Синичка
Автор: М.Н. Богданов, 1901 г.
Вскоре после Покрова мы переселились в новый домик, построенный отцом, как раз около старого прадедушкина сада. По комнатам в беспорядке стояла мебель, лежали вещи. В детской у нас тоже все разбросали кое-как, наскоро. Весело пылали дрова в камине. Тепло разливалось по комнатам, усиливая ароматный запах сосны, которым отдавали стены. Усталый от тревог дня, поужинав наскоро, я улегся в кроватку и мигом заснул.
– Вставай, сонуля. Зима пришла, – раздался над моим ухом голос отца.
Открыв глаза, я был ослеплен с непривычки. И в правду зима. Нежданная, ранняя. Весь двор, крыши, деревья, дрова – все было покрыто чистым, пушистым снежком.
Деревенскому мальчику, не то, что городскому, первый снег осенью, первые лужи весной – важное событие. Деревенский мальчик стоит ближе к природе, и каждое время года отражается резко в его играх, в его затеях; зимой одно, летом другое.
Напился я наскоро чайку со свежей сдобной лепешкой и присел к окну полюбоваться молодой зимой. Кстати надо было подумать о салазках, горе, лыжах и мало ли о чем. Забот у нашего брата ведь много, чуть ли не больше, чем у больших. Только странно как-то вышло: вместо салазок меня заняли следы людей, собак, скотины, птиц, следы, которыми, пестрым узором, был расписан молодой снег.
Пинь, пинь, таррарах, – звонко раздалось за окошком.
Прямо против окна были сложены дрова. Быстро повертывая хвостиком, встряхивая крылышками, на дровах вертелась прехорошенькая птичка. Все движения ее были порывисты, быстры, неожиданны. То она юркнет между поленьев, то вскочит наверх, взмахнет крылышками; вернется из стороны в сторону; порхнет неожиданно вниз; клюнет раз, другой щепочку; глядишь, снова на поленнице, повернулась, подпрыгнула и уже на заборе; а там порхнула, и след ее простыл.
Ждать, пождать – нет птички. Я бегом к отцу. Рассказываю ему о диковинной птичке.
– Какая же она собой?
– Брюшко, – говорю, – желтенькое, а по середине черный ремень до горлышка. Щеки белые. На головке черная шапочка. Спинка зелененькая.
– Эка невидаль. Это простая, обыкновенная синичка. Такие ли есть в лесу.
Простая, обыкновенная синичка! Кому как, а меня так и приковала к окну. Но синичка как на зло не являлась.
Около амбара суетились голуби и воробьи. К ним присоседилась галка. На заборе сидела ворона. Сорока помахивала хвостом на ветке старой липы. Синичка все не показывалась.
Позвали нас завтракать, а Никаноровна мне на ушко шепчет: «вас барёк, Михайла плотник ждет в прихожей».
Я мигом туда.
– Гостинчику, Николаич, прими на новоселье, и он подал мне какую-то самодельную игрушку.
– Что же это такое, Михайло?
– А, вот, слышь ты, возьми подними крышку-то так; подопри ее сторожком, задень им за язычок; насыпь в корытце-то семечка – и шабаш, готово; только ставь где-либо. Пичужка, какая ни на есть, прилетит, увидит семечко и туда, прыг, прыг; задела язычок, щелк – и наша.
Не берусь рассказать подробно, что я чувствовал тогда. Только отчетливо помню, что я был счастлив; и это чувство счастья было вызвано мыслью – теперь синичка будет моя.
Может быть вы посмеетесь над этим счастьем. Конечно, кому что нравится! Вы городской мальчик, вы не дадите за этот неуклюжий обрубок последнего обломка самой плохой игрушки.
Деревенский мальчик сделал иначе. Спрятал бережно подарок Михайлы под свою кроватку; позавтракал наскоро и, вернувшись в детскую, я торжественно преподнес Зине все свои игрушки.
Прошло много лет с тех пор, но и теперь я с благодарностью вспоминаю Михайлу за его незатейливый подарок. Много после того я получал подарков, и дорогих, и дешевых, но ни один из них не имел такого значения, как слопцы, поднесенные мне Михайлой.
Насторожив слопцы, как научил Михайла, и насыпав в них конопляного семечка, я поставил их на дрова, где прыгала синичка. Прошел час, другой, я сижу у окна и жду, а синички нет, как нет. Должно быть и не будет.
Пин, пинь, таррарах! – и моя красавица тут, как тут. Прямехонько-таки на дрова и пожаловала. Туда, сюда повернулась и к ловушке.
Чики, чики, чики... пинь, пинь и прыг на край. Еще два, три прыжка. Хлоп. Пинь, пинь и скрылась моя синичка; только хвост остался, защемленный крышкой ловушки. Представьте мою досаду. А тут обернулся, смотрю, стоит отец и смеется.
– Ай-да птицелов! – говорит. – Ловко же ты ловишь... синичьи хвосты.
Я готов был расплакаться.
– Принеси слопцы.
Я принес.
– Как ты настораживал?
Я показал ему.
– Ну, мастер. Пробуй язычок.
Ловушка едва спускала.
– Видишь ли. Всякое дело требует знания.. Смотри как надо делать. Тащи и поставь теперь.
Горячо поцеловал я своего папку-насмешника и побежал ставить слопцы. Счастье повернулось ко мне самым носом. Не прошло пяти минут – новая синичка.
Пинь, пинь, таррарах!
Раз, два, три; хлоп и готово! Не помня себя, я побежал к дровам; взял слопцы; приподнял крышку – там. Тащить бы домой. Нет. Закрыл полой слопцы, запустил руку и вытащил синичку, с ожесточением щипавшую мои пальцы. Держу, любуюсь. Вдруг моя синичка головку повесила, глазки закрылись – умерла! Что я сделал? – верно помял бедняжку. Открыл руку – лежит моя синичка недвижима. Ах, досада! Первая – и убил. Глянул на окно детской – стоит отец и смеется. Фу, гадость какая. Совсем осрамился.
Вдруг над ухом – пинь. Смотрю на ладонь – пусто! Мертвая улетела. Глянул на окно детской, – а там уже не один отец – мать, Зина, нянька и все-то покатываются со смеху.
Чуть не разбил я свои слопцы. Сел на крыльце и заплакал горькими слезами, слезами злой досады.
– Полно, дурашка! Ведь сам виноват, – слышу за спиной голос отца. – Пойдем, оденься, отыщем в кладовой клетки. Ты даже не подумал, куда бы синиц сажать. Плох, плох. Пятками думаешь.
В кладовой действительно нашлись клетки, о которых я и не знал.
– А вот это, – говорил папка, – не твоим слопцам чета. Это настоящая западня или чапки. Эти боковые отделения – ловушки, устроенные по тому же плану, как слопцы. Оттяни дверку вниз, верхним концом сторожка задень за перекладину, нижним – за поперечную палочку. Насыпь в ловушку конопляного семечка. Готово! Теперь ставь и увидишь, что это много лучше слопцов. И птица не так боится, поэтому ловится скорее.
– Зачем же среднее отделение?
– Сюда сажают птичку, чтобы приманивала своих вольных товарищей. Когда-то еще синички увидят твою западню, когда-то подлетят к ней и захотят полакомиться зернами. А если здесь сидит птичка, то, видя своих товарищей, она кричит, – зовет их. Заслышав голос, они быстро летят к западне и, не понимая, что она в плену, – доверчиво бросаются есть зерна, а тут хлоп и – попались!
Рассказывая мне все это, отец приводил западню в порядок. Наконец, когда все было готово, мы поставили ее на дрова. Не прошло четверти часа, явилась синичка. Пинь, пинь, таррарах!
Прыг, скок. Два, три раза кругом обошла западню. Вскочила наверх. Глядь – зерен целые горсти. Тинь, тинь – и она уже на откинутой дверке. Еще минута – синичка скакнула на поперечину. Хлоп – и заметалась в ловушке! Не помня себя от радости, я прибежал в детскую со своей добычей. Пересадили мы, с папкой, синичку в клетку. По его совету, закрыл я клетку платком, чтобы не очень билась и пугалась моя пленница. Прошло с полчаса – синичка стала долбить семечко. Мы повесили клетку над окном.
Синичка так усердно долбила и поедала зерно за зерном, как будто век жила тут.
– А будет она петь? – спросил я отца.
– Будет, только не скоро; когда обсидится, привыкнет. Впрочем, она плохая певунья. Ты поймай щегла, чижа или овсянку. Вот это настоящие певцы. И то певцы не первого сорта, а так себе. Зимой певцов у нас мало. Они теперь далеко, где-нибудь в Египте. Придет весна, и они прилетят.
И речи папки, и подарок Михайлы, и эти синички, – словом, все свершившееся в тот день имело глубокое влияние на всю мою жизнь. Скучная, обыденная забота исчезла для меня навсегда. Ни игрушки, ни игры, ни удовольствия общественной жизни не прельщали меня более. Леса и степи, озера и речки, с их лугами, болотами и кустами приковали с той поры все мои помыслы. Таинственной и чудесной, вечно новой и заманчивой представлялась мне жизнь их обитателей – зверков, птичек, ящерок, улиток, лягушек, жучков, рыб и т. д. Каждый поход в лес, в поле, на речку кончался знакомством с новым, невиданным животным. Каждый день перед моими глазами развертывались новые картины природы, картины живые, подвижные, переменчивые, где ни одна фигура не оставалась праздной, безучастной. Сцены жестокой борьбы между животными, вызываемые голодом и враждой, сменялись сценами счастья, привязанности и самоотвержения. Природа открыла мне доступ в свои заветные тайники.
Там я видел, как мать жертвует жизнью, при нападении врага, чтобы спасти своих детей. Я видел, как другая мать поедает своих деток. Я видел, как защищают раненого товарища, забывая свою безопасность. Я видел, как брат заедает брата из-за кусочка пищи.
Но, я видел также, как друг приносит пищу другу, чужому, не родному ему. Словом, я находил человечность там, где ее никак не хотят признать люди.
Я не художник по ремеслу. Но та же природа научила меня уважать искусство. Потому-то я видел искусство там, где трудно его допустить.
Да нет, пересказать все, что я видел в природе, чему научила она меня, сразу нельзя. На этот раз передам кое-что о своей любимке-синичке и некоторых ее родственницах, живущих у нас на Руси.
Обыкновенная или большая синичка местами у нас зовется зинькой, зинзиверем, слепухом или кузнечиком; и каждая кличка ей не даром дана. Она больше всех своих родственниц. Она обыкновеннее их и чаще попадается. Зинькой и зинзиверем ее прозвали по ее крику. Кузнечиком зовут по манере долбить зерна. А почему зовут слепухом, на Урале, сказать не могу; глазки у нее хоть куда, живые, веселые, блестящие. Да и вся-то синичка сложена статно, красиво, а по движениям – сущая егоза. Нет минуты, кажется, в течение дня, чтобы синичка посидела на месте чинно, неподвижно, как другие птички, – всегда в движении, вечно суетится. Но, как только наступит вечер – егоза превращается в неподвижный пуховый шар, не видать ни головы, ни крыльев – только кончик хвоста торчит. Так не спит ни одна наша птичка.
Одета синичка франтовато. Черно-сизая блестящая шапочка прикрывает ее головку. Черные ленты, окаймляя белые щечки, идут на горло; как концы франтовского галстука идет от горла на грудь черная полоса. Спинка нежного и тусклого зелено-серого цвета. Грудь и брюшко лимонно-желтые. Хвост и крылышки голубо-серые, а на последних еще беленькие полосы.
Синичка – житель деревьев. Где нет лесов или садов, ее не увидишь, потому что только на деревьях она находит свой обычный корм. Она не любит старого дремучего бора, где одни только сосны и ели. Но всякий высокий лес, состоящий из смеси разных лиственных деревьев и даже с примесью хвойных – настоящее жилище синички. На выбор деревьев синичка неприхотлива: чем разнообразнее лес, тем ей более любо. Поэтому она водится в лесах почти всей России и Сибири, от Архангельска до Крыма и Кавказа, от Польши до отдаленной Сибири и Туркестана. В степных садах Украины ей так же хорошо, как в обширных лесах Урала, если только там и тут она найдет пищу. Ни холод архангельской или сибирской зимы, ни астраханские летние жары синичке нипочем, лишь бы было чего поесть.
Что она ест? какая любимая пища синички?
В клетках ее кормят конопляным семенем. Она очевидно любит его, потому что из-за этого лакомства попадается в ловушки. Но если б конопляное семя составляло ее любимую и главную пищу, конечно синичка жила бы постоянно на конопляниках, а не в лесах. Следовательно, главная пища синички другая.
Чтоб узнать, чем питается какое-нибудь животное, есть два средства: или надо наблюдать его жизнь и видеть, что оно ест, или же вскрыть убитое животное, разрезать его желудок и рассмотреть недоваренные еще остатки пищи. Обыкновенно ученые употребляют оба эти способа, чтобы судить правильно о пище животных.
Будем же следить за синичкой в разное время года, чтобы познакомиться хорошенько с ее жизнью и деятельностью.
Летом синичку не увидишь ни в городе, ни в деревне. Разве только пара или две живут в большом саду. Летом почти все синички живут в глуши леса.
Как только наступит осень, опадет лист с деревьев, начнут замерзать по утрам лужи, – если есть вблизи лес, – синички по одиночке появляются в садах, на огородах, на конопляниках и дворах. С утра до вечера они обыскивают деревья, кусты, заборы: каждую ветку куста или дерева, каждую щель в заборе синичка подвергает самому тщательному осмотру. Насекомое, забравшееся в трещину бревна, окоченевшее от холода, гусеница или куколка, захваченные морозом на ветке дерева – все это идет на пропитание синичке. Яички бабочки, бисерным кольцом приклеенные на ветку, из которых весной вывелись бы гусеницы, отыскиваются синичкой с особенным усердием и составляют ее любимую пищу. Но всего этого мало и глубокой осенью с каждым днем становится меньше и меньше; аппетит же синички с холодами растет. Нужно искать другую пищу. Она летит к поленнице дров; под отставшей корой поленьев богатая пожива: жуки-короеды, – точильщики, их гусеницы и яички; на поверхности коры – личинки и яички бабочек. Но и это не может удовлетворить голод синички; она принимается за конопляные зерна, долбит брошенные в кучу обмолотки подсолнечников. Веселое «пинь, пинь, таррарах» раздается в морозном воздухе, значит сыта наша синичка, или завидела поживу.
Зима совсем осилила осень. Толстым слоем укрыл снег мерзлую землю. Трескучие морозы чередуются с вьюгой-метелицей. Плохо синичке, плохо всем, на ком нет чужой шкурки, кто не ест готовый хлеб. Закрутит метель – все прячется куда попало. По целым дням нельзя отправляться на промысел. И сидят, голодают, отсиживаются от студеной беды и звери, и птицы.
Первой бы тут пропасть нашей синичке. Но недаром она плут. Закутайтесь теплее, пойдем в самую глушь соснового бора: «пинь, пинь, таррарах!» – здесь наша плутовка. Злится, воет метель; воля ей в чистом поле, но набежала на лес – тут не то. Плотной стеной, словно образцовая армия, стоять деревья дремучего бора. Набежала метель, налетела и разбилась о крепкую вековую стену сплошной хвои. Завязалась борьба. Воет, злится вьюга; тучи снега несет она с поля на лес, словно засыпать его хочет. Зашумели кудрявые вершины сосен; точно говор какой пошел по лесу, но стоят они крепко и не осилить их вьюге. Целые сугробы намела она на опушке. А внутри леса не шелохнется; ровной пеленой лежит снег. Крепко стоит эта сосновая армия за своих граждан. Иной из них замерз бы в поле; а тут, смотришь, летает, прыгает, стучит в деревья, покрикивает, – цел, дескать, и сыт. Тут наша синичка, кажется, первое лицо. В сотый раз она обыщет каждую ветку – глядишь, что-нибудь и досталось на завтрак. Не нашлось ничего вкусного – ну долбит почку березки, семя сосны или что-нибудь такое. Много, однако, умрет синичек за зиму от голода, холода и врагов. Наткнулась ночью куница на пуховой шарик – пропала синичка! Забралась ли она в трескучий мороз в дупло дерева – глядь туда же лезет погреться белка – опять смерть неминучая! Повисла синичка на ветке, усердно отыскивая на коре ее и в почках насекомых, – откуда ни возьмись ястреб-перепелятник: цап!.. и только перышки полетели по воздуху. Поэтому она и летит зимой к жилью человека, где и сытее и безопаснее, куда собирается много подобных ей попрошаек из лесов, с полей и лугов. Ну, пусть поймают в западню. Экая важность! В клетке и тепло и сытно, а там, авось, можно будет и удрать. Не подумайте, что я зря говорю, будто птицы, раз побывав в клетке, не боятся неволи. Много раз я выпускал на волю снегирей, чечеток и других птичек, долго сидевших в клетке: они несколько дней вертелись около дома, влетали в двери, в форточки, а потом и совсем пропадали.
Когда ловя, синиц шел чересчур удачно и девать их было некуда, я отмечал их, напр. обрезывал разным фасоном хвостики, чтобы лучше отличать одну от другой, и выпускал на волю. В тот же день мои куцые первыми попадались в западни.
Зима на исходе; появились проталинки на пригревах; почки деревьев надулись. Одна за другой синички покидают деревни. Они снова снуют по лесу. Звонко несутся их крики, сменяемые трелями, каких не услышишь зимой.
Мутными ручьями побежала вода. Тает снег с каждым днем. Весна пришла и все оживает. Теперь и в лесу для синички пищи много. Забыты зерна и древесные почки. Ее стол состоит исключительно из насекомых. Синичка нашла себе подругу. Сообща отыскали дупло. Свили там гнездышко. Положила самка 8–10 маленьких белых яичек, с красными крапинками. В две недели высидели деток. Новая забота матери и отцу. С раннего утра до сумерек, без устали, снуют они по лесу, ловя гусениц на корм своим малюткам. Забыты песни и громкие крики. Молча работать покойнее – не так скоро заметит враг в зеленой листве.
Наконец малютки подросли, оперились, вылезли из дупла. Старики учат их летать с ветки на ветку, все дальше и дальше, с дерева на дерево. Найдя гусеницу, мать кричит нежно, тихо, а сама не трогает добычи, подлетел птенчик – она укажет ему. Съел он раз, другой так уже и следит за движениями матери. Скоро и звать его не надо, сам подхватит гусеницу или жучка, едва только старуха заметила их. Веселой толпой кочует семейка синиц по лесу, пока молодые не выросли и не выучились сами добывать пропитание. Подходит осень; теперь им не нужны заботы старых. Выводок рассыпался врозь, кто куда, по лесу. Пора жить своим трудом. Заметив, что старые начали летать из лесу в деревни, молодые туда же за ними.
Так из году в год идет синичья жизнь. Летом синичка сыта и довольна насекомыми; пришла зима лютая – надо и постным закусить, делать нечего, голод не тетка. Поэтому-то зимой ловить синичек так же легко, как трудно поймать их летом. В клетке синичка одна из самых веселых и занятных птиц. Вечно подвижная, веселая, бойкая, долбит, кричит и шумит целый день. Пришел февраль – она угостит вас песней, незатейливой, правда, куда до соловья, но трели ее очень музыкальны.
Выпустишь ее из клетки – синичка обшарит все стены, обыщет все трещины; горе клопам, паукам, тараканам, сонным мухам, спрятавшимся туда, – острый клюв синички вытащит их оттуда исправнейшим образом. Как добрый садовник, она осмотрит все растения на окнах; правда, при этом пощиплет кое-где листочки, но зато уничтожит всех насекомых, которые живут на них.
Есть однако и дурные черты у моей любимки. Она зла и сварлива. Драки и ссоры закипят мигом, если посадить двух синичек в одну клетку. А с другими птицами сажать ее вовсе нельзя. В несколько дней синичка изведет целый птичник, каждое утро придется вынимать из него снегирей, чечеток, чижей и других птичек с пробитыми черепами – синичка с яростью нападает на этих мирных птичек, долбит им череп, убивает и выедает мозг, как лакомство.
Такова наша обыкновенная или большая синичка, та самая, которая надула меня.
– Такие ли есть синицы в лесу! – говорил мне отец.
Кроме обыкновенной синицы, известны еще: Лазоревка, Князек, Московка, Гаичка и Хохлатая синичка. Это наиболее обыкновенные русские синички. (Кроме их, есть еще несколько видов, но о них в другой раз потолкуем). В узоре и цвете их перьев много сходства, но не мало и разницы.
Лазоревка очень похожа на обыкновенную синичку; это хорошенькая миниатюра ее. Спинка у лазоревки такая же зеленоватая, брюшко и грудка такие же лимонно-желтые. Черная, узкая полоска идет по брюшку, исчезая на груди. Но всюду в остальных местах черный цвет заменен превосходным лазурным. Через глазок идет черно-лазоревая полоска. Круглая лазоревая шапочка накрывает беленькую головку. От заднего края ее в обе стороны идут ленточки черно-лазоревые, завязанные под горлом. Крылья и хвост лазорево-серого цвета.
Князек. Наш народ зовет князьками всех выродков белого цвета, встречающихся между разными животными. Князьками зовут белых стерлядей, белых крыс, белых выродков птиц.
В 1769 году в Симбирске остановились зимовать двое ученых – Паллас и Лепехин. Весь город был в переполохе. Мои прадедушки и прабабушки, вероятно, немало волновались по поводу приезда невиданных гостей. Не то начальство, не то фокусники наехали из самого Петербурга. Задолго до приезда им отвели почетные квартиры. Сам губернатор не знал как принять нежданных гостей. Бумаги у них были такие, что просто перед ними ни пикни, а делай, что прикажут.
– Вы нам, ваше превосходительство, – говорил Паллас, – пришлите рыбаков, нам нужно видеть птицеловов-охотников.
Сердце правителя Симбирска сжималось. Не верилось ему, что матушка Екатерина пошлет для таких пустяков столь важных чиновников. Но делать было нечего. Рыбаки, охотники, птицеловы были притащены к их рыбьим и птичьим превосходительствам. Обласкали они рыбаков, птицеловов, охотников и убедили их, что беды им не будет, если только скажут правду: какие звери, птицы, рыбы живут там и как их ловят они.
Один птицелов расхрабрился до того, что объявил, будто на Волге, в талах, живет птица князек – красоты неописанной. Объявил он это, да и напугался. Пошли ему допросы, какая такая птица, может ли он ее доставить. Только что вышел птицелов от приезжих немцев, подцепили его стражники по приказу коменданта и к губернатору. Здесь снова допрос о птице-князьке. Божился, клялся птицелов, что есть князек и взялся доставить его.
Для верности губернатор велел приставить к нему часовых. Забрал старик-птицелов свои спасти, испуганный, подавленный нежданной бедой, под конвоем пошел через сады к Волге, на Попов остров. Счастье улыбнулось бедняге: следующим утром радостный, торжествующий, принес он шесть или семь князьков к Палласу. Щедро одарили его ученые за князьков, так щедро, что на всю зиму можно на печь залезть старикашке. Губернатор приказал отпустить его из-под стражи. И все были довольны. Лепехин записал в своем дневнике: «Другая птичка называется князиок под Симбирским и принадлежит к роду синичек, водится по большей части в мелком дубняке, и только зимним временем примечается. Красота перьев пожаловала его между синичками в князьки».
Действительно князек-синичка очень красива. Спинка ее светлая, голубенькая. Крылья, хвост и ленточки на шее и щеках яркого лазурного цвета. Все остальные перья белые, как снег.
Московка окрашена пестро, но цвета ее не яркие, только спинка голубо-серая. Брюшко светло-буроватое. Шапочка и ее ленты черные.
Гаичка, которую зовут также болотной синичкой, еще менее нарядна. У нее нет даже пестроты московки. Шапочка черная, без лент. Щеки белые, а все остальное серовато-бурого цвета.
Хохлушка по окраске походит на московку, но вместо черной шапочки у нее на головке перья длинные, пестрые, которые она поднимает хохлом.
Лазоревка любит густые, старые лиственные леса, где липа и дуб. Там в самой глуши, под тенью старых деревьев, живет она все лето, питаясь насекомыми. Осенью же, собравшись в табунки, кочует по лесам и кустам речных долин, залетая нередко в сады деревень и городов.
Князек населяет всю Сибирь и северо-восточные губернии Европейской России. Эта синичка любит кустарники и леса речных долин, называемые уремой, где вьет гнезда в дуплах и кочует целый год.
Московка и хохлушка предпочитают хвойные леса, где среди сосен и елей растут березы и осины. Обе они встречаются во всех лесистых местностях Европейской России и Сибири.
Гаичка недаром зовется болотной синичкой – она очень любит воду, больше всякой другой синички. Поэтому, живя в самых разнообразных лесах, она выбирает там места, где есть болота, речки или роднички, на которые летом часто летает пить.
Все эти синички образом жизни, нравами, пищей, манерой ее добывания – очень похожи на обыкновенную синичку. Но они гораздо общественнее и больше привязаны к лесу. Даже зимой их гораздо реже встретишь в саду, а около домов и на дворах почти никогда; потому что они питаются по преимуществу насекомыми и конопляное семя едят только в крайних случаях. Однако в глухую осень и зимой они охотно бросаются на эту пищу, давая птицелову легкую возможность ловить их.
В жаркие летние дни я часто ловил некоторые виды этих синичек, в глуши лесной, около родников. Для этого я закрывал родник ветвями и хворостом, а около – ставил лучок (особый птицеловный снаряд из двух полуобручей, на которые натянута сетка), под которым, вместо зерен, вкапывал в землю корытце с водой. Тут ловились не только синички, но даже дятлы.
Зимой же я любил ловить разных синичек, тем же лучком, или западней, у незамерзающих родников. В них мочат конопли, обмолоченные осенью, и вымочив складывают снопы в кучи по близости. Синички с голода являются сюда искать уцелевшие семечки.
Вообще все синички, подобно обыкновенной, есть жители леса и дерева. В дуплах старых деревьев они вьют гнезда. В густой листве ветвей спят. На коре и на листьях круглый год ищут свою пищу, состоящую из насекомых, их гусениц и яичек. Особенно любят все синички яйца насекомых, и в искусстве отыскивать их едва ли не превосходят всех других наших птичек. Летом живут они в глуши лесов, осенью и зимой кочуют, в лесу, показываясь на его опушках, или перелетая по кустам речных долин и садов. Деятельностью и яркостью они превосходят обыкновенную синичку, да и песни их музыкальнее. Поэтому в клетках очень приятно держать этих птичек. Но они долго не выдерживают неволи – клетка стесняет их движения и они хиреют. Корм по вкусу подобрать им тоже трудно. Семя конопляное они, правда, едят, но долго питаться им не могут – заболевают. Надо им давать семя раздавленное и прибавлять сухих муравьиных яичек. Однако и на этом корме, при тщательном уходе, названные виды синичек редко выживают подолгу. Поэтому, примите совет, – ловите их осенью, зимой – это доставит много удовольствия: пение их, живость движений – сократит вам не один скучный зимний день. Но, как только наступит в середине марта день Алексея, когда побежит с гор вода, а из омутов поднимется рыба, – выпустите на волю всех ваших синичек в сад. За то, что вы прокормили их зимой, они отплатят вам сторицей – на обтаявших деревьях и кустах они поедят сотни и тысячи яичек насекомых и спасут не только будущую листву, но и многие плоды и ягоды сада, которыми вы же полакомитесь.
Придет осень, снова вернутся наши знакомки, и тогда наловим их сколько угодно.
