Горилла на корабле
Морской рассказ капитана Фурга
Серия книг «Лики звериные»
I. Пропажа повара
II. Наблюдательный пост в боте
III. Бегство гориллы
IV. Борьба на мачте
V. Поединок с гориллой
I. Пропажа повара
Однажды летом в торговом городе Банане, в устье реки Конго, стояло паровое судно из Антверпена. Пароход назывался «Жан Меренторф», он грузился копрой (копри – разрезанные и высушенные на солнце зерна кокосовых орехов). «Жан Меренторф» совершал регулярные рейсы между Антверпеном и устьем Конго, и капитан судна, Аппельман, часто шутя сравнивал себя с городским извозчиком, совершающим постоянно один и тот же конец.
Скоро судно было готово к отплытию. Весь экипаж его кроме капитана, штурмана, машиниста и нескольких кочегаров состоял из двенадцати человек матросов – большею частью бельгийцев; только повар Элиассен был датчанин.
Старик Элиассен был сильно не в ладах с матросами. Матросы часто жаловались капитану, что он плохо готовит кушанье и урезывает порции.
В этот рейс кроме команды на корабле находился еще один пассажир – африканская горилла, которая посылалась в зоологический сад в Антверпене. Это дикое, сильное, все обросшее темно-коричневыми волосами существо помещалось на палубе в крепкой, прочной деревянной клетке.
Рано утром подняли якорь, и через несколько минут судно начало удаляться от африканских берегов. Матросы были заняты мытьем палубы и приборкой снастей, – нужно сказать, что «Жан Меренторф» мог идти под парами и под парусами.
Наступил час завтрака, но с кухни все еще не звали за получением утреннего кофе. Штурман, больше всех не ладивший с поваром, не дожидаясь сам пошел на кухню. В небольшой пароходной кухне повара не было, и котел для варки кофе висел пустой над огнем.
Штурман известило своем открытии капитана, который тотчас же отправил нескольких матросов в поиски за поваром, думая, что он уже успел напиться и лежит где-нибудь на пристани мертвецки пьяный.
Однако матросы нигде не могли отыскать Элиассена, а между тем никто не видел, чтобы он сходил на берег. Кроме того штурман сам видел повара рано утром в кухне.
Капитан еще раз заставил матросов обшарить все уголки корабля, но поиски были тщетны. Элиассен как в воду канул. Капитан стал расспрашивать весь свой экипаж, каждого отдельно, кто и когда видел повара в последний раз.
Из расспросов матросов выяснилось, что повар не сходил с парохода. Все матросы видели, как он развел огонь для варки кофе и делал приготовления к обеду.
Наиболее важное показание дал юнга Корнелио. Он уверял, что видел, как повар за несколько минут до подъема якоря доставал через люк воду для кухни.
Доставание воды через люк было делом опасным, так как нужно было перегибаться через борт почти всем корпусом. Капитан строго запрещал доставать воду через люк, но повару иногда было лень идти к насосу, помещавшемуся на палубе, и он продолжал доставать воду прямо из кухни через борт.
Слова юнги были вполне правдоподобны и отчасти разрешали загадку исчезновения повара. По всей вероятности, повар, доставая воду через люк, перевесился, упал в реку и утонул.
Капитан поверил словам юнги, хотя его несколько поразил боязливый и неуверенный тон юнги...
Юнге Корнелио было всего шестнадцать лет, и он служил на «Жан Меренторф» два рейса. Как известно, юнге на корабле живется несладко, его бьет и ругает каждый, начиная с капитана и кончая последним матросом. В часы же, полагающиеся матросам для отдыха, юнга поступает в распоряжение повара, помогает ему чистить зелень, подметать кухню, чистить посуду и так далее.
Когда капитан прочитал юнге все его показания и предупредил, что ему придется, по всей вероятности, подтвердил их под присягой в Антверпене, то юнга страшно заволновался и чуть было не взял своих показаний обратно.
Такое поведение юнги зародило во мне сильное подозрение, и я сообщил об этом капитану. Но капитан не хотел и слушать об этом и уверял, что юнга Корнелио очень добрый малый, только не особенно умен.
– Как бы то ни было, – закончил капитан, юнга прав. Повар доставал воду через люк, был сильно пьян, перевесился через борт и бултыхнулся в воду.
II. Наблюдательный пост в боте
Однако я был уверен, что это было не так просто, и почему-то был убежден, что повар Элиассен погиб не по несчастной случайности.
Я стал присматриваться к поведению юнги Корнелио. Он по-прежнему терпеливо и усердно нес свою тяжелую службу и стойко выносил сыпавшиеся на него побои и ругательства. Но стоило мне внимательно всмотреться в него, чтобы заметить его смущение. Как бы чувствуя, что я за ним слежу, он избегал меня на каждом шагу. Я был уверен, что юнга или сам убил повара или сообщник в этом преступлении. Чтобы убедиться в этом, я решил следить за матросами. Я хотел выяснить себе отношения между ними и Корнелио.
Между тем пароход шел обычным ходом. Погода стояла благоприятная, и на судне все обстояло благополучно кроме, разве, гориллы, прозванной матросами «Питером», которой была не по вкусу даже самая небольшая качка. Как только начиналась качка, Питер начинал жалобно и пронзительно выть, при сильной же качке на гориллу находило бешенство, и она пыталась разломать свою клетку. Матросы кормили гориллу всякой снедью и иногда потихоньку от капитана давали ей немного рома. Опьянение приводило гориллу в еще большее бешенство.
Желая во что бы то ни стало выяснить причины гибели повара, я выбирал каждый день одного какого-нибудь матроса и тщательно следил за его поведением. Я следил за каждым движением наблюдаемого, за его жестами, за выражением его лица в ту минуту, когда тот предполагал, что его никто не видит.
Для своих наблюдений я выбрал очень удобный пункт – один из четырех спасательных ботов, высоко подвешенных на кранах над палубой. В ботике было очень удобно сидеть, в особенности когда были поставлены паруса, которые давали густую тень. Отсюда мне была видна вся палуба, а меня никто не видел. Часто в тихую погоду устраивался я там и на ночь.
Скоро я изучил всех матросов, но загадка оставалась нерешенной. Одна только личность сильно заинтересовала меня – это матрос Гуффенс. Широкоплечий, сильный, смотревший исподлобья, он сразу мне не понравился. По всему его лицу проходил глубокий шрам. Гуффенс рассказывал, что получил его в битве англичан с голландцами в Кингстоуне, на Ямайке. Его свирепые, быстро бегающие глаза вместе с этим шрамом придавали его лицу отталкивающее выражение.
Однажды в светлую лунную ночь я сидел в боте, помещавшемся на корме. Судно шло под парами и под парусами. Оба рулевые неподвижно стояли у штурвала. На носу судна на вахте стоял Гуффенс.
Из-за нижних парусов оба матроса у штурвала могли видеть только заднюю часть судна; то место, где стоял Гуффенс, было надежно скрыто от них парусами.
На палубе кроме вахтенных по случаю теплого времени спали все остальные матросы.
Горилла, находившаяся со своей клеткой как раз подо мною, была очень неспокойна. Она разбудила меня. Я уселся на боте и, ни для кого незаметный, стал смотреть на палубу.
На носу парохода я заметил Гуффенса и увидал в его руках какую-то вещь, которую он раскачивал из стороны в сторону. Мне показалось, что это была веревка. Занятый своим делом, он совершенно не следил за вахтой. Прошло несколько минут. Вдруг он тихо повернулся и огляделся кругом. Я спрятался в бот и, спустя минуты две, осторожно высунул голову.
Гуффенса уже не было на его посту. Тихо, неслышными шагами он пробирался на середину судна, к группе спящих матросов. Близ регеля, на обрывке паруса спал юнга Корнелио.
Гуффенс, уверенный, что его никто не видит, нагнулся над Корнелио и стал размахивать тем, что я заметил у него в руках. Теперь мне удалось рассмотреть, что это была веревка с петлей на конце.
Я видел, как Гуффенс осторожно надел петлю на шею Корнелио. Еще один момент – и юнга был бы задушен, не успев даже пикнуть. В ужасе я вскочил в боте и диким голосом окликнул Гуффенса.
Гуффенс, испуганный, быстро отскочил прочь. Мой крик разбудил всех, в том числе и Корнелио, быстро вскочившего и сорвавшего с шеи петлю. Я позвал Корнелио к себе в бот. Гуффенс как ни в чем не бывало отправился на свое место. Я был до того взволнован этим происшествием, что уже никак не мог заснуть более. У меня даже не было силы сказать хоть одно слово Корнелио.
Собачья вахта (предрассветная вахта) кончилась, и сменившаяся команда, в том числе и Гуффенс, отправилась к койкам. Я слез с бота на палубу. Только что я успел сделать несколько шагов, как ко мне подошел вдруг Гуффенс и обратился ко мне спокойным тоном:
– Я хочу, чтобы вы меня поняли. Я думал только пошутить с этим мальчишкой. Он храпит во сне, как крыса, и мне вздумалось отучить его от этого.
Я пристально посмотрел на Гуффенса и не ответил ему ни слова. Гуффенс смотрел все время в сторону и только раз украдкой бросил на меня испытующий и враждебный взгляд. Не дождавшись ответа, он повернулся и отправился в трюм.
Я пошел на нос судна, к месту вахты. Там было прохладно. Я уселся на наваленные кучей снасти и заснул.
III. Бегство гориллы
Проснулся я поздно от раздававшихся на палубе громких, резких голосов, от крика и беготни матросов. Предчувствуя опять какое-нибудь несчастье, я кинулся узнать, в чем дело. Оказалось, что из клетки исчезла горилла. Дверь в клетку гориллы была отворена, и гориллы не было.
Штурман сейчас же распорядился обыскать палубу и найти гориллу. Но ее нигде не оказалось. Горилла пропала бесследно, так же, как и повар Элиассен.
Оставалось только предположить, что страшное животное, выбравшись на свободу, прыгнуло за борт.
Но штурман утверждал, что если обезьяны, не будучи в силах выдержать качку, и бросаются за борт, то это никогда не обходится с их стороны без раздирающих душу криков. Между тем никто ничего не слыхал.
Разбудили капитана и сообщили ему об исчезновении обезьяны. Капитан накинулся на Корнелио, так как ему был поручен уход за гориллой и у него находился ключ от клетки.
Я стал успокаивать капитана и пригласил его вместе с Корнелио в каюту, где рассказал о том, что произошло ночью, и обратился к Корнелио со словами:
– Если бы не я, то Гуффенс удушил бы тебя и выбросил за борт. Ты, брат, что-то знаешь, но боишься Гуффенса.
Корнелио был нем, как рыба, и ничего не ответил. Капитан прогнал его вон и сказал, чтобы он еще раз поискал гориллу. Таинственное исчезновение обезьяны, весьма схожее с исчезновением повара Элиассена, сильно обеспокоило экипаж парохода.
IV. Борьба на мачте
Небо все подернулось тонкой серой пеленой. Ветер крепчал. Барометр сильно падал. Капитан приказал рифить паруса. Погода разыгрывалась. В котлах усилили огонь, чтобы иметь возможность во время бури убрать паруса совсем и идти только на парах.
Скоро начался дождь, и капитан приказал совсем убрать верхние паруса. Из парусов еще стояли в передней части судна три стакселя.
В носовой части судна находилась почти горизонтально торчавшая короткая мачта – бугшприт. К ней прикреплена более тонкая мачта – кливер, к которой в свою очередь прикреплена еще более тонкая мачта – крайний кливер.
Бугшприт прикреплен к фок-мачте. На канатах, или стагах, идущих к передней мачте, натянуты паруса – стаксели, прикрепляемые к кливеру и крайнему кливеру.
Стемнело. Ветер становился все сильнее и сильнее. Бешено рвал он оставшиеся паруса. Капитан решил убрать эти паруса и отдал приказ.
Юнга Корнелио, как самый ловкий и самый легкий из всех матросов команды, был послан подвязать передний парус на крайний кливер. Он вскарабкался на мокрую тонкую мачту почти вплоть до самой ее вершины и держался ногами за протянутые внизу для этой цели канаты.
Но сам он никак не мог справиться с уборкой паруса и, видимо, боялся, что ветер сорвет его оттуда и сбросит в море.
Капитан, стоявший на мостике, заметил тщетные усилия юнги и крикнул:
– Эй, ступай кто-нибудь наверх, помогите Корнелио!
На зов капитана кинулся стремглав Гуффенс. Он ловко вскочил на бугшприт и торопливо стал взбираться к Корнелио.
Встревоженный, я стал внимательно следить за Гуффенсом. Я видел, как Корнелио повернулся, и когда он увидел приближавшегося к нему Гуффенса, из его груди вырвался нечеловеческий крик.
Гуффенс еще не успел долезть до юнги, как тот в отчаянии взобрался на самый край мачты и с прежним криком хотел было броситься с вышки мачты вниз, в бушующее море.
Я видел, как Гуффенс яростно обхватил мачту и протянул руку Корнелио. Но вдруг произошло нечто совершенно неожиданное.
По канату, соединявшему кливер с брамстеньгой фок-мачты, скользнула внезапно какая-то фигура, которая в один миг села на кливере и протянула в свою очередь руки к Гуффенсу. В тот же миг я услышал неистовые крики.
Капитан бросился с своего мостика на нос судна, куда побежала и вся команда.
V. Поединок с гориллой
Крайний кливер, то опускаемый, то подымаемый ветром, был местом ужасной борьбы Гуффенса с гориллой. Оцепеневший на краю мачты Корнелио был безучастным свидетелем этой борьбы.
Борьба продолжалась несколько секунд. Гуффенсу удалось вынуть из-за пояса нож, который он вонзил в гориллу. Та страшно зарычала и, набросившись еще раз на своего противника, разодрала ему все тело.
Стоявшие на палубе матросы очнулись наконец от охватившего их ужаса, и два матроса, вооружившись кинжалами, быстро полезли на мачту на помощь Гуффенсу.
Скоро горилла, вся израненная, истекшая кровью и тщетно накидываясь на новых врагов, ослабела. После нескольких ударов кинжала горилла скатилась с бугшприта и с резким криком свалилась в море.
Матросы с трудом стащили на палубу полуживого и израненного Гуффенса. Весь дрожа, слез за ними и Корнелио. Но когда он добрался до палубы, силы его оставили, и он упал без чувств.
Раны Гуффенса были ужасны. Все его лицо было изуродовано гориллой, и он тяжело дышал.
Скоро он подозвал капитана и едва слышным голосом сознался, что это он убил ненавистного ему повара незадолго до отплытия, толкнув его в воду в ту минуту, когда тот, нагнувшись, доставал воду.
Гуффенс сказал, что потом он узнал, что эту сцену видел юнга Корнелио. Он хотел было выбросить вслед за поваром и юнгу, но ему помешали. Тогда он взял с Корнелио клятву, под угрозой смерти, никому не говорить о виденном.
В довершение этого Гуффенс признался, что, когда он протянул на мачте руку к Корнелио, он хотел его сбросить в море, чтобы избавиться совсем от свидетеля совершенного им преступления.
Через несколько минут Гуффенс умер.
Корнелио же долгое время пролежал в горячке, затем оправился и подтвердил все слова Гуффенса.
Горилла, по всей вероятности, была выпущена Гуффенсом же и после своего освобождения взобралась на одну из мачт и скрывалась там за парусами.
Страшный крик Корнелио взбесил, вероятно, гориллу, сильно обозленную качкой, и она в диком порыве бросилась на попавшегося ей на глаза Гуффенса.
Долго еще помнили мы это страшное происшествие, которое капитан подробно записал в путевом журнале судна.
