство. Отчасти поэтому, а отчасти за некрасивый вид и хриплое карканье их не любят, и никогда никто не дает им добровольно ни единой крошки. Вот почему воронам приходится пускаться на всякие проделки и добывать себе пищу хитростью и лукавством.
И вот черные гостьи сидят вдали на заборе и крыше и, не смея подлететь к человеку, издали завистливым и голодным оком смотрят на счастливых собак.
Случается, впрочем, но редко, глотнуть разок, другой из собачьей кормушки, пользуясь тем, что собака, сидящая на привязи, задремала, но это уже довольно рискованное дело – можно и попасться...
Но бывают случайности, когда судьба неожиданно посылает славный кусочек.
Какому-то глупому щенку досталась славная косточка с хрящиком. Вместо того, чтобы глодать ее преспокойно в сенях, он выбежал на двор и расположился с ней недалеко от забора.
Черные гостьи насторожились... Скок, скок, – и две из них, боком-боком, подскочили поближе к щенку, чтобы посмотреть, в чем тут дело.
К тому же щенок ведь совсем не страшен! Ого! Косточка! Крра-а! Это хорошо!
Обе товарки нынче ничего еще не ели, у них от голода подводило брюхо.
Вкусная косточка уже хрустела на зубах у щенка. Вороны подобрались еще ближе; они сидели теперь на заборе, над самым щенком.
«Крр...» глухо проворчала одна из них.
«Крр...» глухо ответила ей другая, словно сговариваясь о чем-то.
Черные птицы посмотрели друг на друга, сделали еще по одному разу «крр», и обе слетели с забора на землю.
Щенок глодал косточку, ничего не подозревая... Но вот одна из ворон подошла совсем близко к щенку, в то время как другая прохаживалась в отдалении.
Увидев ворону, щенок заворчал, но ворона не испугалась, напротив, она продолжала дерзко наступать на собачонку... Тогда щенок бросился с лаем на подступавшую к нему птицу, но та отлетела в сторону, села на землю в нескольких шагах от него и снова стала подступать к щенку.
Это уж было из рук вон как дерзко! Щенок не мог больше этого терпеть и, бросив косточку, с неистовым лаем кинулся догонять на своих неуклюжих ногах улетавшую ворону.
Этого только и надо было черным мошенницам: в то время как глупый щенок погнался за одной, другая подхватила его косточку с хрящиком и полетела с ней в сад...
Вскоре из сада донеслось торжествующее карканье встретившихся черных подруг, которые мирно разделили между собой трапезу, добытую совместными усилиями. А глупый щенок, не найдя своей косточки, грустный и убитый, поплелся в сени и, улегшись там в уголке, долго и горестно вздыхал об утраченной косточке с хрящиком.
Но бывают времена, когда плохо, очень плохо приходится черным птицам.
Однажды я был свидетелем смешного и вместе с тем грустного зрелища.
У нас на огороде стояло пугало, сторожившее летом горох и наводившее страх на воробьев. Теперь пугало это, состоявшее из старого пиджака, превратившегося уже от времени и усердной службы в лохмотья, и дырявой войлочной шляпы, было запорошено снегом. Вокруг чучела ходили три вороны и внимательно осматривали его со всех сторон. Одна из них взлетела далее на пугало и теребила войлочную шляпу; две другие тянули его за лохмотья в разные стороны, словно они хотели растащить его на части. Одна ворона выворотила далее у чучела карман, словно она надеялась найти там забытый бутерброд...
Через несколько минут войлочная шляпа была уже на земле, и еще через несколько я видел, как голодные птицы стали теребить се и отрывать от нее кусок за куском, стараясь их проглотить. Но это было такое кушанье, которое, несмотря на голод, плохо шло в глотку.
Тогда я вернулся домой, взял два куска хлеба и, подойдя к сквозному забору, которым был обнесен огород, бросил их воронам.
Они покосились на меня сначала как-то недоверчиво, но разглядев потом, что это съедобное, и даже в гораздо большей мере, чем войлочная шляпа, они подхватили куски и улетели с ними прочь, не выразив мне никакой благодарности.
Благодарность... Но стоит ли о ней говорить: разве возможность накормить голодное существо – будь то человек, животное или птица – не есть ли сама по себе большая радость и счастье, за которое мы сами должны благодарить Того, Кто послал нас в мир и заложил в сердце нашем искру живой любви!
