Как животные лечатся
Серия книг «Друг животных», 1909 г.
Я сидел раз в лесу, на берегу ручья, как вдруг на противоположный берег вылетел вальдшнеп и опустился к самой воде. Сезон охоты только что начался, охотников кругом в лесах была масса, и первой моей мыслью было, что этот вальдшнеп был ранен и прилетел к ручью, чтобы напиться и обмыть свою рану.
Я не сразу мог понять, что он делает; я подполз поближе к берегу и стал вглядываться. Вальдшнеп и не замечал моего присутствия.
Чем же это, однако, был занят вальдшнеп так долго при дневном свете? И вот я вижу, что он взял клювом немного сырой глины у самой воды и стал как будто обмазывать ею свою ногу возле колена. Потом он поскакал на одной ноге, помогая себе крыльями, к дерну и стал щипать тонкие стебельки и травинки, налепляя их на глину, которой он обмазал себе ногу. Затем вальдшнеп снова запрыгал на одной ноге к воде, где стал накладывать новый слой глины на травинки и стебельки, и он все обмазывал и обмазывал ее глиной, так что мне стало ясно видно утолщение на этой ноге.
Я с удивлением следил за тем, как серьезно и внимательно работал вальдшнеп целых четверть часа. Потом он подлетел опять к дереву, встал там и стоял там целый час неподвижно, обглаживая и обминая покрепче своим клювом глиняную повязку на ноге, дожидаясь, очевидно, чтобы она окончательно засохла. Наконец, он вспорхнул и исчез в лесу.
Стало быть, у вальдшнепа была сломана нога, и он наложил на нее глиняную повязку, чтобы колено срослось опять прямо! Это было так необыкновенно, так удивительно, что я никому не стал рассказывать своего наблюдения, зная, что никто мне не поверит, и боясь сам поверить ему.
Много лет спустя я читал о животных в клубе в Фриджепорте. Во время перерыва ко мне подошел один господин и стал мне рассказывать, как он раз, охотясь с приятелем, подстрелил вальдшнепа, у которого, когда собака принесла его им, они заметили на ноге какой-то странный кусок засохшей глины. Они осторожно соскоблили ее перочинным ножичком и увидели, что нога под ней была сломана, но уже почти совсем срослась так же прямо, как и другая, здоровая. Если бы птица осталась жива, она сама бы, наверное, через несколько недель сняла повязку, и тогда исчез бы всякий след того, что она была наложена на ногу.
С тех пор во время моих наблюдений над животными, мне не раз приходилось наталкиваться на такие случаи, которые показали мне, что животные умеют лечиться и помогать себе в разных несчастных случаях, что им известны многие лекарственные травы, помогающие от той или другой болезни и другие лечебные средства. Слышал я об этом и от других людей, которым приходилось близко наблюдать жизнь животных, читал об этом и в книгах.
Я читал между прочим о том, что многие лекарственные травы были открыты путем наблюдение над животными. Вы, вероятно, видели и сами не раз, как больные собаки и кошки старательно разыскивают какие-то травы, с жадностью поедают их и выздоравливают. Изучая историю индейцев, их народные предания, знакомясь с их искусством врачевания, я узнал, что многие лекарственные травы, которые они употребляют, взяты ими у животных, как, например, травы, помогающие при ревматизме, лихорадке, расстройстве пищеварения, от укуса змей и т. п.
Индейцы видели, как старый медведь, страдающий ревматизмом, вырывает из земли и поедает корни папоротника, или же как он купается в горячем иле серного источника, и стали пробовать применять и на себе эти средства, они заметили, какие травы достают и едят животные, укушенные змеями, и когда их трясет лихорадка и, испробовав их на себе, увидели, что они, действительно, помогают, стали и сами употреблять их для пользования.
Одно из самых простейших лечебных средств у животных – это отнятие сломанной или раздробленной ноги тогда, когда рана гноится, растравленная чем-нибудь или искусанная мухами и угрожает жизни животного.
В детстве, когда я еще был настолько жесток, что находил удовольствие в том, чтобы ловить животных западнею, и хотел, кроме того, заработать себе этим карманные деньги, я поймал раз выхухоль в стальную ловушку, поставленную так, что она катилась при первом толчке животного вместе с ним в глубокую воду и топила его вместе с собою. Ставить такие ловушки научил меня Нанти Дикгль, у ног которого я впервые изучал тайны леса и обычаи его обитателей.
Он говорил мне, что предпочитает такие западни всем остальным, потому что шкура при них остается целой и добыча всегда наверняка попадает в руки, тогда как в других западнях пойманное животное часто ломает себе ногу, а затем отгрызает ее напрочь и убегает.
Я с сожалением вспоминаю теперь о том, что иногда в мои ловушки попадались зверьки, потерявшие раньше в других западнях одну или даже две ноги.
Особенно памятна мне одна выхухоль, которую я хотел было подстрелить, заметив ее подле одной из своих ловушек, но, вглядевшись в которую, я опустил ружье. Ловушка была поставлена на мелком месте, к которому по траве вела узкая тропинка, по которой выхухоли спускались обыкновенно на водопой. Над самой ловушкой торчала на палке репа, чтобы привлечь внимание выхухоли, которая, заглядевшись на репу, не заметила бы, как нога ее попадет в западню.
Но старая выхухоль не пошла по тропинке: очевидно, она уже не раз попадала впросак при таких же обстоятельствах; она пошла к воде с другой стороны ловушки, и тогда я увидел с глубоким сожалением, что обе передние ноги у бедняжки были отгрызены! Вероятно, она уже два раза попадалась в западни и спасалась только тем, что отгрызала себе ноги!
Выбравшись из воды, она поднялась на задние ноги и пошла на них, переваливаясь точно медведь, так как передних ног, на которые она могла бы опереться, у нее не было.
С величайшей осторожностью влезла она на крутой бережок, подошла к репе, уперлась в нее двумя обрубками, оставшимися от ее передних ног, съела ее и так же осторожно спустилась опять к воде.
Я стоял безмолвно и глядел на бедняжку, опустив свое ружье, забыв и о ловушке и о добыче.
В ту же ночь я вытащил из воды все свои ловушки, принес их домой и никогда уже более не расставлял их. И с тех пор я никогда не могу пройти мимо западни, не воткнув около нее в виде предостережения палки, чтобы спасти от калечения какое-нибудь животное.
Однако я уклонился в сторону от той выхухоли, о которой хотел рассказать, как она попалась ко мне в ловушку.
Незадолго до того эта выхухоль, вероятно, попалась в ловушку и спаслась из нее только тем, что отгрызла свою ногу. Рана не совсем еще зажила и, что меня особенно поразило, – она была покрыта слоем какого-то клея или липкой древесной смолы. Густой слой этого клея покрывал рану так тщательно, что она не могла засориться, и ни вода, ни даже воздух не могли проникнуть в нее.
Один старый индеец рассказывал мне после того, что ему не раз приходилось находить в своих западнях бобров с обгрызенными ногами, и у двух из них раны были тоже покрыты слоем клея. А прошлой весной тот же индеец поймал медведя, у которого на боку была глубокая рана, густо замазанная какой-то липкой смолой. Он замазал ее, вероятно, затем, чтобы остановить кровотечение, чтобы мухи не наседали на нее, и чтобы она могла скорее затянуться.
Кто научил его этому? Кто подсказал ему, как именно нужно поступить для того, чтобы рана не прикинулась болеть и зажила поскорее? Большинство любят объяснять все поступки животных инстинктом, но в данном случае мне кажется, что нечто большее, чем слепой инстинкт, руководило им.
Расскажу напоследок еще случай, который мне пришлось наблюдать недавно. Олень, измученный долгой погоней, спасся, наконец, от собак вплавь через реку. Дело было зимою, и вода в реке была совсем ледяная.
Переплыв через реку, олень, совершенно обессиленный, повалился на снег и заснул. Для человека подобный сон после такой беготни и затем ледяной ванны был бы наверное гибелен. Он был бы гибелен и для оленя, если бы он заснул на всю ночь. Но он не позволил себе этого: несколько раз в течение ночи он просыпался и заставлял себя пробежать немного и только после того снова ложился и спал. И благодаря этому, он встал на другое утро как ни в чем не бывало и был в силах бежать так же неутомимо, как и вчера.
Молодой, неопытный олененок при таких же обстоятельствах наверное залег бы и заснул мертвым сном, если бы мать не будила его от времени до времени и не заставляла его пробежаться. Как мог понять олень, что ему нужно делать, чтобы спасти себя от смертельной простуды? Как могла понять мать, что ее олененку нельзя долго спать мокрому на морозе, что ему надо хорошенько побегать, чтобы согреться и не простудиться? Право, наблюдая все это, нам остается только удивляться, как много знают животные, и каким путем дошли они до этих знаний!