Из летописей зимы
Автор: М.Н. Богданов, 1901 г.
Снег валит хлопьями. Эх, если б перестал под утро, пройтись бы по пороше, посмотреть, что делается, как живется кругом. Пороша, ведь, это летопись жизни, правдивая, беспристрастная. Она выдает все секреты, все, и худое, и хорошее, в жизни зверей. Без этой летописи многого бы не знали, что творится кругом. А тут, по свежим следам, мы прочтем все, что делал какой-нибудь зверек, мы прочтем даже, что волновало, что радовало его, от чего он бежал в ужасе или кого преследовал неотвязчиво целые версты.
И так, идем по пороше.
За селом, на гумнах и огородах снег, как узором, испятнан следами; одни маленькие – начнутся в одной снежной норке и исчезнут в другой. Это следы мышей и полевок. Вот следочки покрупнее, другие еще крупнее: то горностаи, ласочки, хорьки – злые враги мышей. Все это перепутано так, что не сразу разберешься. А вот и следы собачьи; нет, очень велики. Эге, да это семейка волков разгуливала около деревни; то-то собаки всю ночь выли. Прекрасный случай! Мы так много слышали о волках; с самого детства нам натолковали, что это страшный, лютый зверь. Надо же с ним познакомиться! Не бойтесь, волки нас не съедят.
Волк, прежде всего, умница и очень любит себя. Человека он знает прекрасно и решается нападать на него лишь в редких, исключительных случаях. Днем никогда он и близко не подойдет к человеку, потому что ужасно боится его. Только сильный, мучительный голод, который испытывает волк зимой, помрачает его ум, и он, остервенелый, бросается ночью на одинокого путника. Чиркните спичкой, если найдется, и волк исчезнет во мраке ночи. Вот если в зимнюю ночь повстречаться с голодной стаей – тут беда неминуемая, и выручит разве счастливая случайность.
Однако, вернемся к нашим волкам и проследим, что они делают за ночь около села. Следов много: пять, шесть, семь волков; это целая семейка с мамашей. Должно быть, рано с вечера они подошли к селу. Так и есть: следы идут с поля прямо к тому месту за гумном, где, два дня тому назад, выбросили мертвую свинью. Очевидно, волки уже закусывали свининкой, а днем пировали деревенские псы, потому что остались одни косточки от хрюшки. Волки пришли вчера с рассветом; они знали, что свинья покончена; но у них на уме другая пожива. Старуха-волчица обошла сторонкой и расположилась в самом переулке, а молодцы пошли прямо к костям свиньи. Но расчет старухи не оправдался: ни одного деревенского пса на этот раз у костей не оказалось.
Поглодали волки уже обглоданные косточки, да только голод раздразнили. Обошли они дозором все село. Нет нигде поживы, везде крепко заперто; только запах скотинки несется со дворов. Подошли к барскому дому и наткнулись прямо на псарню. Зачуяли их гончие и подняли такой лай, что даже старуху покоробило. Эх, не ходить бы ей лучше сюда! Проснулся доезжачий, выглянул в окно и чуть раму не сломал от радости. Оделся и побежал с докладом к барину. Тем временем, волки были уже далеко, на другом конце села, направляясь к реке, чтобы попытать счастья на зайчиках в камышах.
А косой тут как тут. Ровными прыжками бежит он с поля на гумно. Волки прилегли: добыча сама в рот лезет. Но косой тоже не дурак; не добежав до волков, он сел и начал вслушиваться. Зря тоже и ему на гумно ходить нельзя. Не вытерпел один волк, приподнялся и со всех ног бросился к зайцу. Косой, видя беду, побежал в поле, и началась гонка. К семье волков присоединился еще старый, огромный волчина-папаша, и все это мчалось по полю, как вихрь.
Заяц был старый и опытный; зная, что в чистом поле, как он ни беги, его, наконец, догонят, он свернул в лесок и начал вертеть там своих преследователей: на полном скаку прыгнет в сторону и пригнется под кустом; волки промчатся мимо, а он перевел дух и скачет своим следом назад. Пока заметят его хитрость, он уж далеко. Но голодные враги не отстают; снова слышится их топот, снова они напали на его след; мчится косой, прыгает, путает следы, вертится на кругах; не будь старого волка, ушел бы он цел-целехонек. Но этот и сам хитер, да и все заячьи повадки знает. Предоставляя стае гоняться по лесу, он давно уж залег на опушке, в мелких кусточках, и ждет друга милого.
Долго ли, коротко ли, только зайчина наткнулся на старика и очутился в старых зубах. Захрустели кости; кусок за куском, нежеваная зайчатина попадала в волчье горло. Старый обжора торопился: прибегут дети, придется делиться; а он этого недолюбливает. Чтобы оттянуть время, он с зайцем сделал даже несколько прыжков в сторону.
Но вот и они. С высунутыми языками прибежали по заячьему следу, остановились на последнем его скачке, учуяли кровь и мигом разбежались в разные стороны на поиски. Ворчание старого волка быстро собрало всю стаю к нему. Половины зайца уже не было, а остальную старик решился защищать до последних сил. Придавив зайца лапой, старый волк с оскаленными зубами, с сверкающими глазами, стоял перед семьей. Один молодчик сунулся было к зайцу, но тотчас отскочил с визгом; старик укусил его. Этот визг рассердил волчицу; прижав уши, бросилась она на старого эгоиста. Это было сигналом; ее примеру в тот же миг последовали все прочие. Началась страшная драка, и старый волчица, как ни боролся, был задушен детьми. Но, увы, наследства после папеньки не оказалось: один почтительный сынок в разгар свалки подцепил остатки зайчика и скушал. Когда общее остервенение поулеглось, волки пришли в себя и двинулись в путь. Невесело им было: другие сутки голодать – не шутка. В погоне за зайцем и в пылу драки они не заметили, как начало светать; а днем ведь промышлять нельзя; оставалось только убраться куда-нибудь на покой.
Но, чу! раздался звук рога. Волки остановились; старая волчица насторожила уши. Сильно забилось у нее сердце; она знала этот ужасный сигнал и бросилась к опушке. Вдали стояли по одиночке, верхами на лихих конях, охотники. Сколько их – кажется ей, что и счету нет; весь лес окружен. Понурила голову старая разбойница, плохо дело!..
Вот раздался в тишине лесной тонкий, визгливый голос молодой гончурки.
«Слушай! вались к нему!» – заорал доезжачий.
И, как по команде, басы, баритоны, тенора, сопрано, целый оркестр грянул в лесу. Чудная музыка для охотника, страшная – для всякого звериного слуха.
Залилась вся стая по волчьим следам, ближе, ближе; вот уж мелькают желтомордые, черные псы между деревьями. Не выдержал один волк и поскакал в поле; за ним другой, третий. Видит волчица, как там одного за другим травят борзыми; как они валятся на землю и гибнут под кинжалами охотников. Пора и самой на утек. Помчалась она старым своим лазом туда, где не раз ей случалось обманом миновать охотников и спасти свою шкуру. Видит, и теперь никого нет в овраге. Но не всегда же вывезет счастье. За дубовым кустом стоял сам барин-охотник с парой лучших борзых. Лишь только поравнялась волчица с кустом, оттуда, как из лука стрела, вылетали оба пса.
Что было сил понеслась она по полю. Но уже поздно: псы скачут рядом. Обернулась она к одному из них, чтобы дать щипка, а другой в тот же миг ухватил ее, как клещами, за горло. Дух сперло у несчастной, красные круги замелькали перед глазами, что-то холодное влезло в сердце.
Все было кончено. Доезжачий трубил в рог, вызывая гончих. Поперек седла лежали на его коренастом коне два волка: один старый, заеденный своими детьми, другой – молодой, со шкурой, изорванной в клочья. Это, кажется, был почтительный сын, съевший остатки зайца.
