Скопа
Автор: А. Чеглок
Брат и я давно собирались поехать на Днепр, от которого жили верстах в десяти. Наконец собрались. С вечера приготовили припасов для поездки, а с рассветом тронулись в путь.
До Днепра ехали мы на лошадях степною, однообразной дорогой... Но вот перед нами широкая, извилистая река.
У Днепра правый берег высокий, обрывистый, а левый низменный. Оба берега резко отличаются друг от друга. Правый тянется ровною, скучною, выжженною солнцем степью, покрытою камнями, левый же, низменный, весь в зелени. Его болота, озера, нередко заросшие тростником и кустами, дают пристанище тысячам самых разнообразных птиц.
Приехав в деревушку, расположенную у самой реки, наняли мы маленькую лодку-душегубку и, усевшись в нее с видом опытных охотников, поплыли вниз по течению. Чем ниже мы спускались по Днепру, тем шире и красивее становился он. Большие высокие деревья стояли сплошной стеной по обоим берегам, и лишь изредка расступались перед притоком или заливом реки.
Зеленые стены эти как бы защищали Днепр от ветра и бурь, не давая им волновать и мутить его воды.
Мы плыли в совершенной тишине.
Днепр катился по своему руслу и ярко отражал в себе и голубое небо, и белые тучки, и ослепительно светящее солнце. Только чайки, бросаясь в воду за рыбой, местами, на мгновение, рябили зеркальную поверхность... Но легкий, оставленный ими след сглаживался, и старый Днепр становился снова тихим и спокойным. Если бы не размытые берега с одной стороны, да небольшие песчаные отмели с другой, можно бы подумать, что Днепр всегда так же тих и спокоен.
В этом просторе, в этой сказочной тишине дышалось привольно, спокойно; мы боялись нарушить тишину и осторожно вынимали свои весла из воды без плеска; мы даже перестали разговаривать... Мы только смотрели, любовались видами, которые – один другого краше – сменялись перед нами при каждом повороте реки.
– Кажется, целую жизнь провел бы в этих местах! – воскликнул брат. – Посмотри, что за красивый островок налево!
Я уже давно заметил этот остров. Почти на самой середине реки вылезали из воды почерневшие камни, напоминая собою разрушенную крепостную стену. Сзади них весь островок зарос небольшими деревцами и ярко-зеленым ивовым кустарником. Две-три цапли, как сторожа, сидели на камнях и, вытянув длинные шеи, боязливо смотрели на приближение лодки.
– Причалим к островку! Мы уже много проехали, пора отдохнуть, – предложил брат.
Я согласился, повернул душегубку и причалил.
Немного отдохнув, мы решили осмотреть островок, думали – не попадется ли какой дичи?
Островок оказался очень небольшим, и мы скоро увидели его другую сторону.
– Тише!.. Что лезешь, как медведь! Не выходи из-за деревьев, – шепотом говорил я брату, когда мы подошли к опушке.
Но моя осторожность оказалась лишнею: дичи не было; только на песчаной косе бегала стайка маленьких куликов... По ним стрелять не стоило.
– Досадно! – сказал брат.
– Да, – подтвердил я.
– Посидим за деревьями, может быть и подлетит что-нибудь к этим куликам, – предложил брат.
– Что днем прилетит! Уж полдень, – птицы попрятались от жары... – ответил было я, но тотчас прибавил: – Впрочем, отчего не подождать!
В душе была какая-то смутная надежда: «А кто знает!.. Пожалуй и прилетит».
Долго ждали мы... Но вот над рекой показался не то орел, не то сокол... Трепеща крыльями, он иногда оставался на одном месте и как бы следил за чем-то в воде.
– Что за странная птица? Похожа на сокола... Только зачем соколу над водой летать? – подумал я вслух.
– Вот задаст она сейчас жару этим куликам! – заметил брат. – Да неужели они ее не видят?
Кулики, не выказывая никакого беспокойства, по-прежнему бегали и искали червей, а птица продолжала свой странный полет.
Вот она останавливается в воздухе, все чаще и чаще машет крыльями... и вдруг – вытянув лапы – как камень падает в воду!
Исчезла... но тотчас же вынырнула... часто, часто машет крыльями, взбивает целый столб брызг, а подняться в высь почему-то не может... Она, видимо, старается выбраться к косе... Что с нею?
Взмахнув крыльями, она, наконец, приподнялась над водою... и мы заметили в ее когтях большую рыбу. Птица с большим трудом долетела до косы и опустилась на нее...
Раздался выстрел. Когда дым рассеялся, я увидел, что птица, лежа на песке, судорожно билась, старалась подняться... и не могла!
Свинцовая дробь глубоко вонзилась в тело; широкие, могучие крылья были прострелены. Бессильно хлопала ими птица, окропляя своею кровью чистый песок... Еще несколько порывистых движений – и голова ее склонилась... ярко-желтые глаза тускло смотрели на нас.
– Вот так выстрел! – сказал брат. – И птицу убили, и рыбу на обед себе добыли!
– Хорош! – ответил я, чувствуя в то же время невольную жалость к этой сильной и гордой птице.
– Какую она рыбищу-то поймала! А? Пожалуй фунтов шесть будет! То-то ей было трудно тащить!
– Но что это за птица? – спрашивал я. – Ни на чаек, ни на рыболова не похожа: у тех носы прямые, а у этой крючком, как у ястреба! Это хищная птица... Но разве есть хищные птицы, ловящие рыбу?
– Ух! да ты посмотри, как она вонзила когти в рыбу! – воскликнул брат, – словно сова! С каждой стороны по два когтя! Тут добыча не сорвется!
Мы стали освобождать рыбу. Это стоило не малых усилий.
Острые, круглые когти птицы, также как и нос, были блестящего черного, а лапы покрытые мелкой чешуей, – грязно-голубоватого цвета... Мы с большим любопытством рассматривали эту странную и незнакомую птицу.
Грудь и голова у нее были белые, а от глаз, посередине шеи, шла небольшая темная полоска: спина и крылья имели однообразный бурый цвет. Вся птица производила впечатление чего-то сильного, могучего, стройного и красивого. Сама она была длиною около аршина, но когда мы распустили ее крылья, они оказались не меньше двух аршин.
Подробно осмотрев и птицу, и рыбу, мы отправились к лодке, уложили свою добычу и поплыли дальше. Днепр становился оживленнее: по отмелям часто попадались стаи самых разнообразных куликов, чибисов и других речных птичек. Они быстро бегали по отлогим косам, засовывали в песок свои носики и весело пересвистывались между собою. Иногда среди них попадались цапли; они, как начальство, медленно и важно расхаживали по берегу, или, поджав одну ногу, презрительно смотрели на суетящуюся мелюзгу. Не один раз мы хватались за ружье, но осторожные птицы не хотели ждать выстрела и улетали.
Мы часто заезжали в заливы, в притоки; там копошилось другое население: утки, гагары, нырки и водяные курочки... они то и дело скрывались от нас в густые камыши, а мы, по незнанию места, пропускали удобное время для выстрела, и дичь уходила невредимой.
Незаметно надвинулся вечер; пора было подумать о ночлеге. Выбрав удобное местечко, мы втащили на берег душегубку, вытащили припасы, и пошли собирать сухие ветки для костра...
– Помогай вам Бог! – услышали мы, и из-за мыска показалась лодка с рыбаком.
– Спасибо!.. Откуда Бог несет? – спросил брат.
– Мережки тут ставил, а теперь на ночлег.
– Ночуй с нами, дед! Все веселее будет, – сказал я.
– И то! – добродушно протянул старик, приставая к берегу.
Он неспеша, аккуратно сложил свои снасти, вытянул лодку и стал собирать дрова вместе с нами; пока мы выбирали и ломали одну ветку, он нес уже целую охапку. Скоро запылал веселый огонек.
– Что, дед, много рыбы поймал?
– Какой! – ответил старик и досадливо махнул рукой.
– А мы, смотри, что выловили! – доставая рыбу, сказал брат.
– Хороший язь! У рыбаков купили.
– Нет, у птицы отняли.
– Неужели у скопы?
– Вот у этой. И брат указал на убитую птицу.
– Она и есть; разбой-птица! Ишь ведь какого язя подхватила! – удивился старик.
– Ну, мы сейчас и сварим его, – сказал брат и стал чистить рыбу.
– Эх! разве так чистят?
Старик взял ножик, ловко и скоро очистил и выпотрошил язя. Рыбак добродушно посмеивался над нашей неопытностью и во всем помогал нам. Хлопоты по хозяйству кончились... В ожидании ухи мы уселись перед огоньком.
– Ты что же, дед, настоящий рыбак, или только иногда рыбу ловишь?
– Нет, целую жизнь на Днепре рыбу ловил.
– А живешь где?
– Здесь.
– Как здесь? А дом где?
– Нет у меня дома! Была семья и дом был. А не стало: двух сыновей на войне убили, а старуха, надо думать, с печали по ним, умерла... Ну, и остался на старости один! После них опостылело все... Продал дом, хозяйство и стал жить здесь.
– А зимой-то как же?
– На зиму в город! Там сети рыбакам плету, а то еще какую работу найду; кое-как высидишь холода, а как Днепр вскроется, да потеплеет немного, ну и опять к нему.
– Чем же ты здесь живешь?
– Как чем? Рыбой! Разве много мне нужно? Лишнее поймаю, в город свезу, куплю соли, хлеба. Чего ж мне больше?.. Так и доживаю свой век.
– И не скучно тебе постоянно быть одному?
– Летом? Разве я один тут? Сколько твари божией сюда налетает! Ну, опять же и рыбаков часто видишь. Оно, положим, часом круто приходится: то непогода... то спину ломит... проваляешься дня два на берегу... да что поделаешь? В город идти и служить на старости лет тяжело, а к Днепру я привык, на нем родился, на нем вырос; целую жизнь он кормил меня, тут и помирать нужно! Опять и живешь здесь вольно! Что твоя скопа!
– Ты говоришь, эта птица «скопой» называется?
– Зовут еще «речным орлом», только больше все скопой.
– А ты хорошо знаешь ее?
– Еще бы не знать! Слава тебе, Господи, сколько лет на Днепре провел, а не знать скопы!
– Часто видал ее?
– Да почитай что каждый день. Утром рано ее не увидишь, потому туман над рекой стоит и не видно сквозь него рыбы, а как туман разойдется, птица и прилетает на охоту.
– Значит, это не редкая птица?
– По рекам везде есть, только не много. Ну и боится человека... Оттого не всякий увидит ее. А смышленая птица! – добавил старик, качая головой. – Я так думаю, что по отваге не уступит она соколу!
– Расскажи нам что-нибудь про нее! – попросил я старика. – Мы первый раз ее видим.
– Ну, теперь погоди! Поедим ушицы, тогда расскажу, – снимая с огня котелок, сказал рыбак.
Мы достали ложки и придвинулись к котелку. Нечего и говорить, что после работы уха и рыба показались нам очень вкусными.
– Знаешь, дед, нет ли у тебя чашек? Я чай-то с сахаром захватил, а брат чашки забыл. Такая досада! Теперь как бы славно чайку горячего выпить!
– Так разве за чашками остановка? А ложки на что? Засыплем в котелок чай и будем ложками хлебать, как уху.
– Да ведь котелок будет рыбой пахнуть!
– У нас не будет, – самодовольно проговорил старик и, подойдя к реке, стал чистить котелок песком.
Мне стало досадно, что за этими хлопотами, старик так и не расскажет о скопе, но он, поставив котелок на огонь, весело проговорил:
– Вот за чайком и разговаривать приятнее будет.
– Расскажи же теперь о скопе, – поспешил я напомнить.
– Что ж говорить? Одно слово: мужественная птица! Сильно люблю я ее! Тут недалеко есть гнездо. Лет пятнадцать водятся там скопы. Может быть, оттуда и та, что вы убили! – с грустью в голосе произнес старик. – Чудные птицы! Каждый год они новые ветки в гнездо приносят, и теперь оно у них страсть какое большое! И что значит – водяные птицы: все ветки для гнезда из реки достают, поэтому гнездо их всегда от других отличить можно.
Тоже и гнездо с толком делают. Выберут самое высокое дерево, чтобы реку с него кругом видеть, и вьют на его макушке. Уж никто не влезет к гнезду... разве куница пронюхает, – тогда яйцам несдобровать.
Детей у скопы по многу не видал: редко когда трое, а то все но два выводили. Вот рыбы тогда много ловят! К гнезду просто подойти нельзя! Вокруг вся земля завалена рыбой. Птицы они разборчивые, едят только спинку, а остальное бросают... ну рыба внизу и гниет.
Когда дети подрастут, отец с матерью учат их своему ремеслу; до поздней осени летают с ними. Люблю я смотреть на их охоту!
Сначала, как слетят с гнезда, высоко, высоко взовьются над водой и все осматривают – нет ли чего опасного? Увидят охотника, или еще кого незнакомого, уж не спустятся за добычей; а нас, рыбаков, не боятся: знают, что мы им вреда не сделаем. Иной раз едешь, и не видишь, что над лодкой скопа кружится. А как бросится она в воду, так и весло чуть не выпустишь!.. Ну, и ругнешься ей вслед, зачем пугает!
Если поймает небольшую рыбу, улетает с нею прямо в гнездо... А вот потеха начинается, когда попадется скопе большая рыба: рыба тащит вниз, скопа вверх! Увидит птица, что не подняться, – сейчас на хитрости: начнет гнать рыбу к берегу. Взгонит на мелкое место – рыбе и нет хода!
– Да так и нашего язя она к берегу подогнала, – перебил я его.
– А иной раз и погибает через свою отвагу: схватит огромную рыбу – хотела бы бросить, да трудно потому когти огромные, не скоро их вытащишь, а берег далеко, или кто-нибудь помешает... Выбьется скопа из сил, и утащит ее рыба в воду.
– Да неужели это бывает? – удивился я.
– Со мной раз такой случай вышел: весной как-то, поехал я рыбу острогой бить. Ездил, ездил... удачи нет! Кажись, и время хорошее, и ветра нет, и вода светлая – все видно, а рыба точно пропала! «Что за притча», – думаю. «Не водяной же ее слопал!» Только что я так подумал, вижу – под кустами, в глубине большая рыба стоит. «Наконец-то!» – обрадовался я, – «счастье повезло!» Ладно! Подъехал я к ней ближе – гляжу: у нее на спине вроде седла какого-то, а по бокам что-то висит!.. Ну, молод я был и глуп; бабьи-то сказки из головы еще не вышли, а дело было ночью!.. И струсил же я!.. Смотрю на это чудовище, а острога так и трясется в руках. Шепчу про себя молитву, и сам думаю: «Вот не в добрый час водяного помянул!..» Что делать? Кругом ни души! Помощи ждать не откуда! Так бросить – все равно, думаю, от водяного не уйдешь. Собрался я с духом, перекрестился, навел острогу и со всей силы ударил! Так рванулось чудовище, чуть челнок мой не опрокинуло... Однако с зубьев не сорвалось! Втащил я его в лодку – и стыдно стало!.. Чего струсил?.. Вместо водяного – на остроге щука висит... а на спине у нее скопа!
– Как же скопа бросилась на такую большую рыбу? Как не поняла, что эта добыча не по ее силам?
– Про что ж я и говорю! То-то и есть, что много отваги у этой птицы. Если б еще дело летом, в мелководье было, так скопа, может, и загнала бы щуку на мелкое место. А весной – где берега? Кругом залито!.. И выбилась из сил!..
– Сыпь-ка чай, да доставай сахар, – закончил старик.
Мы приготовились пить чай.
Не скажу, чтобы чай из котла особенно понравился нам, но все же мы выхлебали весь котелок; а старик пил с удовольствием. Верно, бедняге редко приходилось баловать себя чайком!
– Мы, как увидели скопу, подумали, что она бросится на куликов! – сказал брат.
– Нет, она птиц не трогает, и птицы ее не боятся. Сколько раз, бывало, видишь около скопы уток, куликов... и внимания на них не обращает. За то рыбе спуску не даст! Много ловит, разбойница!
– Ну, значит хорошо, что мы ее убили! – воскликнул брат.
– Что ж хорошего?
– Как, что? Ты же сам говоришь, что скопа много рыбы ловит... Поэтому она вредная птица!
– Чудак ты большой, как я погляжу! Разве рыба в Днепре моя или твоя? Приходи, кто хочет и лови, – запрету нет! Вот если б ты у себя в пруду рыбу развел, да скопа повадилась бы туда – другое дело! А то чем же птица виновата, что ей положено рыбу ловить? Она поймает одну, другую, и довольно с нее, а мы, рыбаки, сколько ловим? Значит и нас убивать? Вы вот приехали сюда, убили скопу, а зачем вы ее убили? Только так посмотреть... К завтра завоняет, – и бросите!.. А жизни ей не вернете!
Смутили нас эти слова. Не знали мы, что и ответить. В душе-то чуяли, что прав старик, что виноваты мы перед ним в напрасном убийстве его любимой птицы...
Дед заметил наше смущение и добродушно сказал:
– Спать пора! Теперь ночи короткие...
Он положил в костер толстое, гнилое полено, засыпал его сверху песком и добавил:
– Так-то лучше! Теперь у нас огонь целую ночь прогорит!..
Рыбак улегся. Улеглись и мы. Вскоре все затихло...
Тихо кругом... Только огонек минутами ярко вспыхивает, освещает берег и вновь потухает.
Тихо журчит вода под лодкой... Тихо, тихо шелестят листья где-то на вершинах деревьев, точно беседу ведут между собою столетние великаны, точно хотят рассказать, что видели на водах Днепра!.. А, может, жалуются каким грозным и свирепым бывает он весною; как, выйдя из берегов, выворачивает он с корнями деревья, разбивает барки, плоты, губит людей и с ревом мчит свои мутные воды в далекое Черное море!..
Много дум навевал этот шелест, и долго не мог я заснуть... Приходили на память разговоры старика, его одинокая бесприютная жизнь...
– Оттого, быть может, он с нами так приветлив, и так ласков, что напомнили мы ему семью, сыновей – думалось мне... – А уедем – и оставим его опять одиноким...
Вот затянула песенку в камышах птичка... И ее, ночную певунью, знает старик!.. Он называл ее «камышевкой»... Ишь, как хорошо поет! А там, проснувшись на мгновение, просвистел кулик...
И опять все тихо, тихо...
