Степной орел
Автор: А. Чеглок
Первое мое знакомство с степным орлом было в северной части Крыма. Мне хотелось достать шкурку этой интересной птицы для коллекции, но орлы были очень строги и ни конного, ни пешего не допускали к себе на выстрел. А, между тем, я видел их каждый день и даже часто смотрел на их весенние игры, когда в ясный солнечный день самец с самкой то с клекотом начинали гоняться друг за другом в лазурной вышине, то, сложив крылья, как камень падали вниз... На расстоянии какого-нибудь аршина от земли они распускали крылья и могучими взмахами снова взлетали на недосягаемую высоту. В их играх было столько красоты и ловкости, что я всегда с удовольствием любовался на этих мощных царственных птиц. Время уходило, а я все еще не мог достать орлиной шкурки!
– Послушай, Алим, – в отчаянии обратился я к табунщику. – Посоветуй, как бы мне орла убить?
– Зачем бить? Не надо бить! Он много сусликов кушает! – ответил татарин.
– Мне нужно. Я с него шкуру сниму и с собой повезу для учения, – начал я убеждать упрямого татарина, и тот в конце концов согласился.
– Зачем раньше не сказал? Давно б убили. Поедем на Быстрюгу, – там есть!
С надеждой на удачную охоту, я поехал с Алимом к Быстрюге. Это глухое место получило свое название от бывшей здесь когда-то татарской деревушки. Единственным воспоминанием от нее остался полуразрушенный каменный колодезь и бугры земли, покрытые травою-вонючкою. В Крыму эта удивительная трава, цветущая и зеленеющая среди самых сильных засух, – занимает места выселившихся татар и покрывает густым ковром опустевшие аулы. Около Быстрюги стояло несколько огромных стогов сена. На одном из них Алим указал мне орла. Орел следил за нашими движениями, и когда мы стали подъезжать ближе, то он, вместо того, чтобы слететь, – спрятался и уж больше не показывался.
Меня это сильно удивило, тем более что мы подъехали к самому стогу.
– Что за чудеса? Отчего он не летит? – спросил я у Алима.
– Гнездо есть! – ответил тот.
Тогда мы пустились на хитрость: тихо спрыгнув с брички, я остался с одной стороны стога, а Алим заехал с другой и начал кричать. Хитрость удалась: орел полетел в мою сторону, где его встретили два выстрела картечью. Один заряд раздробил ему крыло, и он, как подкошенный, упал было на землю, но тотчас же, хлопая здоровым крылом, стал так быстро прыгать от меня, что я побежал догонять его.
Вдруг со страшным свистом промчалась мимо меня какая-то черная масса. Вздрогнув от неожиданности, я увидел, что это был второй орел.
Он опустился к раненому и с жалобным криком несколько раз пролетал мимо него, как бы желая помочь товарищу и вместе умчаться в небеса.
Когда я подбежал ближе, он поднялся немного вверх и стал кружиться. Раненый же орел, увидев бесполезность бегства, остановился и принял оборонительную позу.
Что это была за красота! Несмотря на то, что с груди орла сочилась кровь, и крыло висело как тряпка, он имел замечательно гордый, величественный вид. Широкая, крепкая грудь вытянулась вперед, темно-бурые перья плотно прилегали к телу и показывали красивую, сильную фигуру. Откинутая назад голова с блестящими от негодования глазами была готова нанести своим клювом страшный удар врагу.
Я не знал, что мне делать: клюв и когти представляли такое страшное оружие, что схватить орла руками было нельзя.
Тогда я ударил его стволом по голове. Он глухо крикнул, обвел меня помутившимся взглядом и распростерся на земле.
– Цу, ах, большой, большой грех мне от Аллах будет! – качал головою Алим, глядя на предсмертные судороги орла. – Смотри, как муж жалеет и не летит! Ц-а-ах! Должно быть яйцо есть в гнезда!
Мне самому стало жаль этой птицы, которая, видя опасность, до последней минуты не покидала гнезда и за свою любовь поплатилась так жестоко. Ее последний потухающий взгляд так и стоял у меня перед глазами и уничтожил всю радость моей победы.
– Ну, Алим, – сказал я, стараясь поскорее разогнать тяжелое чувство, охватившее нас. – Если там есть гнездо, то я полезу посмотреть.
С помощью Алима, мне удалось вскарабкаться на стог, где я и увидел орлиное гнездо. Строго говоря, это было просто небольшое углубление, по бокам которого орлы положили чью-то старую шапку, бараний рог, кожаный башмак и несколько палок. Вот и все незамысловатое устройство гнезда. Самая внутренность его не имела мягкой подстилки, и пара яиц лежала прямо на сене. Кругловатые яйца, немного больше куриных, имели белую, грубую скорлупу с редкими рыжеватыми пятнами. Такое устройство гнезда я находил потом почти у всех степных орлов. Разница заключалась только в том, что если у одного увидишь шапку, то у другого будет какая-нибудь тряпка, кусок веревки, спица от колеса, – одним словом все, что орел заметит на степи и найдет годным для гнезда. Если же гнездо помещается на земле, то даже этих украшений не бывает, а просто орлица разгребает землю и в образовавшуюся ямочку кладет пару яиц. Но гнездиться на земле орлы не любят, а предпочитают стога или вообще какие-нибудь возвышенности, чтобы оберегать гнездо от лисиц, хорьков.
Так помню ранней весной, я охотился в степи и проходил мимо одной заброшенной землянки. Вижу, – на крыше сидит орел. Подошел я ближе, – он спрятался за трубу. «Не может же быть, чтобы он сидел на гнезде!» – подумал я и, заинтересовавшись этим, подошел к землянке. Нас разделяла одна труба, и протяни я свое ружье, то, право, кажется, достал бы до орлицы. Но она продолжала сидеть, и только когда я вышел из-за трубы, она решилась оставить гнездо.
Я слишком хорошо узнал этих полезных птиц, чтобы повторить прежнюю жестокость, и ограничился только тем, что полюбопытствовал взглянуть на гнездо. Но к моему удивлению, здесь даже подобия гнезда не было. Правда, среди кирпичей от развалившейся трубы лежала пара яиц, но родители, надо полагать, не пожелали давать нежного воспитания своим будущим детям и поэтому положили яйца прямо на твердую, как камень, глиняную крышу землянки.
Я стал наведываться в эти места, и через пять недель увидел на крыше двух птенчиков, покрытых белым пухом. Принимая во внимание горячую любовь орлов к своим детям, я, из боязни, чтобы орлы своими когтями не сделали меня похожим на татуированного индейца, – уже не решился подойти к самому гнезду, хотя заметил, что орлята имели голову чуть не больше всего туловища, напоминая собою каких-то сов, а не царских детей.
Но родители любили этих маленьких уродцев и дружно таскали им сусликов, зайчат, хомяков, мышей.
В середине лета орлята уже стали летать. Впрочем, один недолго жил на свете: каким-то способом он попал в колодезь и утонул. Другой остался, и я часто видел, как отец с матерью, обучая его своему охотничьему искусству, терпеливо сидели около сусличьих нор.
Суслики составляют главную пищу степных орлов, и в этом их отличие от других орлов: холзана, беркута и могильника. Все это братья нашего орла. Они беспощадно истребляют всякую птицу и небольших животных, – за что и считаются врагами человека. Степной же орел – друг земледельца. Он уничтожает только мелких грызунов, которые сильно вредят посевам. Домашние птицы знают орла и нисколько не боятся его.
У колодца часто можно встретить орла – на одном конце коромысла, а на другом – голубей, мирно отдыхающих во время летней жары.
В неволе орел – очень скучная птица и не доставляет никакого удовольствия. Раз мне принесли со степи молодого орленка. Это была угрюмая, малообщительная птица. Собака и индюк, пожелавшие познакомиться с неведомым пришельцем, ушли от него, не достигнув своей цели, и, сверх того, у собаки оказалась порванная ноздря, а у индюка не хватало на голове шишки.
После такого приема, посетители эти, вероятно, нашли, что с орленком не стоит водить знакомства, потому что потом старательно обходили его жилище. Кормил я его мясом, а иногда сусликами. Во время кормежки, в нем просыпалась врожденная кровожадность: глаза его начинали блестеть, наливались кровью, он быстро разрывал свой корм и, огромными кусками, с жадностью глотал его. Это были единственные минуты его оживления. После них он опять становился неподвижным и по целым часам, молча, сидел на своем месте. Ко мне он нисколько не привык, и когда я подходил к нему, его глаза начинали беспокойно бегать, голова ворочалась во все стороны и так и норовила хватить своим крючковатым клювом. Но если потеря свободы делает эту птицу неподвижной и мало интересной, то нельзя того же сказать про нее, когда видишь ее на свободе. В открытых степях, где мало людей и много простора, почти всегда можно увидеть парящего орла, а то и сразу несколько орлов, которые своим присутствием сильно оживляют беспредельные степи. Как только солнышко выглянет из-за горизонта, – орел несколькими взмахами поднимается с земли и, кружась около одного места, едва-едва шевеля крыльями, забирается на огромную высоту.
Пригрело землю солнышко и своими косыми лучами заглянуло в норку суслика. Показался из-под земли домовитый хозяин, повел усами по сторонам: нет ли какого врага? и, убедившись в безопасности, вылез на бугорок, сел на задние лапки и быстро засвистел: вись, вись, вись, вись... Где-то в стороне тоже свистнули, – суслик успокоился и побежал в пшеницу, – делать запас на зиму.
Но от зоркого орлиного взгляда не укрылась серенькая шкурка зверька, и едва он отбежал от своей норки, как орел сложил свои крылья и, вытянув свои огромные когти, ринулся вниз.
Обыкновенно, прежде чем суслик заметит нападение, он попадает в когти орлу, но иногда суслик успевает юркнуть в какую-нибудь норку; тогда орел садится сторожить его. Это продолжается час, два, три. Орел неподвижно сидит на своем месте и когда зверек, успокоенный тишиной, снова вылезет из норки, – орел стремительно бросается на него и тут же начинает его есть.
Орел ест суслика со всем, – и с кожей, и с костями; кости у него хорошо перевариваются, но шерсть, а иногда лапки и некоторые косточки отрыгиваются в виде особых комочков, называемых «погадками».
Бывает, что зоркий глаз орла заметит среди травы колючки ежа. Не спасет тогда этого зверька его колючая броня: орел съест его вместе с иглами.
Трудно орлу насытиться таким маленьким зверьком, как суслик. Отдохнув немного, он снова поднимается вверх, чтобы снова начать охоту. Удовлетворив, наконец, свой голод, к полудню орел спускается на какой-нибудь курган и отдыхает под палящими лучами солнца, вспоминая, быть может, как лет полтораста назад, на этих курганах по целым дням лежали неподвижно сторожевые татары и своими рысьими глазками зорко высматривали: не появятся ли где-нибудь чубатые запорожцы? Такое ли было время и такая ли была тогда степь? Не вернется оно опять! Нет татар, нет и птиц, нет и прежних зверей... Да и сама степь изменилась...
Не летит уж беркут белохвостый с крымских скал охотиться за дрофами, не появляется и холзан, орел северный. Лишь могильник белоплечий завернет сюда от голода и спешит опять в Малороссию... Где теперь и куда ушли эти тысячи несметные пернатых жителей?
Распахали, позастроили люди степь широкую, привольную – разбежались, разлетелись все степные обитатели. Даже ему, орлу, случается теперь на мышей охотиться!
