Суслик
Автор: А. Чеглок
– Здесь место занято!.. Вон в другом отделении свободно, можете там располагаться, – сказал я какому-то молодому человеку.
– Ставь, ставь, не обращая внимание на мои слова, – приказал он своему носильщику и смело отодвинул мои вещи.
– Я вам опять повторяю, чтобы вы здесь не садились. Не будьте же так нахальны.
– Задвигай, задвигай!..
– Это просто безобразие! Остается только позвать кондуктора, поднимаясь со скамьи, – сказал я.
– Ну, коли дело дошло до кондуктора, то будем мириться! – и, поставив, наконец, последнюю вещь, молодой человек воскликнул:
– Эх, Сашко, Сашко! неужли ж ты не признал своего Тишка?
– Тишко? – изумился я. – Быть не может!
– Он, он самый!
И мы кинулись в объятья друг к другу.
– Постой, постой! Что-то не верится: ты ли это? – сказал я, освобождаясь из объятий.
– Да я же, я, дружище! Тот самый, босоногий, обшарпанный Тишко! Твой закадычный друг детства. Что, брат, не веришь моему превращению?
– Еще бы! Я никогда бы не узнал тебя! Да и в голову не пришло бы, что это ты! Но как ты меня узнал? И к чему устроил эту комедию?
– Я бы тоже тебя не узнал, но мне указал на тебя наш общий знакомый, с которым ты сидел в вокзале, и я поспешил за тобою в вагон. Ты же так любезно меня принял, что я далее боюсь оставаться! – смеясь, сказал Тишко.
– Что ж мне было делать, когда ты вел себя таким нахалом. Но оставим этот разговор. Скажи мне прежде всего: кто ты и что ты теперь за птица?
– Приват-доцент зоологии при Н-ском университете, с комическою важностью раскланялся Тишко.
– Ого!.. Да ты не врешь?
– По секрету могу сказать, что скоро, кажется, профессором буду.
– Ну, брат, всего ожидал, только не этого! – развел я руками.
Но чтобы читателю было понятно мое удивление, я расскажу про детство Тишка и мое знакомство с ним.
Родились мы оба в крымских степях и жили недалеко друг от друга: я в помещичьем доме, а он в чабанской (пастушьей) землянке. К сожалению, не могу вам точно передать, при каких обстоятельствах произошло наше знакомство, и кто представлял нас друг другу. За давностью времени, это важное событие изгладилось из нашей памяти, но, вероятно, оно произошло еще в то время, когда мы с Тишком не стесняли себя европейскими приличиями и бегали в одних рубашонках. Когда же мы стали европейцами и носили брюки на одной пуговке, то были уже большими приятелями. Счастливое время! Только 3-4 зимних месяца мы сидели по домам, все же остальные дни с утра до вечера, проводили в степи. Ранней весной, когда из сараев выпускали на пастбище овец, мы тоже появлялись на степи, ходили за отарою батьки Тишка – Сэмэна. Вместе с его овчарками мы загоняли отбившихся от отары овец, разыскивали гнезда, ходили войной на тарантулов, сороконожек, но главное развлечение доставляли нам суслики, или овражки. Мы выливали их из порок, держали у себя, кормили, и забавляло нас больше всего то, что едят они, – совсем как люди: сядут на задние лапки, и передними держат пшеничный колосок. Устраивали мы им сарай, – хотели стадами их разводить... Часто мы смеялись, видя, как какой-нибудь суслик положит себе зерен за щеки и несет, крадучись, в норку. Подумаешь, что у бедного зубы болят, потому что так щеки у него распухли. И мы за ним. «А, воришка, накрал пшеницы!» Простая, беззаботная жизнь среди животных так нравилась нам, что единственная наша мечта была сделаться такими же чабанами, как батька Тишка. Часто, забравшись на какой-нибудь курган и растянувшись под лучами южного солнца, мы решали важный вопрос: как бы это сделаться чабанами? Остановка для нас была только за одною одеждою: если бы мы имели куртку из бараньей колеи, да такие же штаны, шерстью внутрь, большой нож, и длинную палку с крючком на конце, то свободно могли бы быть чабанами. Но откуда все это взять? Такой вопрос гвоздем засел нам в голову, и мы долго не могли решить его, хотя с каждой стороны было высказано много хороших мыслей. Например, однажды, Тишко высказал гениальную мысль, что он просто возьмет у батьки его куртку и панталоны и больше ничего. Вопрос для Тишки решался очень просто, и я далее стал завидовать его счастью, но потом спросил: а как же Сэмэн останется без куртки и штанов? Оказалось, что об этом-то Тишко и не подумал! Пришлось и эту гениальную мысль бросить.
Наконец решили, что вместо бараньей колеи мы пока сделаем себе одежду из сусликовой, и для этого займемся охотою на них. Хотя суслик величиною с крысу, но мы не остановились перед трудностью задачи и, не откладывая дела в долгий ящик, деятельно занялись охотою, тем более, что над разрешением этого трудного вопроса прошло уже лето.
Охота наша пошла очень плохо и привела нас в недоумение: весною уже полведра воды заставляло быстро выскочить суслика из норы – теперь же мы лили по 4–5 ведер в нору, – и суслики не вылезали. Досадна нам была такая неудача; приходилось откладывать дело до весны. Вскоре явилось и другое огорчение, оторвавшее меня от Тишка и привольной степи! К нам приехала гувернантка, чтобы обучать меня наукам. Хотя я твердо заявил о своем желании сделаться чабаном, для которого никакого ученья не нужно, – но на мои слова не обратили должного внимание и засадили меня за трудную науку грамоты.
Счастливый Тишко! У него не было гувернантки, которая заставляла бы учиться, он не заучивал каких-то глупых слов... и в то время, когда я, под строгим надзором, высиживал по нескольку часов в душной комнате, Тишко, как вольный сын степей, разгуливал себе по безбрежной равнине, или растянувшись на траве, слушал звонких жаворонков, высматривал в высоте распластавшегося орла и следил, как тот, отыскав суслика, вдруг стремглав падал вниз, чтобы схватить зазевавшегося зверька.
Много у нас с Тишкой было заговоров, чтобы освободить меня от ненавистного учения, но так как все они оканчивались неудачно, то я и не буду упоминать о них. Скажу только, что потом меня отвезли в город и чабаном мне сделаться не удалось, но для Тишко наша общая мечта осуществилась, и когда я приехал на каникулы, то он уже помогал своему отцу пасти отару. Бедный Тишко! Оказалось, что пасти овец совсем не такое приятное занятие, как мы думали раньше, и моему другу плохо приходилось в суровую непогоду или холодные осенние ночи, на открытой степи.
Это были мои последние каникулы, которые я провел с Тишком среди привольной, родимой степи. Еще до окончания их, мы уехали далеко на север, и с тех пор я больше не видал и не слыхал о своем единственном друге детства.
Теперь читатель поймет мое изумление, когда я вдруг слышу, что этот самый Тишко превратился из чабана в ученого мужа.
– Нет, Тишко, для меня это какое-то чудо!
– Вернее случай, легко объяснимый. И, знаешь, кому я обязан своим образованием? Тем самым сусликам, из шкур которых мы с тобой хотели делать чабанскую одежду.
– Чем дальше, тем менее понятно для меня. Ты говоришь просто какими-то загадками, – сказал я.
– Какая же тут загадка, когда я тебе говорю, что суслик дал денег.
– Ну, что ты толкуешь! Если бы тебе помогли богатые родственники, или еще что-нибудь в этом роде... Но чтобы суслики могли давать деньги добродетельным юношам – это похоже на сказку! – сказал я с усмешкою.
– Хорошо, – чтобы не мучить тебя, я расскажу этот удивительный случай, но с условием, чтобы и ты тоже рассказал о себе. Согласен?
– Еще бы!.. Этого и спрашивать не нужно! Ладно!
Тишко начал свой рассказ:
– Вскоре после вашего отъезда умер мой отец, и я остался один с матерью. Не буду говорить, как тяжело стало нам жить. Я по-прежнему пас овец и первое время мне было очень скверно. Раньше все же мы хоть с тобой каждый день виделись, или с отцом, бывало, поговоришь. А умер отец, так по степи ходишь, ходишь, и ни одной живой души не увидишь; только тогда и с людьми поговоришь, когда в имение за провизией приедешь. – А. заберешь, – и опять недели на две замолчал.
Потом, помню, от скуки я с собаками и овцами стал разговаривать.
Одно утешение у меня было – возиться с птицами и зверьками. Во время хождение за отарою, я узнавал их жизнь, их привычки; умел находить гнезда орлов, дроф, стрепетов...
Знал, сколько у нас на степи лисиц, где их выводки. Хорошо познакомился с жизнью сусликов – этих милых, но крайне вредных зверьков.
К своему удивлению, я открыл, что они, кроме вреда хлебным посевам, не прочь полакомиться яйцами и птенцами, особенно молодыми жаворонками. Частенько мне приходилось любоваться на их веселые игры, когда какая-нибудь солидная мать выведет на свет Божий штук восемь молодых деток, степенно сядет на бугорке около норки на задние лапки и начнет наблюдать, как ее беззаботные малютки с веселым свистом гоняются друг за другом. Раз видел я, как, во время разгара такой игры, вдруг прыгнула на мамашу лиса! А когда детки в страхе кинулись было к ней на крик, то разбойница успела и деток штук трех придушить. Случалось мне видеть, как заглатывал молодых овражков желтобрюх, и как гонялся за ними злейший враг их – хорек. От этого кровопийцы не спасет уж и норка глубокая! Да, любил я смотреть на этих сереньких зверьков, и их приятный свист даже доставлял мне удовольствие. Однажды забрался я на татарский курган, знаешь, около соленого озера – пустынное такое место, и разлегся на его вершине. Был полдень, солнце сильно легло, овцы отдыхали, птицы, звери попрятались от жары в траву или норки, кругом пусто, воздух не шелохнется. Вижу, у подошвы горы роется суслик. Ты, конечно, знаешь, что они роют себе, на время зимней спячки, кладовые и глухую нору.
Помнишь, когда мы начали осенью выгонять сусликов и удивлялись: отчего они не вылезали также быстро, как весной? Оказывается, что к осени они выкапывают из гнезда новый ход, который немного не доходит до поверхности земли. На зиму они засыпают старую норку и, таким образом, закупоривают себя от дождей и морозов.
Понятно, что когда мы лили воду в старый ход, то суслики забирались в новый и сидели там, пока не уйдет вода.
Ну, я хотя и не в первый раз видел, как суслик норку копает, но ведь смотреть-то больше не на что было. Лежу я так и любуюсь на его работу. Вдруг вижу, какой-то кружочек выскочил, потом другой, третий... Любопытство меня взяло: что, думаю, за кружочки выскакивают? И откуда они могли взяться?
Разгреб я эту кучу, взял кружочки... Они твердые такие, а не камень.
Поскоблил я один кружок ножом, – он сделался желтым, красивый такой, с узорами. Не пойму, что за штука? Думаю: покажу я своей мамке! Но мать знала немного больше меня. Она усердно вычистила его кирпичиком, так что все изображение стерлись, но за то кружки как жар горели. «Может быть золото!» – сказала она...
Ну, пошла и обратилась к сведущему лицу – полицейскому, а тот пригласил ее в полицию.
Там начались расспросы: где взяла, не украла ли?
Мать рассказала, как было дело.
В это время жил в городе археолог Н. Исправник сказал ему о находке и показал кружочки. В ужас пришел ученый муж от такого варварства. И понятно, после усердной чистки кирпичом он не мог ничего увидать, кроме золотых лепешек. Недолго думая, взял он с собою мою мать и приехал к нам. Рассказал я ему, как нашел золотые кружки, потом и самого его сводил на тот курган, где нашел их, и он, наняв рабочих, начал раскапывать его.
Пока раскапывали этот курган, я почти все время был с археологом, говорил ему про нашу степь и ее зверей и птиц; а он рассказывал мне, кто раньше жил в этих степях, какие народы, зачем они насыпали курганы, и какие были у этих народов обычаи.
Когда нашли в кургане котелок с золотом (в котором суслики вздумали устроить себе кладовую) и множество золотых украшений, то археолог прямо сказал мне:
– Ну, Тишко, я выхлопочу твою часть, и у тебя будут деньги. Хочешь, поедем со мной учиться? Я думаю, что с тебя выйдет толк.
Его рассказы так настроили меня, что я, не колеблясь, покинул степь и переехал в большой город. Много труда и забот доставил я своему воспитателю! Почти в 15 лет мне приходилось начинать с азбуки. Но я ведь был хорошо знаком с трудом и лишениями, – ученье мне уж не могло показаться тяжелым. Через несколько лет, мне удалось поступить в университет, и тут я посвятил себя на изучение того, что дало мне возможность сделаться образованным человеком. Таким образом я сделался зоологом!
– Теперь твоя очередь, – начинай! – сказал Тишко.
Но так как со мной не произошло никакого удивительного случая, то, чтобы не показаться скучным читателю, я расскажу свою жизнь только одному Тишку, а писать про нее в этой книге уж не буду.
