Несуразный зверь
Автор: А. Чеглок
Кто из вас, читатели, знает игру в бабки? Не правда ли, какая это интересная игра!
Товарищами моими в этой игре были: Дрюк, Ушан, Куцобка и Гарбуз. Это их уличные прозвища, а по именам их никто и не называл. Все они ловко играли в бабки и, признаться, частенько обыгрывали меня, но, конечно, это не охлаждало моей страсти, а наоборот, – как только приближалось время к двенадцати часам – окончание моих занятий, они приходили к нашему дому, садились на бревно, как раз против окон, и ожидали меня! Тут уж я мало думал об ученье; особенно если кому-нибудь из них покажется, что я уже довольно занимался, или когда, от нетерпенья, они начинали ходить под окнами и, лукаво подмигивая, хлопали себя по карманам, туго набитыми бабками.
– Чего ты, мол, там копаешься? Плюнь на ученье, давай в бабки играть!
Я вполне разделял тогда взгляды на ученье моих приятелей и считал для себя самым лучшим занятием играть с ними в бабки. Сейчас же по окончании ученья, я запихивал в карманы бабки и летел на улицу. Мы выбирали ровное местечко и начинали игру. Нужды нет, что иногда бабки падали в лужу или грязь: мы их вытирали полами нашей одежды, а на свои руки не обращали внимания.
Ушан говорил: «Земля не грязная, потому что на ней хлебушко родит». Все соглашались с ним; не могли же такие пустяки помешать нашей игре. Если что и мешало нам играть, так это холод. Мои приятели одевались в очень разнообразные, но не совсем теплые одежды: кто в тятькиной поддевке, кто в брательниковом «спинжаке», а кто так просто – в мамкиной кофте, с длинными, чуть не до пяток рукавами, и широченными полами. Во время игры, одежды распахивались, сквозь порванные ситцевые рубашонки холодный ветер обдувал все тело... Но мои приятели бросали игру только тогда, когда, окоченевшие от холода пальцы, несмотря на усиленное дутье на них, отказывались держать бабки... В пылу игры, при важном ударе, они даже сбрасывали с себя поддевки или кофты, чтобы «не пожалеть руки». Любимая игра наша была в «кон». Игра эта состоит в том, что ставят посреди улицы несколько пар бабок и, отойдя шагов на 15–20, кидают в них более крупными бабками – бичеками. Ловким ударом можно сбить сразу несколько пар, – это удается только тогда, если есть хороший бичек, – «свинчатка» или «лось». «Свинчаткой» мы называли бабки, налитые свинцом; они хорошо били, но, как очень тяжелые, часто разламывались, и ими трудно было попадать издалека. Совсем другое дело «лось»!
Уж если попадешь в кон, так такую кашу устроишь, что только карманы готовь! Длинный, не особенно тяжелый, «лось» редко когда выбивает одну пару, – всегда две, три, а то и больше... В нашем городке «лоси» считались большою редкостью, а потому не многие счастливцы имели лосевые бабки.
Уж как я не бился и чего только ни давал Куцобке, за его лосика, а ведь не отдал! Хитрый!
Но пришел и на мою улицу праздник!
Дело было зимой. Вошла няня в комнаты и сказала маме, что ее спрашивает лесник Николай. Услышав это, я помчался на кухню.
– Ты зачем, Николай, пришел? – спросил я его.
– Принес гостинца мамаше, да и тебе тоже.
И с этими словами он вынул из кармана пару огромных «лосей»!
– Откуда ты взял? – спросил я с изумлением.
– На вашем дворе поднял, – смеясь над моею плохо скрываемой радостью, ответил Николай.
– Нет, скажи правду: ты лося убил? Когда это? Где убил? – забросал я его вопросами.
– Вот погоди маленько, – ответил Николай на все мои вопросы.
Он вытащил из мешка большой кусок лосиного мяса и подал его маме.
Пока они разговаривали, я занялся осмотром подарка!.. Лоси оказались превосходными. Как ликовало мое сердце, глядя на них! Уж задам же я всем теперь жару! Это не то, что Куцобкин лосик! С такими лосями можно играть с кем угодно! Лучшего подарка Николай сделать не мог!
– Николай, а как же ты лося-то убил?
– Облаву делали, ну и застукали их. Лося с лосихою, и лосенка убили.
– Ты сколько же убил?
– Ни одного.
– За что же тебе мяса дали?
– На то и облава! Убил не убил, а на всех делят.
– А большие лоси?
– Лось-то огромный, а лосиха поменьше.
– С корову будет?
– Нет, считай повыше лошади хорошей.
– На кого же он больше похож, на корову или на лошадь?
– Ц... ц... – причмокнул Николай и в раздумье зачесал свой затылок. Вот вишь ты. Будто ни на корову, ни на лошадь он не смахивает. А как бы тебе сказать? Одно слово – несуразный зверь, развел руками Николай. Ноги высокие как у цапли, сам, сдается, короткий, голова худая да длинная, уши тоже длинные, морда распухшая.
– От чего же она у него распухшая?
– Должно пчелы накусали, – серьезно ответил Николай.
– И не проходит? – с сожалением воскликнул я.
Но дружный смех дал мне понять, какую я чепуху сморозил!
Давно уже я с приятелями своими расстался, давно перестал в бабки играть, но вместо лосиных бабок свел знакомство с самими лосями или «сохатыми». Встречал я сам этих несуразных зверей и нахожу, что для них это очень верное название. Из всех оленьих пород сохатые – самые некрасивые животные, уж не говоря про красавицу косулю, или обыкновенного оленя, но и северные олени куда красивее своего огромного родственника. Чем Бог их наградил – это ростом и дородством. Бывают лоси высотою до сажени и весят пудов 30. Но, кроме величины, нечем похвастаться бедным лосям. Даже украшение самца, – огромные рога, – слишком грубы и массивны, а особенно по сравнению с ветвистыми рогами обыкновенного оленя. Про аршинную голову с толстою, раздутою верхнею губою, я не буду говорить; не думаю, чтобы вид их производил приятное впечатление. Сами лоси, вероятно, вполне довольны своею внешностью, и если их части тела для нас кажутся безобразны, то для них они и удобны и нужны. Высокие ноги могут быстро носить такую огромную тяжесть и, для защиты от врагов, являются таким хорошим оружием, что не всегда серые вступают в бой с лосями, особенно если их маловато. Безобразная, толстая губа удобна для срывания листьев и обдирания коры. Тяжелые рога – страшное оружие на голове лося. Где нужно взять силою, лось не особенно боится врага. Мишенька тоже относится к нему с большим уважением и, зная, что его скромная наружность не доставляет особенного удовольствия, не мозолит глаза лосям своею особою. Но там, где нет силы, – есть хитрость и, кроме человека, у лося есть коварные враги – рысь и росомаха, бесполезна сила лося против этих цепких хищников. Ловко прыгают они с дерева на шею лося. Редко удается ему, кинувшись в чащу, сбить непрошенного седока. Обыкновенно лесной великан, бешено промчавшись несколько сажен, грузно падает на землю с перекушенною шеей.
Есть и еще враг у лося, если не такой опасный, зато назойливый – это овода, слепни, вообще мошкара, от которых не избавлено ни одно животное, начиная с человека. Против этих крохотных врагов лось бессилен! У него нет длинного хвоста лошади или коровы, его хвост не много шире ладони, а голова и рога не везде достанут. Прячется зверь во время жары в самые глухие, тенистые места.
Но беда, если полдневный жар застанет его на открытом месте и тучи мошкары облепят его со всех сторон. Бедный лось хватает зубами укушенные места, трясет головой, хлопает ушами, мотает рогами, чешется задними и передними ногами и, наконец, выбившись из сил, падает на землю и валяется; но неотвязчивый овод все более и более лезет, кусает и раздражает зверя. Гачи (ляжки) его до того бывают искусаны, что кровь льется с них ручьями. Той длинной шерсти, которая висит на ляжках зимою у быка, вовсе не бывает у сохатого летом. Это потому, что сохатые, желая избавиться от мух и оводов, трутся гачами о деревья и вытирают всю шерсть до гола. Вот почему сохатые с нетерпением дожидаются заката солнца, и лишь только спадет овод, они опрометью несутся к озерам или речкам и купаются, причем уши свои они плотно прижимают книзу и ныряют под водой на большом расстоянии.
Лось – зверь северных лесов. Питаются лоси летом – листьями, травою, а зимою гложут кору и мелкие ветви тальника, березы и осины. Не красна жизнь сохатых и зимою. Их враг-человек начинает охоту за ними и, хорошо зная их привычки, почти всегда выходит победителем. Густые листья хорошо скрывают лосей летом; один, другой прыжок – и лось исчезает из глаз врага... Но зимой не то!
Чистый, неподкупной снег не скрывает следов лесных зверей и все выдает человеку! Забираются лоси зимой в какое-нибудь глухое болото, покрытое мелкою порослью, и стоят на нем, пока не объедят всех веточек.
Бродить по лесу зимой они не любят, потому что вязнут в глубоком снегу, и только в крайней нужде перекочевывают из одного места в другое.
Проходит зима, морозы уменьшились, по утрам собираются густые туманы, веселее застрекотали сороки, солнце стало светить ярче и теплее, прошел как-то дождичек и превратил снег в толстую почти ледяную кору. Образовался наст.
Еще недели две-три, – и придет настоящая весна! Долго ждали этого времени охотники. И вот они, подвязав лыжи, отправились прямо на лосиное болото. Как ни тихо подходили они к нему, но слух у старого сохатого острый! Он далеко услышал шорох и, закинув свои рога, кинулся бежать, за ним послушно бросились и остальные лоси. Один из охотников быстро пошел вперед, а двое остальных с припасами продолжали спокойно идти по следам зверя. По плотному и скользкому насту легко идти на лыжах. Но не так легко зверям! Ледяная кора проламывалась под их тяжестью, больно резала задние пальцы, и лоси вязли в глубоком снегу. К полудню они остановились. Однако некогда отдыхать, ушам чудится подозрительный шорох, и бедные звери бегут дальше...
Передового охотника сменил его товарищ, и длинные лыжи продолжают скользить по блестящему насту. Охотнику сделалось жарко. Он давно уже бросил свою сумку и все лишнее; теперь на ходу сбросил и полушубок, – товарищи подберут, а простуды он не боится. Нельзя давать отдых зверям, нужно довести их до полного изнеможения и показать себя выносливее их. Тут нечего думать о своей усталости. Не сам охотник идет, а нужда гнетет. Не раз выгоняла она, неотвязчивая, охотников из теплой избы в дремучий лес на борьбу с медведями, а теперь черед за лосями. Не отстанут охотники, не отвяжутся, пока не перебьют лосиного стада.
В кровь разрезаны твердым настом пальцы лосей, и алым цветом стал окрашиваться их след. Сильная боль мешает бежать...
Широко раздуваются огромные ноздри сохатых и жадно втягивают морозный воздух. Подозрительный шум слышится близко, и бедные звери бегут...
Наступает вечер. Лыжи продолжают скользить и скользить... Теперь уже впереди, со свежими силами, бежит третий товарищ и преследует лосей до тех пор, пока сгустившийся мрак между деревьями не позволит видеть огромных кровяных следов. Промышленники расположились на ночь; они довольны, – наст хорошо разрезал лосиные ноги, и звери сильно утомлены. На утро, еще до рассвета, охотники уже снова пошли по следам, чтобы не дать зверям хорошо наесться. И опять начинается та же ужасная гонка.
Наст режет все больше и больше, кровь течет все сильнее, а неотступный враг все гонит и гонит...
Каждое движение израненных ног страшною болью отзывается во всем теле. Измученные звери пускаются вскачь, и это – ускоряет конец. К вечеру лоси уже перебиты, и промышленники весело возвращаются домой.
Так охотятся на лосей в Сибири и Северной России. Охота утомительная для людей, и мучительная для животных.
Караулят их еще летом около озер, но эта охота не так прибыльна: от жары мясо быстро портится, а шкура плоха. Зимой же, убитый лось доставляет много выгоды охотнику.
С осени лоси собираются в небольшие стада, но весной самки отделяются от стада, забираются в чащу леса, и в мае с ними можно уже видеть худенького, высокого лосенка, с глуповатою, тупою мордочкою. Первые два-три дня лосенок бывает очень слаб, и мать почти не отходит от него; но через неделю он уже всюду бегает за матерью, которая до поздней осени кормит его молоком и заботливо охраняет свое дорогое детище от врагов. Там, где можно взять силой, лосиха действует могучими копытами и зубами, а если же видит, что сила не поможет, тогда пускается на хитрость, которую употребляют и олени, и козы и вообще многие звери: притворяется слабой, больной, привлекает внимание врага на себя, и этим приемом отводит его подальше от своего детеныша.
В неволе молодые лосенки плохо выживают, хотя к своему хозяину привыкают и делаются довольно ручными. Но удовольствия они доставляют мало: красотою они не обладают, грациозностью и ловкостью тоже, да и умом их Бог обидел.
Лоси сильно вредят деревьям. Где разведется много лосей, там они причиняют большие убытки.
Вот тогда-то на них и устраивают облавы. На одной из таких облав участвовал и я. Приготовление к этой облаве шли чуть не целый месяц: кто ружье себе новое покупал, кто ходил стрелять пулями в цель. Разговоров, толков пришлось услышать много!
Словом, только и дел было у всех, что облава. Наконец, наступил охотничий праздник. Охотников собралось человек 15, а загонщиков чуть не целую деревню согнали.
До рассвета прибыли мы на место, и лесничий начал расставлять стрелков. Это оказалось делом не легким: каждый считал свое место плохим и завидовал соседу. Каюсь и я в этом грехе!
Наконец, охотники были расставлены, оставалось только ждать и надеяться.
Денек выдался морозный, веселое солнышко ярко освещало темные ели, голые березы и тысячами переливов искрилось на чистом снегу.
Я стоял около небольшого куста калины, покрытого густым инеем; кое-где на нем висели большие гроздья ягод, и с непривычки мне казалось странным видеть, среди снега, красные, как кровь, ягоды калины.
А ведь если лоси пойдут справа, то мне не хорошо будет видно из-за этих елок, думал я. Да, нет, чего они пойдут сюда! разочаровывал я тотчас же себя.
Прилетела синица. – «Цвянь, цвянь, цвянь, чрр-рах...» с удивлением прокричала она, увидев меня, повернулась, схватила что-то из-под сучка, вспорхнула на вершину и начала разглядывать меня. Откуда-то появилась другая: «цвянь, цвянь, цвянь», опять беспокойно прокричала первая, и обе улетели прочь.
Очевидно, что они были удивлены моим присутствием среди глухого леса.
Время тянулось страшно медленно! Эх, напрасно я стал здесь!
Болото ведь лежит левей. Буду я стоять здесь как истукан. Вот Иван Иванович, – небось, не дурак: он выбрал себе местечко! А здесь верно много зайцев, – ишь, следов сколько, – и все беляки... Нужно будет как-нибудь забраться сюда с собаками.
С каждою минутою нетерпение все сильнее и сильнее овладевало мною. В двадцатый раз я осматриваю ружье и взвожу курок: следует все-таки быть готовым.
Да, разевай глаза шире! Так они и пойдут к тебе. Эх, если бы выбежали! Хотя бы только посмотреть на них!
А вдруг я убью! Редко кому удается теперь лосей убивать. Только бы увидеть, а уж я бы не промахнулся!
Вероятно, часа два проходит, как я стою на одном месте. Мне хочется посмотреть на часы, но я с каждой минутой, все больше и больше боюсь прозевать.
Пристально всматриваюсь я в лесную чащу, и от напряжения и мороза глаза мои заволакиваются слезами. Уже стали доноситься голоса загонщиков, а между тем не слышно, чтобы кто-нибудь стрелял.
Сухой треск заставил меня вздрогнуть и насторожиться. Между деревьями быстро мелькала огромная темная масса. Я вскинул ружье и выстрелил.
Промах! Зверь помчался со страшною быстротою. Досады моей не было границ. Теперь лучше и не показывайся на глаза охотникам – засмеют. В этакую-то гору и не попасть! Ах! лучше бы и не видеть его совсем.
Глухой, мучительный стон поднял мои волосы дыбом. Неужели я подстрелил загонщика? – мелькнула у меня в голове мысль, и я стремглав кинулся в чащу. Стоны раздавались все сильнее и сильнее. Пробежав шагов полтораста, я увидел лося. Он лежал на боку и стонал. От изумления, я даже остановился, – так поразили меня эти человекоподобные звуки. Однако, подойти к нему ближе я побоялся: мне было хорошо известно, что раненые лоси бросаются на охотника и растаптывают его. Мой страх оказался напрасным: стоны стали слабее, как-то жалобнее, и закончились клокочущим хрипением.
Жизнь покинула лесного великана! Я подошел ближе. Это был крупный зверь с огромными рогами. Грузное тело его глубоко вдавилось в мягкий снег и изо рта сочилась жидкая, светлая кровь. Выстрел был удачный: меткая пуля сразила на смерть несуразного зверя. То, чего я так сильно желал, исполнилось! Но, вероятно, вследствие недавнего испуга, а, может быть, и от чего-нибудь другого, я, вместо радости, ощущал какое-то неприятное чувство. А эти стоны... Я оперся на ружье и задумался.
– Ха, ха, ха!.. Наслаждаетесь, батенька, своим счастьем, – раздался голос Семена Николаевича. – Хороший выстрел, хороший, – рассматривая зверя, сказал он. За ним стали подходить и другие. Меня поздравляли, жали мне руки, хвалили за ловкий выстрел. Облава вышла неудачной; кроме меня, никто ничего не убил.
К удивлению охотников, я не взял рогов, как трофея охотничьей победы. Вместо них, я взял ногу, чтобы иметь лосиные бабки. С ними у меня связаны лучшие воспоминание о несуразном звере и о тех безобидных играх, которыми я, в детстве, развлекался со своими уличными приятелями.
Комментарии ()