Ласточкино гнездо
Автор: О. И. Шмидт, 1880 г.
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава I
На пригорке, у реки, стоит небольшая дача с балконом, который тремя ступеньками спускается в сад. Под крышею этого балкона, у самой колонки, висит старое ласточкино гнездо. Его свили давно, давно две ласточки из славного рода Крепкоклювов, известного всем ласточкам своими победами над воробьями и кукушками.
С тех пор гнездо переходило от одного старшего Крепкоклюва к другому и никакая бы другая ласточка не осмелилась занять его – все уважали эту семью и не желали испытать на себе справедливость данного ей прозвища.
Ясное майское утро. Солнышко уже порядочно пригревает землю, снег с лугов стаял и молодая чуть заметная зелень пробивается из-под влажной земли. Над описываемым нами местечком появилась целая стая только что прилетевших ласточек, которые спешили к своим гнездам. Некоторым пришлось выживать непрошеных постояльцев-воробьев; другие спорили между собою из-за какого-нибудь дедовского гнезда, которое не умели поделить; третьи видели, что дом их разрушен, смыт и жалобно щебетали о своем горе. Но было не мало и таких счастливцев, которые находили все в лучшем виде и с веселым чириканьем принимались отделывать заново свое прошлогоднее жилье.
К балкону дачи подлетели две ласточки: одна постарше, другая помоложе. Старшей и принадлежало теперь гнездо Крепкоклювов, но она, осмотрев его внимательно, сказала своей спутнице:
– Это гнездо ненадежно, – я не решусь в нем поселиться.
– Как, тетушка, вы отказываетесь от такого славного, прочного гнезда? – возразила ей другая. – В таком случае, я его займу...
– И тебе не советую – видишь, тут трещина в крыше над самым входом, – когда пойдут дожди, вода протечет, размочит стенки, и все гнездо обрушится.
– Вот пустяки, – самонадеянно отвечала молодая птичка, – и в прошлом году, когда мы жили тут с маменькой и братьями, эта трещина так же светилась над нашими головами и позволяла нам смотреть на солнце и вдыхать свежий воздух.
– Как знаешь, – отвечала тетка, – а я лучше не поленюсь и слеплю себе новое гнездо.
Ласточки расстались: тетка полетела выбирать новое место для постройки, племянница принялась вычищать свое родимое гнездо. Она пускала в дело и клюв, и тоненькие лапки с острыми когтями, летала за глиною, за соломками, много хлопотала...
К вечеру работа была кончена. Ласточка прикрепила еще в виде украшения снаружи две-три блестящие соломинки и отлетела немного в сторону, чтобы полюбоваться своею работою.
– Какое славное гнездо! – думала она, – широкое, просторное, слеплено так ровно, гладко, нигде ни скважинки, – недаром оно столько лет, говорят, висит тут без починки. – Она полетела встречать своего мужа и на пути рассказала ему об их счастье.
– Отчего же тетка твоя не хотела жить в нем?
– Да так, пустяки, ей вообразилось, что гнездо непрочное... – неохотно отвечала ласточка.
Глава II
Недели через три в гнезде уже лежали четыре хорошенькие яичка и знакомая нам ласточка важно сидела на них, а муж ее летал ловить мошек и мух – ему все казалось, что жена его не довольно сыта, что она не сможет высидеть своих первых деток.
Около этого же времени на дачу переехали жильцы: отец, мать и двое детей, Катя, семи лет, и Ваня – одиннадцати.
Ласточки боязливо глядели на них из своего окошечка, служившего им и дверью.
– Ну, не очень-то приятно, что мы так близко к людям, говорил отец, – и балкон-то такой низенький, совсем наше гнездо на виду.
Он отличался большою застенчивостью, за что и прозвище ему дали Чирит, что значит на птичьем языке Робкий.
– Чего же бояться людей? Посмотрят они лишний раз на наше гнездо, нас от этого не убудет. И она, высунув свою гладенькую черную головку с белой шейкой из круглого отверстия, смело глянула на игравших песком детей и громко чирикнула им «здравствуйте».
– Смотри, Ваня, ласточкино гнездо под крышею! – радостно крикнула девочка своему брату, – и как низко! Принесем стул, посмотрим их поближе!
– Нет, Катя, не надо, мы их испугаем: они теперь сидят на яйцах.
– На яйцах? значит у них будут дети! как славно! – И Катя запрыгала по песку. Чирит так испугался, что забился в самый дальний угол гнезда.
– Не бойся же, говорят тебе, – с сердцем сказала его жена, которую звали Быстроножкою, Тирюит, – ты чуть не раздавил яйца и толкнул меня. Чего бояться? Дети такие милые, веселые, у них, наверное, доброе сердце, и они нам не сделают ничего худого.
– Не сердись на меня, Тирюит, это на меня против моей воли страх нападает, как только увижу кого-нибудь не из наших. Я ведь и не хочу бояться, да сами собой крылья затрясутся, ноги ослабеют, в глазах зарябит...
Тирюит сердито отвернулась и стала смотреть на детей, – ей всегда было обидно за трусость мужа, сама она чувствовала, что принадлежала к роду Крепкоклювов, а Крепкоклювы всегда отличались отвагою и смелостью.
Глава III
Вот наконец яички насижены. Тирюит еще с утра заметила, что на одном из них появилась трещинка, – она прислушалась, – маленький, слабый клювик долбил изнутри скорлупу. Материнское сердечко ее сильно забилось.
В это время Чирит подлетел к гнезду с длинным лакомым червячком в клюве.
– Подожди, подожди, – окликнула она его, – теперь не до еды, наши птенчики сейчас вылупятся. Чирит торопливо проглотил червячка и осторожно пробрался в гнездо.
Тирюит проворно расклевала яичко, и из него показалась маленькая, маленькая головка, такая голенькая, чуть покрытая пухом, который висел смешными прядями вокруг крошечной неуклюжей фигурки. Мать прикрыла своего первенца крылом.
В другом яичке тоже уже послышалось слабое тук-тук! – надо было помочь и этому новому члену семьи... Вылез скоро и третий птенец, и только четвертое яйцо оставалось неподвижным и безмолвным.
– Что же это? – начинала беспокоиться Тирюит, – неужели я его недостаточно нагрела, и он умер? И сердце ее болезненно сжалось.
– Видно, что так, – отвечал Чирит, – придется выбросить его.
– Нет, подожди еще, посиди на нем, пока я обчищу и уложу наших птенчиков. – Чирит повиновался. Тирюит обчистила клювом каждого по очереди: первенца она особенно нежно укрыла пухом, – он был такой крепыш, такой быстроглазый, а главное, у него был такой славный, длинный, острый клюв.
– Это настоящий Крепкоклюв, – подумала она. Затем она сменила Чирита, и он поспешил улететь за мошками и комарами для детей, когда они проснутся.
А мать все сидела на яйце, все ждала, что и оно получит трещинку, и что же? Вдруг ей ясно послышался слабый, но мерный звук тукающего об скорлупу клювика.
– Вот и дождалась! – весело подумала она и помогла четвертому птенчику выбраться из скорлупы.
– Ох, да какая же ты слабенькая! – с сожалением сказала она, обчищая новорожденную дочку. – Ну, да зато дочка, – утешала она себя, – хоть не все сыновья.
Вернулся Чирит. Тирюит приняла от него корм, все размельчила, смочила слюною и из клюва стала кормить своих малюток. Те широко открывали желтые большие рты и жадно глотали пищу, всех же больше первенец: он толкался вперед, топтал своих братьев, старался длиннее всех вытянуть шею и схватить кусок не в очередь, матери стоило большого труда унимать бедового сына и делить свою кашку поровну. Только бедная слабенькая дочка почти не выказывала желания есть – мать ей насильно вталкивала кусочки в клюв, но съев два, три куска, она устала и закрыла глаза. Весь этот первый день прошел в хлопотах, надо было выбросить всю скорлупу, устроить мягкую постель для птенчиков, накормить их несколько раз, убаюкать и согреть под крылом... На другое утро, все хлопоты установились и не казались такими новыми. И мать, и отец свыклись со своими обязанностями и у них, пока дети спали, оставалось много свободного времени.
– Как же мы назовем наших птенцов? – спросил Чирит.
– Я уж придумала: первого назовем «Смельчак», он такой бойкий; второго – «Красавчик»: смотри, какие у него славные ножки и какие глазки; третьего – «Веселый» – он больше всех щебечет и трепещет крылышками; а мою бедную маленькую дочку – «Слабушей».
Глава IV
Прошли две недели. Птенчики покрылись сплошным пухом, у них уже стали показываться кое-где перышки. Они умели уже кое-как щебетать, и мать отлично их понимала.
Раз ночью Тирюит проснулась от какого-то странного топота по крыше балкона, она взглянула украдкой в щель и замерла от ужаса: над самой щелью блестели глаза большого серого кота с соседней дачи! Как ни смела была Тирюит, но перед этими блестящими от жадности глазами, перед этими хищнически торчащими усами и оскаленными зубами вся ее храбрость исчезла – она затрепетала всеми перышками и жалобно пискнула. Чирит проснулся и, увидев кота, совсем растерялся – он хотел улететь из гнезда, но Тирюит остановила его:
– А дети? ты забыл, что мы должны оберегать и защищать их? Я ни за что не улечу, – пусть лучше это ужасное страшилище проглотит и меня вместе с моими дорогими крошками...
Кот долго стоял над щелью и, наконец, стал медленно запускать в нее свою лапу с острыми когтями.
Тирюит в ужасе прикрыла спящих малюток крыльями. Чирит, не помня себя, забился за спину жены, съежился, как только мог, и закрыл глаза. А кот все глубже запускал свою лапу в щель, ухватил целый кусок верхней штукатурки гнезда и потянул лапу назад... Что-то треснуло, старая глина не выдержала, подмокший от просачивавшейся в щель сырости потолок подался и все гнездо с родителями и птенцами полетело вниз, на землю. Напроказивший Васька так испугался упавшего гнезда, что поджал хвост и поспешил на утек.
Бедные отец и мать! Они кое-как выкарабкались из-под груды развалин и горько жаловались на свою судьбу. Правда, дети все живы, они свалились вместе с мягкою пуховою постелью, и это спасло их от верной смерти. Но не все ли равно? Что теперь с ними делать? Обе ласточки в беспокойстве кружились над ними, подлетали, утешали, давали мошек и опять, и опять кружились, – жалобное щебетанье их привлекло их соседей – все кружились, все щебетали...
Глава V
Рассвело. Стали ходить люди, но никто не замечал упавшего в траву подле балкона гнезда и пищавших в нем птичек. Наконец встали и Ваня с Катей и весело выбежали на балкон; старые ласточки упорхнули в кусты и Тирюит, сев на ближайший сучек, с беспокойством следила за детьми.
Катя первая заметила случившееся. Взглянув по привычке под крышу, она так и ахнула, и слезы потекли у нее из глаз.
– Что с тобою? – спросил Ваня.
– Гнезда нет, гнезда нет. Ах, куда оно делось? – плакала Катя.
Ваня тоже взглянул наверх.
– Оно верно свалилось, – решил он. – Да, вот, слышишь, и птенчики где-то пищат, – и он начал внимательно искать в траве около того места, где гнездо висело. Катя перестала плакать и помогала ему.
– Вот оно! – радостно сказал он, – и все птенчики живы. Один, два, три...
– Так, значит не все, – печально проговорила Катя, – их было четыре, я их считала, когда они высовывали головки.
– Ну, поищем и четвертого, – весело сказал Ваня, – ты принеси пока ваты, надо их положить, им холодно. Катя побежала к матери и через минуту притащила большой комок ваты.
– Эк ты! – смеясь сказал Ваня, – это на три гнезда хватит. – Смотри, какие они маленькие, им довольно и половины этого куска.
– А четвертый птенчик? – спрашивала Катя.
– Не знаю, не нашел еще, уложим пока этих, видишь, как они трясутся, – Катя положила к себе на колени маленьких птичек, спрятанных в вату, и сидела смирно, боясь пошевельнуться.
– Ты смотри, не тронь их, – заметил ей Ваня, увидав, что она приподняла верхний слой ваты, – а то ты их замучаешь.
– Нет, я не трону, я только хочу посмотреть на них.
Ваня рылся всюду в траве, но нигде не оказывалось четвертого птенчика.
– Какие у них большие носы, Ваня, какие рты желтые, и язык есть; а глазки-то, глазки, так и блестят!.. И ножки какие маленькие, а крылья короткие-прекороткие и хвосты еще не выросли.
– Ну да ладно, – сердито перебил ее Ваня, ему было досадно, что не находился четвертый птенчик, – после рассмотрим, что трещишь? Только мешаешь слушать, мне показалось, что пищит где-то. Куда бы это он делся? Да ты верно ли считала-то? Их, может, и было три?
– Нет, я считала, их было четыре.
Вдруг под балконом послышался слабый писк.
– Ай, вот он где пищит, – сказала Катя.
Ваня бросился к тому месту, просунул руку в щель под ступенькой, и вытащил Слабушу.
– Какая маленькая птичка! – рассматривали дети, – меньше всех. А этот какой забияка, смотри, укусил меня за палец, а вот этот такой гладенький, у него уж и хвостик порядочный. Какие они, однако, разные, – задумчиво проговорила Катя; – когда не видишь птичек так близко, они кажутся все одинаковыми, а вот вблизи и видно, что нет, у каждого свое лицо.
– Да, коротко ответил Ваня, он не любил много болтать. Ну, теперь давай, я их подержу, а ты поищи комара или мушку, мы попробуем их покормить.
– И ты думаешь, мы их вырастим? Да, Ваня? Ведь теперь мы их будем растить? У них, ведь, нет мамы и папы, они сиротки?
– А вот посмотрим, ищи же комара.
Катя живо поймала маленькую мошку, Ваня взял ее и стал держать у самого клюва маленьких птичек. Но никто из малюток, даже и Смельчак, не решались дотронуться до комара: они все страшно перепугались, увидав людей так близко. В вате им, правда, было тепло, но что будет с ними дальше? Не меньше боялась и их мать: она тысячу раз пролетала над головами детей с резким чириканьем, садилась на ближние кусты, заглядывала то с того, то с другого боку:
– Не троньте моих малюток, – чирикала она, – не задавите их, ах, не задавите, не уроните, положите их, не берите...
Но дети не понимали ее и сначала даже не замечали. Только когда она уж очень близко пролетела мимо них, так, что почти задела крылом, Ваня поднял голову и сказал:
– А ведь это мать, видишь, как низко летает, – это непременно мать. Вот бы славно им как-нибудь устроить гнездо, – мать бы сама и выкормила их, а то они еще малы, из рук корма не берут.
– Ах, да, Ванечка, голубчик, придумай как-нибудь; это уж так бы хорошо...
– Ну да, видишь ты какая, все я, да я, а ты что же? – полушутя, полусамодовольно сказал Ваня. Потом, помолчав немного, он начал вслух соображать:
– Во-первых, надо, чтобы гнездо висело на прежнем месте, во-вторых, чтобы оно было удобное, в-третьих, чтобы в нем было тепло... Ах, постой, нашел... Неси скорее твою корзиночку, с которою ты ходишь за ягодами, мы положим туда ваты, я вобью в то место, где было гнездо, большой крюк, и повешу корзиночку с птенчиками, – мать наверное прилетит.
Глава VI
Сказано – сделано. Через полчаса птенчики висели на прежнем месте и очень удивлялись своей новой квартире. Они длинно вытягивали шейки, карабкались друг на дружку и чуть не задавили Слабуши. Дети притаились за углом и ждали, что будет.
Тирюит с беспокойством следила за всеми приготовлениями, но когда корзиночка с птичками прочно повисла в воздухе, ее материнское сердце не утерпело, она покружилась, покружилась в воздухе и стрелою спустилась на корзинку с приготовленною из мухи кашицею во рту.
– Мама, мама, – запищали птенчики, – есть хотим, скорее, скорее... – она всех наделила поровну и опять, уже смелее, пустилась за кормом.
– Видела? – прошептал сияющий Ваня.
– Молчи, молчи, она опять летит, – удержала его Катя.
– Ну, теперь наши птенчики спасены, – свободно вздохнув, сказал Ваня, – пойдем чай пить.
Несколько раз на день дети прибегали смотреть, мать все сидела в корзинке, или летала за кормом. Приходили смотреть и взрослые на затейливое Ванино гнездо, и он очень гордился своею выдумкою.
Под вечер Васька опять стал похаживать по крыше, и Катя скоро заметила его.
– Смотри, Ваня, Васька соседний, кажется, к птичкам подбирается.
– Ишь, ведь... – ворчал он на него, бросая в него каменьями, – это он-то, видно, и напроказил, а то с чего бы гнезду свалиться. – Васька скрылся, но через несколько времени, когда Ваня ушел, снова появился на крыше с другой стороны.
– Смотри, Ваня, Васька опять идет…
– Ну уж я его поймаю и повешу, – с негодованием крикнул Ваня, – он забыл, что несколько дней тому назад сам кормил этого Ваську, но теперь новые любимцы вытеснили все другие привязанности, и Ваське пришлось бы плохо, если бы он не убрался подобру-поздорову.
– Знаешь что, Катя? Унесем-ка на ночь корзиночку в комнату, а утром пораньше повесим здесь снова – за ночь они не умрут, а так хуже будет, как Васька подберется.
– А мать?
– Ну, мать обойдется и без них ночью.
Так и сделали. Тирюит страшно беспокоилась, когда ее деток унесли в комнату: она не спала всю ночь, но на другое утро уже в шестом часу Ваня попросил своего папу, который рано вставал, вывесить птичек.
Васька утром не смел показаться, потому что боялся ходивших мимо балкона людей. Раза два он издали, вытянув шею и понюхивая в воздухе, пытался было пробраться к гнезду, но шум проходящих каждый раз его останавливал и он убегал обратно.
Глава VII
Скоро Тирюит привыкла к новому порядку и совсем перестала дичиться Вани с Катей; она терпеливо ждала, когда утром вынесут ее гнездо, и сейчас же являлась кормить птенчиков; птенчики росли не по дням, а по часам, и Катя очень любила наблюдать их: Смельчак частенько затевал драки и шумные игры, тогда они презабавно кувыркались и толкались друг об дружку, даже раза два вывалили из корзинки Красавчика, но теперь это уже не представляло большой опасности – у них порядочно отросли крылья и, падая, Красавчик держался на них в воздухе, так что не мог убиться.
Раз утром Катя вдруг не досчиталась одного птенчика.
– Где это он? Не Васька ли съел? – говорила она с беспокойством.
Но вот, к великой ее радости, в корзинку откуда-то сверху порхнула молоденькая птичка. Нечего прибавлять, что это был Смельчак.
– Ваня, Ваня, – позвала девочка, один птенчик уж летает.
– Что ты? неужели? – удивился Ваня.
– Да, да, я сама видела... да вот и другой хочет.
И действительно, Красавчик, по примеру брата, затрепетал отросшими крылышками, неловко поднялся над гнездом, – «смелее, не бойся, забирай сильнее крыльями»... кричала ему мать, кружась над ним, – и порхнул за матерью и Смельчаком; через несколько минут за ними последовал и Веселый – в гнезде осталась одна Слабуша.
– А эта бедная отчего же не летит? – спрашивала Катя.
– Не знаю, верно, она больная, отвечал Ваня.
Но Слабуша была здорова; у нее отросли и крылья, да только она так привыкла считать себя слабою, что не решалась пуститься на воздух. Мать ее за это побранила.
– Торопись научиться летать, – говорила она, – не успеешь оглянуться, как холода нагрянут, тогда настанет пора переселяться, а уж в дороге с тобою не будет времени нянчиться, не поспеешь за другими, на полпути останешься и замерзнешь. Не ты первая...
Слабуша решилась и скоро выучилась летать не хуже братьев,
Глава VIII
– Ну, Катя, – говорил Ваня, смотря на опустевшую корзинку, – скоро наши питомцы совсем от нас улетят. Эх, как скоро лето прошло, вот и опять ученье, школа, учителя, – счастливая ты, что еще дома учишься...
– А у наших птичек будут теперь каникулы, – смеясь сказала Катя, – ведь они полетят, говоришь ты, в теплые страны, где всегда весна и лето?
– Да, только им далеко лететь, не то, что нам – через час и в городе, дома...
Дети задумались и молча рылись в песке. А ласточка-мать, сидя на ближней ветке, чирикала им свое спасибо за то, что помогли ей вскормить птенцов, только Ваня с Катей не понимали ее...
– А что Ваня, если мы и на будущий год повесим здесь корзинку, прилетят в нее опять наши ласточки?
– Ну уж не знаю, а, впрочем, можно попробовать: папа, ведь, хотел опять нанять эту дачу.
Попробовали ли дети, и прилетели ли к ним опять ласточки, мы не знаем, а потому и не можем сообщить читателям о дальнейшей судьбе их...
