Мого
Автор: А. Чеглок
В ожидании поезда я сидел на станции Буира. Мое маленькое путешествие закончилось.
Я исходил вдоль и поперек 40-верстную цепь гор, взбирался на вершины, спускался в пропасти, рыскал по лесам... Гордость алжирцев – красивые вершины Джюрджюры – я изучил хорошо. Много интересного и нового я узнал и увидел во время моих скитаний...
Трудолюбивые кабилы, которые приютились в этих горах, могли бы представить много достойного вниманию туристов... Среди роскошной природы африканских гор, больше, чем даже сама она, поразили меня сами кабилы, поразили своими грязными лохмотьями и ужасающею бедностью.
Я ожидал здесь встретить горцев, вроде наших кавказцев, нарядно-одетых, обвешанных дорогим оружием, беззаботных, пылких, не знающих ни в чем удержу и готовых в минуту возбуждение поставить на карту свою жизнь... Ничего подобного я не нашел у кабилов. Я увидел лишь оборванцев в невероятно грязных одеждах и во всякое время дня трудящихся над землей.
Деловитость и вечная озабоченность выгодно отличала их от арабов. И я понял эту серьезность, я понял, что горы Европы, которые сделали из кавказцев одних людей, создали в Африке из кабилов других...
Но понял я это тогда, когда узнал, как мало пригодной земли для обработки дает Джюрджюра, и какими ничтожными кусочками ее должны довольствоваться целые семьи кабилов! Я узнал, что кабилы за хорошей землей спускаются на канатах в пропасть и достают ее корзинками. Я увидел, что даже на самых недоступных выступах скалы растут серебристо-серые маслины или вьются виноградные лозы... Как ни могуча природа Джюрджюры, но она не может прокормить всех кабилов, которые ютятся на ней. Не может, несмотря на все упорство, весь труд кабила. И этот труд под палящим солнцем, среди проливных дождей, труд до полного изнурение всех тех, кто только может работать – вот что сделало кабила серьезным, вот что положило на него печать озабоченности. Этот же труд создал ему крепкое коренастое сложение, выносливость и сильные мышцы.
Но если природа видоизменила кабила, то и кабил видоизменил природу. В горах Джюрджюры он выстроил до 1500 селений. Роскошные сады, виноградники, огороды пестрят и чередуются по склонам гор.
Дикая красота африканских лесов осталась только на самых высоких или крутых местах. И в этих местах укрываются всевозможные грабители бедного кабила. Там водятся лисицы, шакалы, гиены, дикие кошки, ихневмоны, рыси, пантеры и даже обезьяны.
Все эти животные покушаются на благосостояние кабила: хищники – на его птиц и животных, а обезьяны – на его сады. И если кабил хочет сохранить в целости все свое хозяйство, он должен устанавливать самый бдительный надзор за своим добром.
Для него не так страшны все хищники, даже сама пантера, как страшны обезьяны. Своих птиц он может загнать на ночь в дом, скотину в ее стойла, но фруктовые деревья никуда не перенесешь! А после напряженного труда в длинный летний день даже и у кабила не хватит сил караулить ночью свой сад.
К счастью для садоводов-кабилов, обезьян на Джюрджюре сравнительно немного. Их малочисленности и нужно приписать то обстоятельство, что я, несмотря на все мои розыски видел их лишь случайно и издалека. Мне так и не удалось изучить их на свободе. И поэтому, кроме скуки от томительного ожидание поезда, я испытывал еще некоторое разочарование от неудавшейся поездки.
Правда, в конце концов я не мог считать свою поездку вполне неудачной, она мне кое-что дала, я не даром колесил по горам. Но все же главная моя цель не была достигнута! Мого, магот или, как ее еще иначе называют, турецкая обезьяна, так и осталась неизвестной для меня.
Сколько раз, въезжая в какое-либо ущелье или проезжая лишь вал, я внимательно осматривал в бинокль все выступы, камни, чтобы открыть присутствие обезьян. Как часто в такое время у меня усиленно начинало биться сердце, когда я узнавал, что эти места носят название обезьяньих. Впоследствии я убедился, что в горах Джюрджюры обезьяньими называются много таких мест, на которых вряд ли когда-нибудь обезьяны обитали.
Мого живут на самых диких и неприступных скалах. Еще лучше, если между скалами растут деревья. В таких местах мого находят больше пищи, чем на открытых, голых камнях.
По первому взгляду на их коренастое безхвостое туловище, с довольно толстыми и короткими лапами и руками – можно заключить, что это обезьяны скал, а не деревьев. Леса для мого важны только, как место более обильной добычи. Здесь под листвой они находят насекомых, орехи, семена, на деревьях – различные плоды... Но лазить по деревьям мого не мастера и в этом искусстве значительно уступают своим сородичам – проворным макакам.
Леса мого скорее посещают, чем живут в них. Как ни ловко взбираются они по деревьям, как ни смело они прыгают с одного дерева на другое, но все же настоящую ловкость мого выказывают лишь на скалах.
Здесь они у себя дома и лишь здесь они в безопасности от преследований пантеры. Эти ужасные хищники не любят открытых мест и предпочитают охотиться под прикрытием кустарников и деревьев. Вступая в леса, мого довольно часто попадают на зубы пантерам.
Впрочем, не в полной безопасности обезьяны и на голых скалах. Если не для крупных, старых обезьян, которые достигают величины дворовой собаки, то для молодых есть другие опасности на открытых местах.
Орлам удается иногда схватить молодую обезьянку, но все же не так часто, как этого можно было бы ожидать. Обезьяны горой стоят друг за друга и вместе с криком одной все поворачивают головы, чтобы узнать причину ужаса своего товарища. Если стадо разошлось далеко, то орлу удается подняться со своей добычей. Если же одна, две обезьяны вблизи – то они моментально бросятся на помощь и вцепятся в орла. Хорошо будет если орел отделается только выдранным хвостом и перьями.
Зубы у мого очень остры и сильны, а особенно у старых самцов, которые берут на себя обязанность вожаков. Обыкновенно такой самец полновластный вождь небольшой группы и власть свою он устанавливает с помощью зубов. Кто не хочет слушаться, тот знакомится с его длинными зубами и таким путем приводится к повиновению.
Но вместе с такой властью вожак принимает на себя и обязанность заботиться об общем благополучии. И эту обязанность он исполняет не за страх, а за совесть. Он всегда на стороже, всегда внимательно следит вокруг, прислушивается к шороху и дает сигнал к бегству. Вожак ведет на кормежку в леса, на грабеж кабильских садов; он руководит переменой мест, чтобы защититься от северного ветра зимой и от сирроко (южного) летом.
В Джюрджюре на высоте 2 верст от уровня моря зимой выпадает довольно много снега. И на таких высоких горах снег держится до мая. Снег заставляет обезьян искать тепла; и на зимний сезон они перекочевывают вниз, ближе к жилищам кабилов. Всеми этими перекочевками распоряжается вожак и все стадо в 10–15 штук беспрекословно повинуется ему.
Все чувствуют постоянно, что он заботится не об одном себе, а обо всех. И в борьбе с мелкими животными, покушающимися на кого-либо из стада, вожак первый бросается на врагов. Если же он и раздает направо и налево подзатыльники, то это опять-таки для общего блага, и никто за это на него не сердится долго. Наоборот, он пользуется всеобщим вниманием и признательностью. Такое внимание ему оказывают в первые же минуты безопасности.
Изнуренные летним зноем в полуденные часы, обезьяны располагаются где-либо в тени. Тут более других утомленный вечной бдительностью наслаждается покоем и вожак. Едва только он разваливается на удобном местечке, как две–три обезьянки подходят к нему, чтобы услужить ему, в чем особенно нуждаются обезьяны.
И в лесах, и на скалах Африки есть очень много колючих растений. Нежные пальцы и ладони обезьян особенно страдают от них. Мало предохраняет от острых игл и шерсть. Она густо растет лишь на спине, на животе же у мого ее мало. И вот, в часы отдыха обезьянки начинают тщательно искать в коже иглы, а кстати и паразитов, и таким образом освобождают друг друга от того и другого.
Но вожаку для этого занятия уделяют сугубое внимание. Такую мирную картину мне и удалось увидеть однажды на скалах Джюрджюры.
Возле вожака сидели две обезьянки и обыскивали его. Три матери с молодыми детенышами сидели в разных позах; одна из них, прижав к груди своего крохотного детеныша, лизала ему голову, а две другие забавлялись с подростками.
Шесть солидных взрослых обезьян сидели тремя парами и искали паразитов и иглы друг у друга. Видел я все это в подзорную трубу с противоположных скал. Мне хотелось подойти ближе, я спустился вниз и поднялся шагах в 200 от места их отдыха. Обезпокоил ли их шум, или они заметили меня, но только, когда я поднялся, то обезьян уже не было.
Обыкновенно же мого отдыхают в полдневный жар и только после 4–5 часов начинают искать себе пищу. Для этого они обыскивают каждый уголок, переворачивают камни, некоторые из которых с грохотом скатываются вниз.
Большой камень, чем-либо прельстивший одну обезьяну, вызывает подмогу у других, и общими усилиями камень переворачивается со своего места. Под этими камнями мого находят различных насекомых, иногда гнезда маленьких птичек. Яйца и птенцы поедаются ими с удовольствием.
Кабилы утверждают, что мого не брезгует и ядовитыми скорпионами. Они знают про ядовитое острие на хвосте у скорпиона и умеют отрывать его, не подвергая себя ужалению.
Во время созревание хлебов, мого иногда являются на крохотные кабильские поля... Но подобные набеги делаются сравнительно редко и не приносят таких больших убытков кабилам, какие производятся обезьянами в других частях Африки.
Мого чаще всего посещают фруктовые сады и, по уверению кабилов, совершают тогда основательный грабеж. Однако, даже сами пострадавшие говорили о них без всякой злобы – и вызывали сначала мое недоумение такой странной снисходительностью.
Впоследствии дело объяснилось: кабилы, как и вообще все мусульмане считают, что обезьяны это те же люди, которым Аллах за их грехи и скверную жизнь дал звероподобную наружность. Поэтому настоящий мусульманин, чтущий Аллаха, никогда не убьет обезьяны. Это все равно, что убить человека! Но убить человека – это значит самому стать хуже обезьяны!
Вряд ли кабилы верят в сказку превращение человека в обезьяну, но все же вероятно из уважения к преданию не преследуют обезьян, а лишь пугают холостыми выстрелами.
Мого отлично знают, что посещение садов для них связано с известным риском – если не со смертью кого-либо, то во всяком случае с испугом от выстрела. Поэтому они совершают свои нападения вечером, пользуясь сумерками.
Более высокая, чем у других животных, степень развития позволяет им обставлять свои набеги самыми тщательными предосторожностями.
Не довольствуясь одним вожаком, мого расставляют на деревьях или возвышенной скале сторожей. Сторожа тщательно наблюдают вокруг, пока их товарищи наслаждаются едой всевозможных фруктов.
Такие воровские набеги совершаются всем стадом. Маленькие детеныши не мешают матерям. При ходьбе и лазании, они только крепче обхватывают шею матери своими руками, а ногами хватаются за кожу боков. Таким образом они висят между руками матери нисколько не мешая ее движениям.
Кроме того, если бы и случилось, что мать не могла бы захватить при опасности своего детеныша – то на первый же жалобный крик его к нему бросятся вожак или еще какая-либо взрослая обезьяна и возьмут его с собой.
Инстинкт взаимопомощи у обезьян развит необыкновенно сильно. Как бы ни ссорились они между собой, но малейшая опасность сплачивает их всех вместе, чтобы общими усилиями отразить нападение или помочь страдающему.
Несчастный вид, жалобный крик пробуждает у них такое же сочувствие и желание оказать помощь, как и у людей. Особенно сильно это чувство проявляется у них к маленьким беспомощным детенышам.
В городе Алжире я по целым часам простаивал перед большой клеткой с несколькими мого. В этой клетке у одной обезьянки всего две недели тому назад родился детеныш. Его розовое лицо и розовые ладони рук и ног производили на меня довольно неприятное впечатление. Оно еще более усиливалось от тех морщин, которыми, как у самого дряхлого старика, было изборождено все лицо.
Но меня заинтересовал не сам детеныш, а та любовь, которую он вызывал у всех других обезьян. Сколько я ни читал об обезьянах, сколько ни слышал от других об их уме, привязанности, – то что я сам видел превосходило все, что я мог себе представить!
Такое обилие ласк и нежности, которое расточалось обезьяной-матерью не расточается, кажется, даже у людей к своим детям! Но мало того, все другие обезьяны в этой клетке стремились хоть на несколько мгновений прижать этого уродца к своей груди или даже погладить рукой...
Но мать и другая обезьяна – очевидно отец – сердито скалили зубы и злобно рычали на каждого, кто желал прикоснуться к их сокровищу. Сначала их злость ввела меня в заблуждение. Мне казалось, что другие обезьяны видят в детеныше лишь забаву для себя – и поэтому родители должны охранять его.
Но каково же было мое удивление, когда я видел, что выпущенный из рук матери детеныш схватывался другой обезьянкой и прижимался ею к груди. Одни при этом начинали лизать ему голову, а другие гладили спину.
Но такое проявление чужого сочувствия продолжалось не долго. В одну минуту с зубовным скрежетом подлетела к похитительнице мать и схватила своего детеныша. Обезьянки чувствовали право матери и беспрекословно разжимали руки и позволяли брать его.
Все же при каждой новой возможности они вновь схватывали детеныша, чтобы хоть немного израсходовать на него ту потребность материнских ласк и любви, которыми так обильно наградила их природа.
Возле этой большой клетки, в которой сидело 7 штук мого, была отгорожена еще маленькая клетка. В ней, почему-то отдельно от других, находился мого довольно крупных размеров.
Этот мого всегда рычал на людей, которые приближались близко к его клетке. Даже соседей своих – своих же мого – он хватал через железные прутья всякий раз, когда они приближались к нему.
Однако маленькая новорожденная обезьянка и его занимала так же сильно, как и других обезьян. Он часто подолгу смотрел на детеныша и мать. Когда же случалось, что мать приближалась к его железным прутьям, то он силился просунуть руки как можно ближе к матери. Но та всегда с ужасом отскакивала от его рук...
Теперь я не сомневался, что при всей его злобной натуре, он еще больше, чем другие обезьяны, томился от невозможности приласкать маленькую, почти голенькую обезьянку...
В сущности, мои наблюдение над этими обезьянами дали мне гораздо больше, чем поездка по Кабилии. Что нового я узнал об обезьянах за эту поездку? Только несколько рассказов туземцев об их хитрости, вороватости, несколько жалоб на их вред для садоводства... В общем же, кабилы не выказывали большого интереса к ним.
Что им за дело до того, что маю представляет из себя крайне интересный вид, который еще мало изучен. Вот и я уезжаю отсюда ни с чем. Кроме Джюрджюры, другие горы Алжира не дают теперь приюта мого.
Они водятся еще только в горах Марокко. Правда, несколько штук живет на юге Испании, на скалах Гибралтара, но чтобы не допустить их до полного вымирания, туда уже несколько раз привозили мого из Марокко.
Скучно для меня тянулось время, в ожидании поезда! Но судьба оказалась милостива ко мне. К станции подъехала таратайка и из нее вышел пожилой уже кабил.
– Ну, значит, будет, с кем словом перекинуться. Кабилы народ не чопорный, – подумал я, и не ошибся.
После обычного приветствия он обратился ко мне:
– Что же, удалось вам видеть кабильских обезьян?
– А вы откуда знаете, что я ездил на обезьян смотреть? – удивился я.
– Как не знать! У нас в горах все становится известным.
– Вот как!
– Еще бы! Вы останавливались в кабильских деревнях и ездили по самым глухим местам, куда редко какой путешественник заглядывает!
– Да, действительно, видал ваши трущобы! Если обезьян не изучил, то с Кабилией познакомился.
– А наших обезьян вам так и не удалось увидеть?
– Только один раз!
– Что ж, и это хорошо! Мало их у нас теперь стало! Раньше больше было.
– Да, я тоже думаю, что мало, иначе я встречал бы их.
– Ну, не скажите! Наши мого очень осторожны и не любят показываться на глаза людям.
– В деревнях я слышал другое: мне говорили, что кабилы не только видят их часто, но ловят молоденьких обезьянок.
– Бывает, но не так часто, как вам кажется. Поймает один, а говорит вся деревня, да и потом долго еще вспоминают...
– Вы можете быть в деревнях 50-ти и в каждой найдут кое-что рассказать вам про обезьян. Но рассказывают не о вчерашней или сегодняшней встрече, а о тех, которые, может быть, были 10–20 лет тому назад. Такие случаи у каждого найдутся в памяти о всех наших зверях.
– И вы что-нибудь знаете о маго? – спросил я своего собеседника, вызывая его на сообщение чего-либо нового для меня об обезьянах.
– Есть много и веселых, и грустных историй, – сказал он, махнув рукою.
– Какие же, например? – спросил я.
– Много смешных я уже позабыл! да о них и не стоит говорить. Кому не известны обезьяньи проказы? А вот одну грустную историю я не забуду...
– Расскажите тогда ее, – попросил я кабила. Мне будет интересно узнать все, что касается обезьян.
– Из моей истории вы мало узнаете нового о них. В этом случае главным обстоятельством была смерть ребенка у молодой кабилки. Вероятно, для всех матерей всего света самое ужасное горе – потеря своего ребенка. Так ли я говорю, или нет?
– Конечно! Разве кабилы не такие же люди, как и все? – спросил я в свою очередь.
– Да, мы тоже люди, мы так же чувствуем, как и все другие. И горе, и радость, и несправедливость людскую. И вот эта кабилка после смерти своего сына сошла с ума. Она никого не узнавала и все твердила грустным голосом: сын, сын мой, сын...
Сначала думали, что это скоро пройдет у нее. Не одна она переживала такую потерю. Другие теряли по несколько сыновей и дочерей... Пробовали лечить ее разными кабильскими средствами... А потом махнули рукой. Ни время, ни лечение не помогало!
Целый день она бродила по горам, не переставая твердить одни и те же два слова: сын мой, сын!.. Кто-нибудь к вечеру приводил ее в деревню, а на другой день она опять лазила по всем скалам и звала своего сына. Иногда она заходила в такие дебри, что никто ее не мог найти, и оставалась там голодной до утра... Исхудала она, как скелет, вся оборвалась, исцарапалась. Но ни на одежду, ни на свои раны она не обращала внимания...
Один раз она как-то пропадала две ночи. На третий день сама явилась в деревню, прижимая к груди молоденькую обезьянку. Как она могла ее поймать – никто не мог понять!
Ей дали есть – и она сейчас же стала кормить обезьянку. Потом она достала тряпки и завернула в них свою находку. Целые дни сумасшедшая не выпускала обезьянку из рук. Ночью она укутывала ее потеплее и клала рядом с собою. Теперь уж она никуда не выходила из дома.
Маленькая обезьянка заменила ей сына. Она ежеминутно пеленала ее, кормила, пела песни, укачивала... Для здорового человека обезьяна всегда останется обезьяной, а сумасшедшая на самом деле начала считать обезьяну за своего сына.
Все заметили, что она стала значительно покойнее не так часто говорила: «сын мой». А если и говорила, то только тогда, когда ласкала или кормила обезьянку. Начали думать, что и сумасшествие ее скоро пройдет...
Обезьянка удивительно привыкла к ней: все время она держалась за шею своей новой матери. Даже ночью стала спать у нее на груди не отнимая рук от шеи. На свободе они все так за шеи своих матерей или вожаков держатся, пока не вырастут.
Недели две что ли прошло, как обезьянка жила у сумасшедшей. И вот как-то раз на свою беду кабилка вышла на улицу. Никто не видел, сама ли кабилка выпустила обезьянку или обезьянка выпрыгнула у нее из пеленок.
Заметили только тогда, когда эта обезьянка начала карабкаться вверх на скалу. Ведь обезьяна всегда останется обезьяной. Всегда будет лазить по скалам. А скала около нашей деревни высокая!
– Сын мой, сын, – закричала кабилка диким голосом, – ты упадешь, остановись. И вслед за этим начала сама карабкаться на скалу.
Ну где же человеку угоняться за обезьянкой! Скала хоть и крутая, но для обезьяны-то пустяки, а кабилка еле-еле лезет. Да ведь и то сказать, что, кроме сумасшедшего, никто бы и не отважился лезть на эту скалу.
Но кабилка ничего не соображала, а только кричала: сын мой, сын, – и лезла выше. Пока народ собрался, кабилка уже на половину скалы поднялась. Что делать? Как помочь? Никто ничего не может сказать... Стоят, волнуются... А кабилка все лезет выше и выше...
Наконец, видят, что обезьянка остановилась и не может лезть дальше, у всех сердце замерло. Все горцы знают, что вверх еще можно залесть на самую крутую скалу, но вниз спускаться гораздо труднее! Как она будет спускаться, да еще с обезьянкой вместе?
И вот, бессильные чем-либо помочь, мы смотрели, как кабилка долезла до обезьяны, схватила ее, прижала к груди и грохнулась вниз.
Вот вся моя история о несчастной сумасшедшей, закончил кабил.
– А что ж с обезьянкой сделалось?
– Она тоже оказалась мертвой. Кабилка так крепко прижала ее к груди, что не выпустила даже при своем падении. Так, обнявши друг друга, они и скатились к нам вниз, уже бездыханные.
Комментарии ()