Уэй-Этша, енот с Кильдерской реки
Автор: Э. Сэтон Томпсон, 1923 г.
I. Знакомство
II. Поиски жилья
III. Убежище
IV. Воспитание детей
V. Таинственное предостережение
VI. Охотники
VII. Своенравный малыш
VIII. Веселая жизнь на ферме
IX. Старинный враг
X. Благословенное дерево
I. Знакомство
Природа, насадившая леса, где водятся исполинские медведи, беспомощные олени, резко выделяющиеся на фоне снега, свирепые и плотоядные волки, продолжала насаждать и творить до тех пор, пока не появился енот, ночной бродяга в полумаске, делающий честь мастерской, из которой он вышел. Она наделила всеми дарами дриад этого безвредного обитателя лесов, голос которого, то там, то здесь раздающийся по ночам, так хорошо известен краснокожим и наводит такой суеверный страх на бледнолицых.
Помоги же, мать-природа, певцу лесов, рассказать о детстве енота, об его мужестве и радостях в дупле дерева, которое фермер пощадил, потому что дупло в нем было слишком большое, и о песнях его, которые он распевает, блуждая ночью, и о том, как он поет, и почему охотники любят его громкие, визгливые крики, как любят и пение индейцев, все насквозь проникнутое духом жарких лесов.
И если ты поможешь ему, чтобы рассказ его в той же мере тронул весь мир, в какой и сам он был тронут, то лесной житель с хвостом, покрытым кольчатыми полосами, не печально кончит свою жизнь; дуплистое дерево его будет стоять по-прежнему, и пение его, когда наступит месяц безумия, не прекратится.
Он есть символ всего, к чему питают любовь натуры сильные, миролюбивые. Если же люди, повинуясь советам близоруких, возымеют злые намерения против него, дуплистое дерево погибнет вместе с ним, а это будет знаком окончательной победы долларов и приверженцев последних над самыми отдаленными уголками земли. Дай бог, чтобы я исчез с лица земли раньше, чем наступит это время!
II. Поиски жилья
Март месяц, когда появляются грачи и отовсюду несутся раскатистые призывы, наступил уже, и в лесу царило самое разнообразное настроение духа. Солнце уже закатилось, но и нежного света звезд, освещающего грязный снег, достаточно было, чтобы зоркие глаза могли увидеть лесных бродяг. Их было двое; они быстро двигались по лежащему стволу упавшего на снег дерева и, сворачивая в сторону, снова взбирались на более или менее подходящее бревно. Это были довольно большие животные, больше лисицы, плотного сложения и с пушистыми хвостами, на которых зоркие, приспособленные к ночной тьме глаза пролетевшей мимо совы ясно различили кольчатые полосы – родовую примету этого племени.
Животное, шедшее впереди, было меньше следующего позади; время от времени оно выказывало признаки нетерпения и даже желание куснуть своего спутника, хотя не выказывало при этом ни малейшего намерения расстаться с ним. Большой спутник переносил все это терпеливо и сдержанно. Если бы певец лесов увидел их, он сразу догадался бы, что животные эти – супруги. Согласно законам животного мира, все необходимые приготовления в ожидании появления выводка находятся под контролем матери. Она ищет подходящее логово для будущей детской, она знает приближающийся час появления выводка, она одна руководит поисками жилья. Что касается отца, он только сопровождает ее на случай защиты от врага.
Так прошли они через ольховую рощу у реки, через заросли кустарников и добрались, наконец, до строевого леса, который был заброшен, потому что рос на низменной и скудной почве. Большая часть леса состояла из старых деревьев, и самка, которая скоро должна была сделаться матерью, быстро перебегала от одного дерева к другому и все чего-то искала... да искала,.. но чего?
Лесной житель знает, что сосна редко бывает дуплистой, зато клен такой часто встречается, а дупло в липе является общим правилом. Он не затруднился бы найти такое дерево при дневном свете, ибо верхушка его всегда мертвая, но самка-енот и ночью с видом несомненной уверенности переходила от одного дерева к другому и, даже не карабкаясь на них, знала, какое из них пригодно для нее. Но вот, наконец, дойдя до того места у изгиба реки, где последняя соединялась со своим притоком, она быстро вскарабкалась по стволу исполинского клена, как бы уверенная в том, что найдет там убежище.
Убежище оказалось самым подходящим, исполинское дерево высилось на глубоком, опасном болоте, вблизи текучей воды, изобилующей пищей, и доставило ей большую, удобную комнату, сухую и выстланную мягким гнилым деревом, с хорошим, но не широким входом, вблизи которого находился большой сук, освещенный днем ярким солнцем. Да, убежище было безукоризненное, и нашла его сама мать будущего выводка.
III. Убежище
Выводок появился в апреле и состоял из пяти маленьких енотиков с кольчатыми полосами на хвостах и с черными масками, как у родителей. Младенческий период их жизни прошел быстро, и в июле они настолько уже выросли, что могли выходить в ясные дни и, сидя рядышком на суку, грелись на солнышке. Индивидуальные особенности каждого из них сказались уже в раннем детстве. Так, один из них, робкого нрава, отличался хвостом на одно кольцо короче, чем у других, второй, очень толстый, всегда последним выходил из дупла, третий с очень черной маской, был больше остальных и нрава беспокойного; он не в силах был сидеть покойно и всякую минуту готов был выкинуть какую-нибудь штуку. Впоследствии его прозвали Уэй-Этшой. Жизнь енотов в детстве сводится к самым простым правилам: сидеть спокойно, пить, расти, остальное – дело матери. Но как только они вырастают настолько, что могут покинуть дупло, они начинают потом знакомиться с жизнью.
Освещенный солнцем сук разрешалось посещать всем, а также карабкаться выше между более мелкими ветвями, но ниже дупла, где ствол, непокрытый корой, был так гладок, что по его поверхности трудно было карабкаться, мать не позволяла им спускаться и резким, сердитым голосом звала каждого, кто пытался это делать
Уэй-Этше (мать звала его «Уайр», как и всех остальных) два-три раза уже приказывала мать вернуться обратно, но запрещение это еще больше подзадоривало его к попытке спуститься вниз. Мать его была внутри жилья, когда он, скользнув с освещенного солнцем сука, спустился на гладкую поверхность ствола, в двадцать раз превышавшего обхват его конечностей, и, хватаясь за него, чтобы удержаться, заскользил все ниже, ниже, ниже, но в конце концов сорвался и шлепнулся прямо в глубокую воду.
Испуганная неожиданными криками своих детенышей, мать выскочила из жилья и увидела своего первенца, барахтавшегося в воде. Она поспешила к нему на помощь, но его, к счастью, прибило уж течением к песчаной отмели; на нее он выбрался, и тотчас же поспешил к родному дереву. Мать спустилась только до половины ствола, когда увидела, что он карабкается обратно, а потому вернулась на сук, с которого смотрел вниз целый ряд взволнованных мордочек.
Уэй-Этша храбро карабкался вверх, пока не добрался до гладкой поверхности ствола; чувствуя, что абсолютно не может двигаться дальше, он в отчаянии разразился продолжительным воплем. Мать, вернувшаяся тем временем в дупло, поспешила вниз и, схватив Уэй-Этшу за шиворот, поместила его между своими передними лапами и толкала его кругом ствола до того места, где были трещины, дающие возможность удержаться когтями. Следя за тем, чтобы он не сорвался, она увесистыми шлепками погнала его вверх.
IV. Воспитание детей
Спустя две недели после этого мать решила, что приблизилось время, когда необходимо знакомить детей с окружающим их обширным миром, и ждала только полнолуния. Взрослые еноты прекрасно справляются и в темную ночь, но предпочитают светлую, когда приступают к обучению молодежи.
Отец прежде всех спустился вниз, чтобы быть готовым на тот случай, если там окажется какой-нибудь враг, а затем малюткам дан был урок, как спуститься по гладкому стволу. На нем находилось одно только безопасное для спуска место, а именно там, где были трещины, за которые можно был цепляться когтями. Мать спускалась вперед, указывая путь детенышам, которые по пятам следовали за нею.
Все было так ново и удивительно для них; они ко всему присматривались, все обнюхивали – камни, бревна, траву, землю, грязь, но больше всего воду. Прозрачная неуловимая вода приводила в недоумение всех, кроме Уэй-Этши, который знал или думал, что знает ее свойства.
Малютки были вне себя от радости; они гонялись друг за другом, бегали по бревнам, толкали один другого в попадавшиеся им на пути ямки, тогда как родители привели их вниз, имея ввиду более серьезные цели. Мать хотела дать им урок, как добывать средства к существованию, собираясь наглядным способом научить их этому.
Приходилось ли вам когда-нибудь видеть, как питается енот? Он подходит к окраине воды, опускает туда передние лапы и шарит в тине пальцами, отыскивая там лягушек, рыб, раков и так далее; бегающими вправо и влево глазками всматривается он в даль и в близь, не появится ли, какая-нибудь пища или неожиданный враг. Так поступала мать, а малютки следили за ней, заинтересованные больше добычей, чем способом ее поимки.
Они столпились около нее, чтобы лучше видеть, и расположились в одну линию вдоль окраины веды. Они так же опустили в воду передние лапы, находя это вполне естественным, ибо так поступала их мать. Ощущение тины, скользившей между пальцами, показалось им всем забавным, как и ощущение каких-то корешков, подобных веревочкам, или круглых, мягких, которые «извивались и барахтались». Какой восторг! Каждый из них инстинктивно понимал, что это и есть та самая «добыча», за которою они пришли сюда. Уэй-Этша схватил лапой головастика и, не дожидаясь указания, сунул его в рот вместе с тиной и песком. Недолго думая, выплюнул он все – и тину, и головастика. Мать подняла барахтавшегося головастика, чисто вымыла его в воде и отдала обратно Уэй-Этше. Он понял, в чем дело. С этих пор он тщательно придерживался всех привычек своего племени и, прежде чем съесть что-нибудь, полоскал в воде. Скромный брат его с коротким хвостом боялся уходить от матери и научился в этот день очень немногому. Два других подрались из-за никуда не годной косточки. Каждый претендовал, что нашел ее «первый». Грейбек (серая спинка) сидел на бревне, которое свалилось над самой поверхностью воды, и лапой пытался поймать отражавшуюся в ней луну, зато Уэй-Этша, подстрекаемый успехом, рьяно охотился. Он рылся в тинистом дне вдоль берега, внимательно, как мать, всматривался во все стороны, ощупывал тину, пропуская ее сквозь пальцы, подносил ее к носу и обнюхивал ее. Схватив какой-нибудь корешок, который, казалось ему, барахтался, но затем оказывался непригодным, разрывал его, сердито ворча, как отец. Все это было так забавно. Когда же проворные пальчики его схватывали несомненно мягкое и барахтающееся тело лягушки, притаившейся в тине, им овладевал такой приступ радости, что шерсть на его спине поднималась дыбом, и он издавал воинственный клич енотов – смесь ворчанья и фырканья. Минута полного торжества! Но Уэй-Этша не забывал при этом первого урока и полоскал лягушку так чисто, как только можно было выполоскать ее водою, и только после этого приступал к пиршеству.
Предвидя бесконечные радости, Уэй-Этша дошел до крайней степени возбуждения, когда внезапный возглас отца нарушил общее увлечение. Пока малыши забавлялись вблизи матери, отец ходил на разведки, придерживаясь берега реки. Возглас его, нечто вроде «фуф!», сопровождаемый басистым ворчаньем, был хорошо знакомым матери сигналом. Мать тихо заворчала, сзывая малышей. Они не поняли сразу, что это значит, но тем не менее встревожились, и спустя минуты две по стволу исполинского клена потянулась процессия пушистых шариков, которые, тщательно придерживаясь трещин, добрались до своего уютного жилья.
Вдали, по нижнему течению реки, разносились громкие, басистые звуки, рев какого-то, без сомнения, страшного животного. Мать прислушивалась к нему у входного отверстия. Скоро вернулся и отец: он был мокрый, потому что переплыл реку; запутав предварительно следы, чтобы сбить с толку врага, он на возвратном пути домой прокладывал себе путь по верхушкам изгородей, а затем переплыл по воде, не оставив таким образом следов. Вот почему страшный лай собаки скоро замер где-то в глубине чащи.
В эту ночь Уэй-Этша познакомился со многим, что заполняет жизнь каждого енота: с охотой при свете луны, с бдительностью матери, с военною хитростью отца, с ужасной собакой, с благополучным возвращением домой благодаря искусно скрытому следу. Но об этом он не думал. Он помнил только испытанную им радость, когда в своей лапе он ощущал барахтавшуюся сочную лягушку, и с нетерпением ждал следующей ночи, чтобы снова отправиться на охоту.
V. Таинственное предостережение
Многие животные одарены шестым чувством, которое их предупреждает о грозящей им опасности. Таким чувством были когда-то одарены и люди, и оно известно под названием «смутного предвидения или предчувствия». Особенно сильно бывает оно развито у матерей, когда у них бывают детеныши. На следующую ночь мать Уэй-Этши чувствовала почему-то смутное беспокойство. Ей было не по себе. Она медлила и не спускалась вниз; она лежала на суку, наблюдала и прислушивалась до тех пор, пока вся семья не пришла от голода в мрачное настроение духа. Уэй-Этша положительно выходил из себя от нетерпения. Отец спустился вниз, но скоро вернулся обратно. Дети визжали потихоньку, мать не двигалась с места. Раза два поворачивалась она к реке, насторожив уши, но там ничего не было ни слышно, ни видно. Только когда зашла луна и сделалось темно, спустилась мать со своей семьей. Все были голодны и стремглав понеслись к берегу и заплескались в воде, которая рассыпалась брызгами во все стороны. Уэй-Этша сразу поймал лягушку, а Короткохвостик – головастика. Затем и все остальные поймали лягушек, и весь мир превратился, казалось, в одну огромную веселую охоту без забот и печалей.
Немного погодя Уэй-Этша нашел на песчаной отмели новый вид лягушки. Она походила на две плоские кости, лежащие бок о бок друг с другом, запах ему очень понравился. Он протянул лапу, но кости в ту же минуту соединились вместе и так крепко сжали ему пальцы, что он завизжал, призывая мать на помощь. Мать мигом примчалась к нему и увидела, что он от испуга скачет во все стороны. Не в первый раз имела она дело с такими ракушками. Она зубами сдавила ее в месте соединения и сразу положила конец всем треволнениям Уэй-Этши, который с большим удовольствием вынул содержимое ракушки и, отшвырнув последнюю, съел его, как новый вид лягушки. Все кругом снова показалось ему в радужном свете.
Отец, сидя на пне, нюхал воздух, фыркал и прислушивался, тогда как мать изучала всякие запахи и следы на тропинке, которая начиналась у берега и шла к лесу. Ей некогда было охотиться. Таинственное чувство ее было возбуждено до крайней степени, и она, в конце концов, подала сигнал к возвращению домой.
Малыши неохотно последовали за ней. Уэй-Этша даже воспротивился. По его мнению, все указывало на то, что еще можно оставаться, и нет никакого основания возвращаться домой. Но и самое справедливое мнение бывает вынуждено покориться силе. У матери были сильные лапы, да и отец бывал подчас очень строг. И все семеро, как и раньше, быстро вскарабкались по трещинам кленового ствола.
Где-то три раза тявкнула рыжая лисица, неподалеку от большого клена пропел во сне певчий воробей, но мать не обратила на это никакого внимания. Немного погодя послышались другие звуки более низкие, далекие и еле уловимые. Малыши не слышали их, по-видимому, но шерсть у матери ощетинилась. Звуки эти были другого характера и доносились с севера; такие звуки издает временами ветер, но теперь они смешивались с треском, похожим на удар по дереву, а раза два послышалось как бы собачье тявканье.
Звуки приближались и становились громче, среди деревьев замелькали красные звездочки, и скоро показались охотники с целой сворой собак; они несли угрозу всем бродягам, жившим в лесу. Свежий проложенный след лисицы отвлек внимание собак, и они пробежали мимо убежища енотов. И мать узнала, какой страшной опасности она избежала в эту ночь.
VI. Охотники
На следующий вечер мать, прежде чем вести семью на охоту, раз сорок осматривалась в разные стороны, вдыхая носом каждый порыв ветра, пока луна, пройдя над четырьмя деревьями, не остановилась против входа в дупло. Малыши предполагали, что она поведет их обычным путем к реке, но она этого не сделала. Она двинулась по другому направлению вверх по реке и долго шла, нигде не останавливаясь. Так дошла она до места на берегу, где в осоке прыгали на каждом шагу лягушки. Пиршество предвиделось обильное, но мать продолжала идти дальше. Но вот послышался шум, напоминающий шум поднимающегося ветра, и всплески воды, как будто где-то плавали лягушки или даже мускусные крысы. Наконец, они дошли туда, откуда доносился шум. Виновницей последнего была сама река, налетавшая в самом ее глубоком месте на выступившие из-под воды камни, где она сверкала искрами при свете луны и при ночной тишине казалась еще более шумной. Мать задержала малышей и внимательно осмотрелась кругом. Вдруг она присела, шерсть ее поднялась дыбом, и она заворчала. Отец отправился дальше. Малыши сразу потеряли охоту двигаться вперед. У воды, кишевшей добычей, плескались другие охотники и ловили лягушек и пировали. По величине своей они равнялись роду Уэй-Этша, а когда один из них показал свой хвост, на нем оказалось семь колец – родовая примета.
С чьей-то стороны было несомненное нарушение прав собственности. Какое же из этих двух семейств имело право владеть этим участком? В лесах это один из самых серьезных вопросов. Отец Уэй-Этши выпрямился, шерсть его ощетинилась, и он, выйдя из-под дерева, двинулся на открытое место. Среди членов второй семьи произошло смятение; три малыша с визгом бросились к своей матери, а их отец, выпрямившись в свою очередь, также ощетинился и направился твердой, решительной походкой навстречу отцу Уэй-Этши. Каждый из противников тихо заворчал, как бы говоря: «Ты пришел сюда... уходи прочь, не то я проучу тебя». Но ни один из них не уходил, и они продолжали стоять друг против друга. Каждый чувствовал, что должен защищать интересы своей семьи и прогнать пришельцев. Так стояли они, а малыши их толпились около своих матерей.
Таков закон животных на право владения: участком охоты владеет тот, кто первый его нашел и обозначил границы своих владений при помощи пахучей жидкости, которая выделяется железками у хвоста, данными природой исключительно для таких целей. Если два охотника предъявляют свои права на один и тот же участок, они вступают в борьбу и право владения остается за более сильным. Родители Уэй-Этши несколько недель забывали отметить границы своего участка, а потому приметы их совсем почти выдохлись. Вторая семья нашла его позже, воспользовалась им и отметила его. На весы были поставлены права владельцев, и решить это могла только борьба.
Главные правила борьбы у енотов следующие: ближе к врагу, подставляя ему свои хорошо защищенные шею и плечи, схватить его поперек тела и подбросить его так, чтобы он упал на тебя, ибо лежащему внизу гораздо легче распороть задними лапами брюхо своего противника. Придерживая его в то же время передними лапами, он может схватить его зубами за горло.
И вот отец Уэй-Этши стал подходить к противнику сбоку, но тот, видя, что размеры врага превосходят его собственные, старался держаться поодаль от него, опасаясь сразу вступить с ним в схватку.
Отец Уэй-Этши первый нанес удар, противник отпарировал его. Враги заходили кругом друг друга, не нападая и не отступая. Отец Уэй-Этши поскользнулся, противник бросился к нему – и борьба началась. Но ни одному из них не удавалось схватить врага, как ему хотелось. Силы их были почти одинаковы. Они катались по земле, барахтались, а их семьи смотрели и визжали; но вот оба они, скатившись внезапно с берега, шлепнулись в воду. Ничто не успокаивает так, как холодная вода. Борцы разъединились, и когда оба они выкарабкались на берег, с ними произошла разительная перемена. Они потеряли всякую охоту к борьбе, и каждый из них относился теперь равнодушно к тому факту, что противник охотился на его участке. Воинственный пыл их охладел.
Они, правда, все еще обменивались сердитыми взглядами и тихим ворчаньем, но каждый из них охотился со своей семьей у той же реки с тою только разницей, что один из них придерживался леса, а другой охотился на открытом месте.
Так было вначале, но с течением времени обе семьи подружились и охотились вместе.
VII. Своенравный малыш
Уэй-Этша строго осуждал некоторые поступки своей матери. Если она отправлялась вниз по течению реки, когда ему хотелось вверх, он находил это неправильным. Если мать, встревоженная каким-нибудь шумом, отказывалась вести детей к ужину в назначенное для этого время, он считал, что она поступает безрассудно. Если она пугалась какого-то странного мускусного запаха на камне... Пустяки! Он не боялся его – и все в таком же роде.
И вот однажды отправились они ночью за добычей на ужин. Обнюхав предварительно воздух, мать решила отправиться по течению реки, тогда как Уэй-Этша мечтал о речной стремнине, где водилась обильная, разнообразная пища.
Он отстал от семьи, а когда мать позвала его, и он прошел за нею небольшое расстояние, тогда зоркие глаза его заметили какое-то движение у окраины воды. Поспешно бросился он туда и вытащил большого рака. Он выполоскал его и съел целиком, не обращая внимания на зов матери, которая шла совсем в другую сторону. Он был в восторге, что ему удалось одержать такую победу, и почувствовал вдруг себя до того независимым, что перестал обращать внимание на призывы матери и повернул в противоположную сторону с целью добраться до быстрины.
По пути туда он поймал две добычи и добрался, наконец, до быстрины, куда в тот день приходил еще один посетитель, индеец Пит, траппер. Он случайно набрел на эту быстрину и увидел следы енотов и мускусных крыс. Меха этих животных никуда не годятся в это время года, но Пит употреблял их мясо в пищу, а потому поставил в тине капкан, а на некотором расстоянии от него воткнул палочку, вымазанную жиром и мускусом.
Го, го! Вот он опять тот запах, которого испугалась его бедная, трусливая мать. Ну, теперь он на свободе исследует его. Он подошел к этому месту, обнюхал его и, подчиняясь присущей ему привычке, принялся шарить в тине. Шлеп! Хлоп! – И лапа Уэй-Этши очутилась в плену, схваченная страшными, железными клещами капкана.
Он вспомнил мать и из груди его вырвался протяжный, жалобный вопль, но мать была далеко от него. Он скоро убедился в этом и, вспомнив раковину, ущемившую ему лапу, стал напрягать все усилия, чтобы удалить от себя или перегрызть зубами ужасную, твердую вещь, но все старания его были напрасны – клещи крепко держали его лапу. Всю ночь стонал он, визжал и барахтался. К тому времени, когда взошло солнце, он совсем выбился из сил и охрип. Индеец Пит был очень удивлен, когда в капкане для мускусной крысы нашел маленького енота, полумертвого от холода и страха и до того ослабевшего, что он не мог даже кусаться.
Траппер освободил из капкана маленькое животное, положил его в сумку, не зная собственно, что он с ним сделает. Проходя мимо фермы Пиготи, он показал детям своего пленника.
Маленькое создание было до того озябшее и жалкое, что, когда старшая девочка взяла его на руки и пригрела, оно с видимым удовольствием прижалось к ней, чем заполонило ее сердце. Она упросила отца купить Уэй-Этшу, как назвал его индеец на своем языке.
Здесь маленький бродяжка нашел новое убежище, не похожее на прежнее. Все так заботились о нем, что по прошествии нескольких дней к нему снова вернулось его обычное настроение духа. С ним играли теперь дети вместо его братьев и сестер, а вместо лягушек ему давали есть много других любопытных вещей, но он любил по-прежнему шарить лапками в грязи и во всякой луже, какая ему попадалась на пути. Он не ел молока с хлебом, как кошки и другие хорошо воспитанные животные, а вытаскивал сначала кусочки хлеба и затем уже выпивал молоко.
VIII. Веселая жизнь на ферме
Одного только существа на ферме боялся Уэй-Этша – овчарки Роя, домашней сторожевой собаки, охранявшей весь скотный двор. Когда они встретились в первый раз, Рой заворчал, а Уэй-Этша зафыркал. Шерсть у них на плечах ощетинилась, что указывало на сильное волнение; всякий инстинктивно чувствовал по запаху, что видит перед собой врага многих веков. Дети Пиготи пускали в ход свою власть, чтобы водворить между ними мир, и мир в конце концов водворился. Рой с течением времени научился терпимо относиться к еноту, а последний привязался к нему. Не прошло и двух недель, как обычным ложем Уэй-Этши сделалась мохнатая грудь Роя, где он, зарывшись в шерсть, свертывался клубочком и спал, окруженный четырьмя лапами собаки.
По мере того, как он рос, он все чаще и чаще устраивал злостные проказы. Нравом своим он напоминал не то обезьяну, не то кошку; всегда игривый, он был в восторге, когда его ласкали. Всегда голодный, он скоро научился, где можно найти лакомый кусочек. Дети нарочно для него прятали разные лакомства в своих карманах, и он скоро догадался об этом. Когда на ферму являлся кто-нибудь чужой, Уэй-Этша карабкался по его ногам и начинал шарить по всем карманам в надежде найти какую-нибудь еду.
Однажды он исчез куда-то на несколько часов – факт, всегда внушавший подозрение. Когда мистрис Пиготи вошла в свою кладовую, где хранились ее летние запасы, ее приветствовал жалобный визг Уэй-Этши, работавшего там с таким азартом, который не поддается описанию. Он по самые глаза вымазался повидлом из слив, в котором полоскался, словно прачка в лоханке, шарил там лапами и что-то вытаскивал оттуда. Он, видимо, до того наелся, что не мог уже больше есть, и теперь, побуждаемый своими лесными воспоминаниями, шарил в повидле, вытаскивал сливные косточки, рассматривал их и затем бросал на пол, который весь был усыпан косточками. Енот был неузнаваем – он весь вымазался повидлом кроме блестящих глаз и лица. Спустившись с полки и тихонько взвизгивая, подошел он к мистрис Пиготи и вскарабкался по ее платью, уверенный в дружеском приветствии. Увы! Как он был жестоко разочарован!
Мистрис Пиготи посадила курицу на тринадцати яйцах. На следующий день Уэй-Этша снова куда-то исчез. Все принялись его искать, звали его по имени и услышали обычный ответ, доносившийся из курятника. Все поспешили открыть туда двери и увидели, что Уэй-Этша лежит на спине в гнезде курицы, сытый по горло; разбросанные там и сям скорлупки тринадцати яиц ясно указывали на его участие в этом возмутительном преступлении. Обязанность охранять курятник всегда лежала на Рое. Никакой бродяга – ни лисица, ни енот, живущий в лесу, не рискнули бы забраться, когда он стоял на страже. Но, увы! В данном случае столкнулись между собой любовь и обязанность, и собака, поставленная в затруднительное положение, вынуждена была последовать изречению одного великого человека: «Будь снисходителен, если ты сомневаешься».
Фермер Пиготи долго крепился, перенося присутствие Уэй-Этши, и то лишь потому, что дети очень любили маленького негодяя. Но мера терпения его преисполнилась, когда в один прекрасный день енот нашел бутылку чернил. Вытащив пробку, он вылил их на пол, выполоскал в них лапы и, придумав для себя новую забаву, забегал по комнате, всюду оставляя чернильные следы. Прежде всего он наследил на столе; затем нашел, что детские школьные книги больше всего подходят для такой забавы и доставят ему еще лучшие результаты. Он вымазал их снаружи и внутри; радуясь тому, что может в чем-нибудь полоскаться, он несколько раз бегал и мочил лапы в чернилах. После стола он принялся за обои, оттуда добрался до оконных занавесок, до платьев девочек, а так как дверь в спальню оказалась открытой, поспешил туда и вскарабкался на кровать. Можете себе представить, как красиво выглядело белоснежное одеяло, испещренное черными следами маленьких лапок! Несколько часов оставался он один и за это время использовал все разлитые им чернила. Дети, вернувшись из школы, подумали сначала, что в доме перебывали целые сотни маленьких енотов. Мистрис Пиготи даже заплакала, когда взглянула на постель, предмет ее гордости. Но она смягчилась, когда маленький Уэй-Этша, как всегда, подбежал к ней и, тихонько повизгивая, протянул свои испачканные чернилами лапки, чтобы она взяла его на руки и приласкала, как будто он был самым примерным енотиком во всем мире.
Но это было уж чересчур, и даже дети не находили ему никакого оправдания. Платья их были испорчены и потому решили позвать индейца Пита и отдать ему Уэй-Этшу. Еноту не понравился этот человек, но ему не оставалось другого выбора. Пит завязал его в мешок и унес с собой к великому удивлению Роя, который терпеть не мог индейца и презирал его собаку. Он никак не мог понять, почему этому чужому человеку позволили унести одного из членов его семьи. Он заворчал, обнюхал ноги охотника и все время смотрел ему вслед, когда он уносил мешок.
IX. Старинный враг
Был конец лета, и приближался месяц охоты. Питу необходимо было тренировать новую собаку, и он воспользовался для этого енотом. Уэй-Этша не мог рассчитывать на расположение Пита, а ничто так хорошо не тренировало собаку для охоты на енота, как гонка за живым енотом, которого затем убивали.
Вот, какой конец ждал Уэй-Этшу. Траппер решил воспользоваться им и принести его в жертву, чтобы выдрессировать охотничью собаку, неуклюжего ублюдка. Собака бросилась ему навстречу, когда он подходил к хижине, и, обнюхав мешок, где находился Уэй-Этша, сердито залаяла.
Вот, что сделал охотник: он поставил в бревенчатом сарае ящик для енота или, вернее, будку, куда тот мог прятаться от собаки, которую он посадил на цепь и громким «пиль его» заставлял ловить енота. И собака, увидев маленького врага, с храбростью льва бросалась вперед, но цепь ее задерживала, ибо не наступило еще время убить енота.
Уэй-Этша был в полном недоумении. Почему те двуногие существа были так добры, а этот так враждебно относился к нему? Почему Рой был так ласков, а этот желтый зверь так зол и жесток? Всякий раз, когда собака бросалась на него, в сердце бедного маленького Уэй-Этши пробуждался воинственный дух его племени, и он смотрел в лицо врагу, фыркая и скаля зубы.
Враг живо расправился бы с ним, не будь он только на цепи. Только раз подпустил индеец собаку близко к еноту. Собака схватила его за шиворот, собираясь задать ему смертельную встряску, но природа наделила енота плотной складчатой кожей. Уэй-Этша почти ничего не почувствовал, а сам так вцепился острыми зубами в ногу собаки, что та отчаянно завыла, и Пит оттащил ее от енота. Этого было достаточно для первого урока. Оба возненавидели друг друга, и между ними загорелась непримиримая вражда.
На следующий день Пит дал обоим второй урок, и они научились еще кое-чему. Уэй-Этша узнал, что будка может служить безопасным убежищем, а собака – что енот может так же хорошо царапаться когтями, как и кусаться.
На третий день был дан третий урок. Дождавшись вечерней прохлады, охотник посадил енота в мешок, взял ружье, позвал собаку и отправился к ближайшему лесу, чтобы научить собаку отыскивать следы енота, чем заканчивался обыкновенно курс тренировки.
В лесу Пит прежде всего позаботился о том, чтобы привязать собаку к дереву. Зачем? Не из сожаления к еноту, конечно, – он хотел выпустить последнего и дать ему возможность скрыться, а затем пустить собаку по его следу. Он знал, что она, как только он ей позволит это, отыщет добычу, повинуясь собственному инстинкту, что она будет ее искать до тех пор, пока не увидит ее и затем бросится на нее, или же енот, следуя своим привычкам, вскарабкается на дерево, а собака лаем и прыжками у ствола дерева укажет ему, где находится енот. В этом-то и заключалась тренировка собак для охоты на енота, и такую тренировку задумал индеец Пит.
Итак, он привязал собаку к дереву, отнес енота подальше от нее и выбросил его из мешка. Ошеломленный таким событием, мужественный енот оглянулся кругом и, увидев так близко своего врага, бросился к нему, оскалив зубы. Пит отскочил в сторону и засмеялся. Собака бросилась к еноту, но цепь удержала ее – енот избежал опасности и мог свободно бежать. И как же он побежал! Инстинкт гонимого племени сразу пробудился в нем, и он, скользнув за дерево, чтобы скрыться из виду, понесся зигзагами дальше, высматривая наиболее густую чащу, и мчался с такою быстротой, как никогда в жизни.
Пит вернулся к собаке, чтобы отвязать ее. Обезумевшая от бешенства собака так рванулась вперед, что цепь натянулась, словно канат на талях, так что охотник не мог просунуть руки, чтобы развязать петлю. Он проклинал собаку, толкал ее назад, но чем больше он кричал, чем больше толкал ее, тем сильнее рвалась она вперед, и тем труднее было ее отвязать. Минуты три возился он с нею, пока ему это удалось, а затем надо было распустить ошейник, чтобы он сразу соскользнул с ее шеи. Собака бросилась к тому месту, где в последний раз видела енота.
Но жертва исчезла... Три драгоценные минуты имели для нее большое значение. Собака, повинуясь приказанию охотника, зарыскала кругом. Чутье указало ей след, она тявкнула и бросилась по следу, продолжая тявкать за каждым прыжком. Немного погодя она потеряла его и с громким лаем вернулась обратно, но скоро снова нашла его; на этот раз она бежала медленнее, опасаясь, вероятно, потерять его, если будет бежать скоро. Пит бежал следом за нею и криками ободрял ее, что также входило в план его обучения. Енот убежал без сомнения, но собака скоро его найдет, и тогда – он никогда еще не ошибался – енот взберется на более подходящее для него дерево, то есть, на небольшое; собака лаем и прыжками укажет ему енота, и он подстрелит его... Енот упадет вниз, и собака разорвет его в клочки. Этим закончится часть обучения собаки, и она, упоенная своей победой, будет действовать на охоте еще энергичнее своего учителя.
Да, таков был его план, который он часто приводил в исполнение, и думал, что и на этот раз это ему удастся, но при этом упустил кое-что из виду. Уэй-Этша вскарабкался не на гибкое, молодое деревцо. Он успел убежать на значительное расстояние благодаря возне с цепью; услышав крики своих преследователей, он поспешил вскарабкаться на дерево, которое по воспоминаниям должно было представлять безопасное для него убежище. Большой дуплистый клен служил ему спасительной гаванью в дни его младенчества, и он, высмотрев в лесу самое большое дерево, вскарабкался на него.
Вскоре после этого появились и его враги. Собака не сразу поняла. Индеец следовал за нею, пока она не привела его к огромному сикомору, как бы говоря: «Здесь... Мы выследили его!» Что сказал на это индеец, нам нет надобности говорить. Он принес ружье, но не захватил топора. Енот находился в безопасности, скрываясь в дупле огромного дерева, где его нельзя было видеть, а человек не в силах был вскарабкаться наверх. Наступала ночь, и потерпевший поражение Пит вынужден был вернуться домой с продолжавшей тявкать собакой.
X. Благословенное дерево
Счастье улыбнулось Уэй-Этше. Счастье и воспоминание о младенческих днях, когда природа посвятила его в тайны его племени, дали ему возможность найти верное убежище в дуплистом дереве. Гибкие, молодые деревья представляют собою одну лишь западню, тогда как большие деревья – настоящая крепость и верное спасение
К тому времени, когда наступила ночная тьма, а с нею и благословенное безмолвие, он совершенно успокоился, и к нему вернулась его обычная смелость. Он решил двинуться в путь и после неоднократных выслеживаний и высматриваний помчался по направлению к обширным лесам, галопируя все дальше и дальше и не останавливаясь даже для того, чтобы поесть. Так мчался он, пока не очутился на болотистых берегах Кильдерской реки, в отчизне, где протекло его детство, в стране его предков.
Енот, возвратившийся обратно после нескольких месяцев отсутствия, становится чуждым своей семье. Наружность его забыта или изменилась и место его занято. Единственное, что может ему помочь в этом случае, это его запах; он-то и послужил ему доказательством того, что он один из них. И он вернулся обратно, но не простым малышом, а членом племени, который занял известное положение, учился с ними и учил в свою очередь, пока в нем не заговорил прирожденный инстинкт – он нашел себе подругу жизни и отделился от семьи. И тогда оба, поступая, как поступили когда-то их родители, нашли себе убежище, где росли огромные дуплистые деревья. И здесь, руководимые матерью-природой, воспитывали они свое потомство, приучая его к жизни еще тщательнее, чем родители приучали их, ибо времена изменились. Целые километры обширных лесов куда-то исчезли, остались только жалкие остатки у воды, никуда не годные стволы на никуда не годной земле, как говорили земледельцы. Они не давали убежища бывшим владельцам лесов, но укрывали в своих дуплах обитателей в черных полумасках, которых нужда научила мудрости. Они не выходят днем и не уходят далеко ночью. Они бегают по верхушкам изгородей, оставляя всюду прерванные на значительном расстоянии следы. Они живут пищей, добытой у окраины лесной реки. Они избегают малейшего столкновения с людьми. Они никогда не показываются им за исключением тех случаев, когда хорошо их знают. В полдень, притаившись где-нибудь высоко, греются они на солнце, а ночью, когда взойдет луна, плескаются у болотистых берегов реки и собирают пищу. На следующий день вы только по следам разной величины узнаете о ночном посещении. Но вам не удается их видеть, ибо они куда проворнее вас и мигом скроются в своем дуплистом дереве; они помнят, что на свете много охотничьих собак, включая сюда и Роя. Вас они не знают, но знают, что в лесу бродит много таких индейцев, как Пит.
Вы хотите встретиться и познакомиться с енотом, добрые певцы лесов? Дайте мне слово, что будете почтительны к дриаде дуплистых деревьев, и я готов вас ему представить. Я искал его, искал с любовью, стараясь встретиться с ним в сырых лесах Кильдерской реки. Много раз приносил я на вилах соблазнительную рожь и другие приношения Кольчатому Хвосту. Рожь исчезала, но как и куда, я не мог узнать, хотя много раз видел следы его проворных лапок, похожих на следы человеческих рук, видел остатки раздробленных ракушек и плавники рыб, и знаю, что он живет где-то поблизости, потешается над лаем собак и ничего не боится, кроме бесстыдного топора, который один только в силах погубить его священное дерево. Я готов был бы все дать ему, как близкому другу, лишь бы он только показался мне. Вся привилегия, которою я пользуюсь, заключается в следующем: я вижу его крошечные человеческие следы, когда утром хожу по берегу озера, да иногда в непроглядную осеннюю ночь слышу то там, то здесь его протяжное пение. «Уиль-иль-иль~е-лу, уиль-иль иль-е-лу!», – любовная песнь Уэй-Этши, Кольчатого Хвоста, который бродит по лесу, любит и живет, который подобно пророку первобытной, несложной религии, переживший давно прошедшие времена, скрывается и ждет, пока пройдет первый пыл увлечения новизной, чтобы снова явиться людям.
