Лесник Николай
Автор: А. Чеглок
Самым любимым нашим местечком в детстве была кухня. Мы с сестренкой пользовались всяким удобным случаем, чтобы проскользнуть туда. И утром и вечером она представляла для нас много интересного: утром там можно было чем-нибудь полакомиться, а вечером мы играли в карты с няней и кухаркой. «Короли», разнообразные «дурачки», «свинка», «мельники», «ведьма», вот сколько было у нас интересных игр. Но главный интерес представляли для меня приезды лесника Николая. Тут уж я, сейчас же после вечернего чая, отправлялся на кухню, садился рядом с ним на широкую скамейку и забывал про карты. Николай был настоящим охотником и даже два раза встречался с медведицами. В первый-то раз он медведицу убил, а в другой вышло не то. Ну, да я вам расскажу и о том, и о другом. Впрочем, вы, может быть, не знаете, что за зверь медведь? Так лучше сперва я расскажу про него, а потом уже и про встречи с ним Николая.
Медведи – самые сильные и страшные звери в наших лесах, но, вместе с тем, они и большие трусы. Только медведица, если у нее есть дети, нападает на всех. Обыкновенно же медведи от людей убегают. Живут медведи в густых лесах, а зимою залезают в берлоги и спят целую зиму, также как ежи, летучие мыши и барсуки. Едят медведи все: листья, траву, овес, ягоды, червей, муравьев, мед, яйца птиц, падаль, а другие и корову с лошадью задушат, чтобы полакомиться свежим мясцом. Такому огромному зверю много нужно пищи, чтобы он наелся вдоволь, и если бы он не ложился зимою в берлогу, то не сытно бы кушал в морозы. У медведиц бывает по 1 и по 2 детеныша; кроме того, с нею ходят годовые дети, которые называются пестунами. Пестуны – это дядьки или няньки своих маленьких братьев и сестер. Говорят, если они плохо смотрят за своими воспитанниками, то медведица награждает их оплеухами.
Вот такая-то милая семейка, в полном составе, с мамашею впереди, с пестунами позади, важно шествует по лесу, и беда встретиться с нею человеку: если он медведицу не убьет, то она его растерзает. Неправду про медведей сочинили, что они неуклюжие, косолапые и бегать совсем не умеют. Неуклюжи они и бегают смешно, подпрыгивая задними ногами, – это правда, но зато они бегают быстро и без устали. Человек не может бежать в лесу так скоро, как медведь, и убегают от них только те, за кем медведи не гнались. Охотиться на них очень опасно, и ходят на них только самые смелые охотники. Медведя трудно сразу убить, а, тяжело раненый, он делается свирепым и уже не убегает, а идет прямо на человека и жестоко расправляется с врагом. Так вот что за зверь медведь! Теперь я расскажу, что говорил мне про них Николай.
Первый раз охотился он на медведя, когда был солдатом. Он служил у одного капитана денщиком и вместе с ним очень часто ходил на охоту.
– Охотились мы, – говорил он, – как-то весною в лесу на вальдшнепов. Возвращаемся утром домой и встречаем пастуха. Тот нам рассказал про свою встречу с медведицею.
Дело было так. Выгнал он на поляну стадо, а сам пошел в кусты; только что он вошел туда, а там медведица с медвежатами валяется; увидела она его, заревела, да к нему; а у него-то в руках кроме кнута ничего нет! Пропал бы пастух, если бы не быки! Бросились они на медвежий рев и отбили своего пастуха.
– Ну, Николай, – говорит капитан, – давай-ка попробуем эту медведицу поискать, пули с нами, ножи тоже... Бог не выдаст, так и медведь не съест. А дело доброе сделаем, если убьем! Раз медведи здесь поселились, так добра трудно ждать! Пастуха-то быки отбили, а другой нарвется, так и пропадет!
– Отчего же говорю, не пытать счастья, пойдемте. И пошли мы. Медведя в лесу можно выследить: зверь он неосторожный, знает, что ему бояться некого, и лезет напролом: ломает деревья, мнет траву, недаром зовут косолапым. Но нам трудненько было отыскивать медведицу: трава небольшая, а в глухих местах ее даже и не было. Если бы медведица шла спокойно, то мы наверно не отыскали бы ее. Так нет же: увидит она бревно, пошарит под ним червяков или куколок; кучи муравьиные найдет – ни одной не пропустит, чтобы муравьями не полакомиться. Потому что самое первое удовольствие медведя – разрывать кучу и обсасывать с лап муравьев. Раза два нам попались лежбища медведицы, вероятно она ложилась, чтобы покормить молоком своих детенышей. Уже высоко поднялось солнышко, а мы все шли и шли вглубь леса. А лес был густой, за деревьями далеко не видно. Жутко становилось подчас: с медведицею шутки плохи: прозевай минуту – и пропал. Медведь увидит, – убежит, а медведица, пока жива, никому не даст в обиду своих детей. Одного только нам не хотелось, – встретиться с нею где-нибудь в зарослях: выскочит сразу – ни прицелиться, ни подоспеть на помощь не успеешь. Долго водила она по лесу. У нас и ноги устали, и руки от ружья затекли, а ее все нет да нет, хоть назад возвращайся. Приуныли мы с капитаном, а все-таки поглядываем во все стороны.
Вышли так к болоту. Я пошел по одну сторону, а капитан по другую; болото уже кончилось, и мы стали сходиться, вдруг вижу, внизу что-то чернеет в углу. Присматриваюсь – лежит медведица, а два медвежонка сосут грудь. Я остановился, дал знак капитану, и стали мы ее осторожно скрадывать. Хруп! треснула у меня ветка под ногами. Медведица вскочила, отбросила в сторону медвежат и страшно заревела. Капитан выстрелил два раза и ранил ее. Я был ближе к ней, и медведица повернулась ко мне. Тогда я выстрелил из двух стволов, она упала, захрипела, но опять поднялась и пошла все-таки на меня. Я швырнул ружье, выхватил нож, в левую руку взял сумку, чтобы сунуть ее в пасть зверю. Шагов трех не дошла она до меня и повалилась на лозовый куст. На радости я чуть не забыл про медвежат, а они залезли на дуб и спрятались в ветвях. Пестуна с ними не было. Полез я за ними, хотел взять – куда! Сами немного больше кошки, а отбиваются, царапаются. Скинул я их с дерева, связал и принес домой.
Один недолго у нас пожил: что-то через неделю издох. А другой остался. Назвали его Мишкой. Забавный был зверек! Толстенький, кругленький, шерсточка мягкая. Как пойдет переставлять своими лапами, – чистая умора! Солдаты по целым дням с ним возились, кормили его, и он скоро привык к людям. Стали выпускать на двор; тут-то ему было раздолье! Он лазал по деревьям, забирался на гимнастику, заглядывал во все уголки... Свел дружбу с дворовою собакою – Нептуном. Чего он только ни делал с ним, но Нептун никогда не кусал его. Разве уж когда очень надоест ему Мишка, – зарычит и отойдет прочь.
Жил у нас на конюшне козел Васька, строгий козел, серьезный. Боялся медвеженок этого козла – пуще огня! Как-то раз Мишка заглянул в конюшню, а козлу это не понравилось, подошел он сзади и боднул его рогами. Что тут было с Мишкой! Сел на задние лапы, да как заревет... А Васька его еще, еще...
Подхватился Мишка да бежать, а козел за ним. С этих пор как увидит козел медвежонка, так и бежит к нему. Одно спасенье у Мишки – гимнастика. Бывало, как побежит Васька за Мишкой, – он сейчас на гимнастику взберется и поглядывает оттуда на козла.
Иногда он бежал к Нептуну, которого козел боялся, и тот уже прогонял козла на конюшню. Узнали об этом солдаты, так нарочно рассердят Ваську и пустят к нему медвежонка. Только козел погонится за Мишкой, – на него собаку науськают, и все трое по двору во весь дух удирают друг от друга.
Раз встретил Васька медвежонка около пустой бочки. Влез в нее с перепуга Мишка, думал спрятаться, а козел нагнул голову и ну его рогами бодать. Ревет медведь в бочке, а вылезть боится. Уж потом солдаты, посмеявшись вволю, сжалились над ним и отогнали козла.
Им забава, а бедному Мишке не до смеху. И все ведь добрые, не жестокие люди, а не понимают, что шутки эти плохие и бедного зверя обижать стыдно.
Так и рос у нас этот медвежонок в роде шута, и такой ручной сделался, что, кажется, и медвежьего-то у него только шкура одна. Но труслив был Мишка не хуже зайца.
Далее если кто в ладоши хлопнет, – и то во все лопатки удирает прочь. Но особенно боялся Мишка, когда его ударят сзади; довольно одного слабого шлепка, – и бедный Мишка сейчас же садился и начинал жалобно выть. Уж чего, кажется, бояться козла? Сил то у Мишки было больше, чем у козла, а, нет-таки. Как козел ни допекал его, а ни разу он не подумал его своей лапкой огреть.
Раз далее вот до чего дошло. Подошел как-то Мишка близко к конюшне, увидал его Васька, как выскочит оттуда, да за ним; а у нас около гимнастики лежала доска, – один конец у нее упирался в землю, а другой поднимался вверх. Конец этот мог гнуться и, раскачав его, можно было высоко прыгать. Впопыхах полез Мишка по этой доске, а Васька за ним, мотает бородой и бьет рогами медвежонка. Ревет бедный Мишка на весь двор и только жмется к краю, а доска под ним гнется и гнется. Сорвался Мишка, доска выпрямилась – Васька вверх летит, а Мишка вниз.
К концу лета наш медвежонок вырос с большую собаку и совсем испортился: стал отыскивать куриные яйца, за курами гоняться, а потом в сад повадился ходить и фрукты есть. Не столько съест, сколько попортит и деревьев сломает. Били его за это, да не помогало. Хоть много давали ему всего, – нет, нужно самому залезть на дерево да ветки ломать – этак вкуснее. Раз к капитану принесли мед. Поставил я его в кладовой и запер дверь на замок. Услыхал Мишка, что оттуда медом пахнет, и стал около кладовой захаживать. Однако как он ни ходил и ни нюхал, а достать было нельзя. Тогда он налег на дверь и вышиб ее.
Осенью стал скучать Мишка. Заберется в какой-нибудь угол и сидит по целым часам, точно думу думает. Сидит это он так, сидит, а потом как завоет и – бросится бежать куда-нибудь. Ума не приложим, что с ним делается: вероятно тосковал по лесу, только скучный ходит, как больной; а то шкоду такую устроит, что только руками разведешь. Жалко бедного зверя, а помочь ему нечем! Залез он как-то в саду на озимую яблоню, а садовник наш подкрался, да шестом его и толкнул. Мишка так испугался, что кубарем свалился с дерева, чуть садовника не задавил. С испугу в этот же день с ним сделалась будто холера, два дня проболел и издох.
Вот что рассказывал мне Николай в долгие зимние вечера, сидя у нас на кухне. Второй случай был у него уже в это лето.
Николай жил в казенном лесу, верстах в семи от нашего города, и мы иногда ездили к нему в гости. Я всегда любил бывать у него, но когда я узнал от его жены о том, что случилось, то я сильно надоедал моим родным, пока не собрались к нему. Особенный интерес теперь представляла для меня его Жучка. Раньше я даже подсмеивался над Николаем, что он простую дворняжку таскает с собою на охоту. Теперь сознаюсь, что я не знал этой удивительной собаки. Это была небольшая, черная собачка с острою мордочкою и торчавшими маленькими ушами, и на вид в ней ничего особенного не было. Едва мы свернули с дороги, и дом Николая стал виден между деревьев, я заметил, что Жучка, свернувшись в клубочек, мирно лежала на завалинке дома. Когда наш экипаж подъехал, Жучка, как простая дворняжка, спрыгнула, бросилась, на лошадей и начала неистово лаять. Николай вышел из избы, прикрикнул на нее, поднял щепку и к моему удивлению, бросил в нее. Однако же, подумал я, как он нехорошо с нею обращается.
Спрыгнув с экипажа, мне захотелось погладить Жучку, и хотя, в ответ на мои ласковые названия, она и махала дружелюбно своим косматым хвостом, но к себе близко не подпускала. Тогда я достал пирожки и начал бросать ей кусочки, стараясь, чтобы с каждым куском она подходила ко мне ближе. Пирожки она кушала охотно, но из рук брать не решалась.
– Однако, – она у тебя дикая, – сказал я Николаю.
– А что ж это за собака, которая ко всем ластится? Этак вор придет, да даст ей хлебца, – так и своим человеком будет? Нет, у меня добрый пес! Уж он вызволит! – сказал Николай, хлопая собаку по спине.
В ожидании чая, все разошлись гулять по лесу, а Николай начал ставить самовар. Это было самое удобное время для расспросов, и я воспользовался им.
– Ты ж мне расскажи, Николай, про Жучку.
– Разве жена не говорила?
– Что жена, – ты сама, расскажи, как следует, все!
– Рассказывать-то мне нечего! Пошел я в лес рябчиков поискать и взял Жучку. Долго ходил я, дошел до Мокрых болот, и захотелось мне на Глухое заглянуть; прошел я заросли и вошел в ельник. Вскинул ружье на плечо и лезу напролом. Вдруг как рявкнет около меня. Гляжу, а впереди медведица с медвежатами. Душа в пятки ушла у меня тогда. Поднялась медведица на дыбы, заревела, потом опять опустилась и бежит ко мне. Вот-то и струсил же я! В ружье дробь, да еще мелкая, ножа нет! Чем же оборониться от зверя? Шагов десять осталось ей дойти до меня, как Жучка сзади ее, – цап! И заревела же моя медведица! поднялась она опять на дыбы, да на Жучку. Вспомнил я тут, что медведи не могут лазать на суковатые деревья, и побежал к ели. Медведица опять за мной, а Жучка ее сзади рвет! Отгонит она ее от себя, а сама все ко мне.
Вскарабкался я тем временем на ель: изодрался весь, дрожу от страха. Вижу, – и медведица уж у ели. Рассвирепел зверь, пена изо рта клубами валит, грызет дерево, царапает, – что ни хватит за сук, то и обломет, а тут еще Жучка! Ну и озорная же собака, доложу я тебе; то есть прямо не дает ходу медведице, да и только! И увертлива ж, шельма: медведица обернется, а Жучки уже и нет. Что ты думаешь, – так она ее доняла, что медведица обо мне уже и забыла. Гоняется за Жучкою, ревет от злости, а поймать не может. А Жучка знай отводит ее от меня, слышу ее голос уже далеко, далеко.
Соскочил я тогда с дерева да драла. Выбрался на шлях: ну, слава Богу, – медведица сюда не придет! Сел отдохнуть, да и загорюнился: пропала моя Жучка теперь! Непременно разорвет ее зверь. И так же мне ее жаль стало. Дай, думаю, посижу, может вернется.
С час сидел; нет, встал и пошел. Пропала собака ни за грош. Иду я, а досада меня все пуще разбирает. Дошел я до Гомкина поворота, обернулся назад на повороте, гляжу, – мчится моя Жучка ко мне. «Жучка! Жучка!» Никогда я об пса губ своих не поганил, а тут прямо в морду ее поцеловал! Как отцу родному обрадовался я псу! А ведь помнишь, как ты смеялся над нею? Ан стало быть Жучка моя не так-то плоха!
Недавно барин один проезжал, – как рассказал я ему про нее, так говорит: «полтораста целковых не пожалею за такую собаку! Когда хочешь привози, слова не скажу! Чистоганом отсчитаю!» Здорово меня он соблазнял, да я не поддался! «Нет, говорю, барин, большие деньги ты мне даешь. Может в век их не заработаю, а зазорно мне будет, ежели я польщусь на них».
Так закончил Николай свой рассказ.
