Орлиная дума
Автор: М.Н. Богданов, 1901 г.
Если вы бывали в зоосаду, то я знаю, что привлекло ваше внимание – могучий лев, зверям всем царь, свирепый тигр, слоны, обезьяны, красивые фазаны и так далее, словом – все те, кто славится силой, ростом, нарядом или веселой суетливостью. В то же время, я уверен, вы почти не взглянули на те молчаливые фигуры, которые по целым дням неподвижно сидят в своих узких клетках. Вы подошли к одной из этих тюрем – «а! тут орлы» – и пошли дальше. Напрасно; вернитесь к орлу; всмотритесь пристальнее в эту гордую фигуру. Неподвижно, как статуя, сидит царственная птица, голова склонилась на сторону, зоркий глаз упорно ищет чего-то в небесной синеве. И так по целым часам, изо дня в день. Сколько дум пролетит в голове этого невольного мечтателя. Однако, интересно узнать, что высматривает орел в вышине, о чем он думает по целым дням? Смотрите, – в его глазах сверкнула молния, хриплый крик вырвался из груди, размахнулись могучие крылья, еще секунда – и орел бросился бы со своего сучка; но крыло ударилось о железную решетку; бедная птица, как бы очнувшись, тихо подобрала крылья и снова уселась неподвижно, погрузись в свои глубокие думы. Если бы вы следили за орлиным взглядом, вы узнали бы причину волнения орла: то высоко в небе пронеслась стая уток. Закипело орлиное сердце, взвился бы он в вышину... но крепка решетка железная. Нахохлился несчастный и задумался.
Вспомнилась ему широкая Волга-река. На крутом берегу, на горе, стоит дуб-великан, а в кудрявой вершине орлицы гнездо. Там сидят они с братом и смотрят кругом. Дивен кажется мир. Вон, за Волгой, вдали, зеленеют луга; озерки и старицы их зелень пестрят. Там орел и орлица кружат высоко над лугами; а орлята за ними все время следят. Уже жар настает, а орлы все кружат. Пастухи подогнали стада к водопою. Чу! – орел закричал и стрелой, сложив крылья, на низ падает. У земли уже он, за кустом не видать, вот поднялся, – в когтях забелелось. Ближе, ближе, о, радость! будет пир: он ягненка тащит, и орлята тут крикнули разом.
Так веселые дни шли один за другим. Мать с отцом своих птенчиков малых баловали то гусем, то ягненком, то зайцем, то уткой. И не знали они, какой голод на свете живет. Но стряслась беда; в один день подошел к тому дубу крестьянин. «А, разбойничье племя, так вот где ваш стан! Погодите ж!» и к дубу; влез к гнезду и орлят с высоты вышвырнул. С дуба слез и домой он орлят поволок. Увидала орлица беду, налетела с размаху на вора, когти в дело пустила; но отнять ей детей не пришлось, только шапку в когтях утащила. Догадался мужик еще раньше того и дубинкой на случай запасся. Как орлица к нему – он дубинкой махнет, ничего не поделает птица. Проводила она мужика до села и там, клушку схватив, улетела.
Вспоминает орел, как потом он к татарам попал в обученье; как на палке носили его по зарям, не кормили и спать не давали; как надели на лапы ремни, а глаза колпачком завязали. И носили его до тех пор, пока дичиться совсем перестал и по зову к руке за куском прилетал. А потом тот татарин повез его в степь и там продал киргизу Исетке.
У Исета совсем жизнь иная пошла. Тот кормил его вдоволь; холил, гладил, по степи носил, и возился он с ним словно нянька. В этой жизни орел возмужал; глянцем перья покрылись и глаз заиграл. Только робок он был, как ребенок: от Исета ни шагу. Заседлает каурку Исет, а орел – тут как тут, на луке и катаются по степи оба. Только раз, уже осень была, рано утром, Исет едет степью с орлом, а в дали, за барханом, лисица мелькнула. Мигом сдернул колпак он с орла, снял с луки, приподнял, показал ему зверя. Еще миг – и орел на свободе совсем очутился, а Исет далеко за лисицей умчался. Тут вскипело орлиное сердце. Поднялся с земли и пошел на кругах выше, выше. И широко под ним все степное раздолье открылось. Вон Исет на кауром лисицу гоняет. Как увидел орел, сложив крылья, стрелой он на низ полетел. Не успела лиса заприметить орла, как в когтях у него очутилась. Тут Исет подскакал; холит, гладит орла, на седло усадил, лисьей печени дал. И приятна орлу эта ласка была, как отца ведь любил он Исета.
Много лет прожил он у киргиза. Много лис и волков, корсаков, сайгаков он доставил Исету. И из бедного тот стал богат, завелись табуны лошадей и отары овец. Об орле же удалом по всей степи молва пробежала. Приезжали к Исету киргизы не раз верст за двести и больше, чтоб орла посмотреть, его удаль узнать; и дивил орел их, как волков матерых, словно зайцев, хватал и в когтях задушал. Но случилась беда, как к Исету султан Баймурза сам приехал; и пристал же к нему, чтоб орла он продал, – давал лошадь любую из своих табунов, двух верблюдов и стадо баранов. «Не богат я, султан, – говорит ему бедный Исетка, – если надо тебе, ты возьми у меня табунок лошадей и отару овец; ты возьми у меня и кибитку мою; а орла моего я живой не отдам. Он дороже всего мне на свете.»
Рассердился султан. «Если так, будешь помнить, собака, как султану ты смел отказать», – и уехал со свитою вдаль; только пыль по степи закружилась. «Ну, беду пронесло», – думал батыр Исет, и отправился в степь на охоту. Не успел сайгака второчить, как султан налетел из барханов. Он ударил Исета чеканом в лицо; повалился несчастный со стоном. Он к орлу. «Ага, мой, наконец!», – и за путы схватил. Тут очнулся орел, видит мертвый Исет облит кровью лежит, со страшной яростью птица рванулась и впустила все когти султану в лицо. Как ни бился султан, а отбиться не мог и в когтях у орла задохнулся. Посмотрел он кругом, опостылела степь без Исета. Покружил, покружил он над трупом его и взвился в облака, чтобы горе размыкать. Чуден мир показался ему с высоты; в первый раз он взлетел так высоко. Под ним молчалива, сера и угрюма пустыня, – с ней он свыкся давно; но вдали край виднелся иной; там холмы и леса, села, пашни пестрели, равнины; меж холмов по долинам вились речки, ручьи, ручейки; в котловинах озера, болота; над ними пестрым роем, как пчелы, птицы с криком сновали. Приковала картина орла новизной, и туда он полет свой направил. Ближе, ближе, – вот Волга вдали; не узнал он сначала родную. Подлетел к Жигулям и присел отдохнуть на утесе. Широко разлилась кормилица русской земли, далеко затопила луга и леса, и несет она Каспию старому дань – все продукты земли. Вот плывет дуб могучий; вырос он слишком к берегу близко. Посмеяться хотел над волной и смеялся без мала лет двести. Но осилили волны и вырвали дуб, и несут его в Каспий далекий. А на дубе плывет пассажир – серый заяц прижался меж сучьев.
Не сочтешь всех даров, что весной в Каспий Волга несет – трупы, хворост, ладьи, словом – все, что захватит волна. А на встречу вереницею с юга птицы летят. И припомнил орел, что и сам он на Волге рожден. Точно, вон и скала – Молодецкий курган, а на ней старый дуб, где гнездо было их. Вскрикнул радостно он, вскрикнул так, что кругом во всех клетках замолкли и птицы, и звери. Тут очнулся от думы орел; перед ним нет ни Волги реки, ни скалы, ни гнезда, только клетки все, клетки, и клетки; а меж клетками сотни зевак. Тут и мы меж зевак замешались с вами. Всех смутил крик орла, а кто понял его? Разгадал ли из вас кто орлиную думу?
