Уличный певец

Автор: Сэтон Томпсон

 5987

Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V

Глава I

Что за чириканье, что за возня была в кучке воробьев, собравшихся под водосточной трубой на Пятой улице! Трудно было понять, дерутся ли эти задорные пичужки или дружески возятся друг с другом. Но вот птичья толпа рассеялась и под карниз дома слетела воробьиха, у которой при взмахе крыльев мелькнули белые перышки, отличавшие ее от других воробьев. Тогда я понял, что это воробьи-женихи сражались между собою, желая показать этой невесте, кто из них самый сильный, но воробьиха, по-видимому, пренебрегла всеми, улетев от женихов под карниз высокого дома.

Глава II

Дети поставили в саду на высоком шесте скворечник на случай, если бы каким-нибудь пернатым гостям вздумалось бы поселиться здесь с семьей. И вот какой-то воробей, очень довольный своим черным галстуком и белыми воротничками, хлопотливо начал трудиться над постройкой гнезда в домике.

Птица эта отличалась несколькими странностями. Материал, который она приносила для своей постройки, состоял исключительно из веточек, добытых, по-видимому, с ближайшего бульвара. Ранним утром маленький строитель прерывал иногда работу и заливался трелью, очень похожею на трель канарейки. Воробей самец редко занимается один устройством гнезда, но этот воробей был совсем какой-то особенный.

Через неделю скворечник был набит до самого входа ветками с деревьев общественного сада. Теперь строитель мог чаще предаваться своим музыкальным наклонностям. Соседние жители удивлялись его совсем не воробьиным песням, и если б парикмахер с Шестой аллеи не открыл секрета замечательного певца, он остался бы неразгаданной загадкой в птичьем мире.

Парикмахер рассказал, что он раз положил воробьиное яйцо в клетку своих канареек. Они высидели чужое яйцо вместе со своими и стали приемными родителями птенчику-воробью. Как вы знаете, специальность канареек – пение. У маленького воробушка были крепкие легкие его породы, а приемные родители хорошо воспитали его и обучили своему искусству. Вследствие такого стечения обстоятельств явился новый певец, который пополнял силой легких недостатки своей природной музыкальности.

Голосистый артист отличался, кроме того, воинственностью нрава: он вскоре завладел клеткой и не задумывался распорядиться при помощи клюва с той канарейкой, которую он не мог победить пением. После такой расправы его песни звучали так хорошо, что хозяин посадил в клетку чучелу канарейки, на которой воинствующий воробей мог безобидно упражнять свою энергию, оглашая воздух громким победным гимном. Ранди, так сокращенно называли воробья (настоящее его имя было Бертран – в честь знаменитого певца-трубадура), поработил всю канареечную семью, воспитавшую его. Когда его, наконец, отсадили в особую клетку, он больше всего сердился, если в его соседстве распевала певчая птица, потому что он не мог больше заставить ее замолчать. В таких случаях он забывал приобретенную музыкальность и начинал резко, по-воробьиному чирикать. А чириканье воробья по своей силе и резкости, как все знают, приспособлено к уличному шуму.

К тому времени, как у певчего воробья явился черный нагрудник, он сделался главной приманкой парикмахерской. Но случилось раз, что клетки с птицами упали с подломившейся полки на пол. В суматохе многие птицы вылетели; среди них находился и воробей Ранди. Канарейки добровольно вернулись в клетку или дали себя поймать, но Ранди выпрыгнул в окно, несколько раз чирикнул, вызывающе передразнил железнодорожный свисток и, ловко увертываясь от попыток захватить его в плен, пустился открывать новые земли среди окрестных каменных дебрей.

Его предки не знали плена и не передали ему покорности и трусости, рождаемых в тюремном заключении. Он быстро освоился с новыми условиями свободной жизни, и не прошло недели, как он стал таким же диким, как его родственники, так же, как они, возился под водосточной трубой, дрался с ними, или же внезапно поражал слушателей взрывами канареечной песни, передаваемой с воробьиной энергией.

Глава III

Итак воробей Ранди выбрал домик, поставленный в саду, для своего будущего гнезда. Понятно, отчего он приносил ветки для постройки гнезда: ведь он вырос в клетке, сделанной из прутиков. Другого гнезда он не видел.

Прошло несколько дней. Однажды Ранди прилетел к своему гнезду уже не один, а с подругой. Я узнал по ее белым перышкам воробьиху, которую я видел под водосточной трубой, среди дерущихся воробьев.

По-видимому, она выбрала среди всех своих женихов Ранди, но она все-таки жеманилась и клевала его, когда он подходил к ней, а он суетился около нее с опущенными крыльями и вздернутым хвостом, чирикая совсем по-воробьиному, хотя его чириканье иногда и переходило в канареечную песнь, когда он желал похвастать своим воспитанием.

Воробьиха была побеждена таким проявлением гениальности в своем супруге и соблаговолила войти в гнездо, куда он вбежал вперед, гордо припрыгивая и шумно приветствуя ее. Но она быстро вышла из гнезда; он выскочил за ней, умоляя ее снова войти в его дом. Она, наконец, согласилась, но так же скоро опять появилась, сердито щебеча что-то. Он принялся убеждать ее изо всех сил, и кончилось тем, что, чирикая, она в третий раз вошла в домик. Прошло мгновение, воробьиха вышла с прутиком в клюве, выкинула его и улетела. Ранди показался на пороге домика; радость, которую ему доставляло его гнездо, теперь совершенно исчезла. Какой удар вместо того, как он ожидал полного одобренья! Он грустно посидел несколько мгновений у порога своего жилища и чирикал что-то в роде: «приди назад, прошу тебя».

Но его молодая не вернулась. Тогда он вошел в домик; послышалось шуршание, и наш воробей появился с большим прутиком, который он бросил на землю. После этого он вернулся в домик и вытащил оттуда второй прутик. Так он продолжал выносить и бросать все прутья, собранные им с таким трудом. Он выкинул все прутья до одного, даже и тот крючковатый прутик, который ему было так тяжело втащить в гнездо, и те круглые два, напоминавшие перекладины в доме его приемной матери. С час он провел за грустной работой разрушения.

Наконец на земле под домиком оказалась большая куча прутьев, целый костер, недельная работа воробья. Ранди сурово глядел на кучу и на опустевшее гнездо, потом он особенно резко чирикнул, верно, по-воробьиному выбранился, и полетел прочь.

На другой день он появился в сопровождении своей молодой, воробьихи Бидди. Ранди был в восторге, вводя ее в дом, и громко чирикнул. Она вбежала в гнездо, искоса посмотрела на кучу прутьев, валявшихся на земле, потом снова выбежала с крошечным прутиком, который был забыт в гнезде, и бросила его, с удовольствием следя за тем, как он летел вниз на другие прутья. Раз двенадцать молодая парочка входила и выходила из гнезда, после чего оба улетели куда-то. Они скоро вернулись; у воробьихи был полон клюв сена, а Ранди нес одну соломинку. Весь этот материал они сложили в гнездо, устроили, как им казалось нужным, и полетели за новым запасом сена.

Когда Бидди увидала, что Ранди понял, что ей нужно, она расположилась в гнезде и занялась отделкой его по мере того, как воробей приносил сено; только изредка, в случае замедления со стороны воробья, она отправлялась сама за новым запасом материала. Интересно было видеть, в какое состояние покорности приводило рыцарское чувство воинственного музыканта. Мне показалось, что представляется хороший случай для испытания их вкуса. Я разложил рядком на балконе тридцать коротеньких кусочков веревки и ленты.

Пятнадцать из них были веревочные, штук восемь пестрых тесемочек, а семь ярких шелковых лент. Бесцветные кусочки чередовались с цветными.

Бидди первая заметила выставку материалов. Она слетела на балкон, глянула правым глазом, глянула левым и решила, что лучше не трогать. Ранди, однако, поступил иначе: ему были знакомы веревочки; он попрыгал, полетал, пощипал то тот, то другой кончик, потом схватил веревочку и помчался с ней домой.

В следующий раз и Бидди прилетела, и обе птички захватили по веревочке. Они сперва брали бесцветные кусочки; когда же эти вышли, Бидди выбрала кончик из цветных, хотя даже она не решалась брать самые яркие; что касается Ранди, он не желал приносить домой ничего, кроме самого скромного материала, того, что более всего походило на прутья.

Гнездо было наполовину готово. Ранди решился еще раз попробовать счастья с прутиком; он принес его домой, но злополучный прутик тотчас же был выброшен вон, при чем Бидди с торжеством следила за его падением. Бедный Ранди! Не давали ему житья с его любимой затеей! У его матери было гнездо из прутьев, прекрасное гнездо, но его заставили думать иначе. В гнездо, которое теперь строилось, не допускалось ничего, кроме соломинок или материала еще более мягкого.

Жизнь на свободе научила Ранди покоряться. Прежде он считал лавку парикмахера за весь мир и себя за первое существо в мире, но за последнее время эти два понятия пошатнулись. Бидди находила, что воспитание его представляло много пробелов, и ей приходилось учить его при выборе нового строительного материала.

Устройство гнезда подвигалось к концу; Бидди стала приносить большие мягкие перья, она любила роскошь, но на этот раз возражение явилось со стороны Ранди. Он счел себя обязанным провести известную черту. Чертой этой явились пуховики. Он не помнил ничего подобного в своем детстве. Бидди, возвращавшаяся домой с мягкими белыми перьями, увидала, что из дома вылетает целая куча перьев, которые она раньше принесла. Конечно, она перехватила их на воздухе и прилетела с ними к двери своего жилища в ту минуту, как хозяин выходил из него с новым запасом ненавистных ему перьев. Обе птички стояли на пороге своего дома и с ожесточением смотрели друг на друга, чирикая изо всей мочи. Рты их были полны перьев, а сердца – негодования.

В деле устройства очага наши симпатии как-то всегда на стороне женщины. Я чувствовал с самого начала, что Бидди права, и кончилось тем, что она сделала по-своему. Сперва стояло бурное время: перья вносились в дом, снова выносились и летали по саду. Потом наступило затишье, после которого перья опять возвратились на свое место в гнезде. Каким образом устроилось дело, неизвестно, но достоверно одно, что Ранди сам продолжал отделку гнезда и остановился только тогда, когда оно было набито самыми большими и мягкими перьями.

Обыкновенно птицы работали вместе, но случилось, что Бидди куда-то улетела и долго не возвращалась. Ранди осмотрелся кругом и почирикал, но, не получая ответа, он быстро слетел к кучке прутьев на земле. Искушение оказалось сильнее всего: воробей схватил тот крючковатый прутик, с которым уже было столько возни, и умудрился снова втащить его боком в гнездо. Через минуту он вышел, обчистился и с начала до конца пропел свою канареечную песню. Он даже попробовал несколько новых тактов. Воробушек чувствовал себя крайне счастливым. Он усердно помогал Бидди разместить последние принесенные ею перья, после чего гнездо оказалось конченным. Два дня спустя, я поднялся к гнезду; в нем лежало одно яичко. Воробьи видели, что я пошел к гнезду, но они не стали кружиться надо мной с криком, как стали бы делать другие птицы. Они сели на крыше под прикрытием трубы и оттуда с беспокойством следили за мной глазами.

На третий день я услыхал большую возню в гнезде и громкое чириканье; по временам я видел хвост в двери домика, как будто кто-то пятился изнутри к выходу, и в то же время слышно было, что тащат что-то.

Наконец явилась Бидди, это ее хвост я видел в двери, но ее кто-то опять потянул внутрь домика. Я решительно ничего не понимал; по-видимому, происходила семейная ссора, но из-за чего? Разгадка скоро представилась моим глазам! Бидди, наконец, вырвалась из гнезда и вытащила оттуда крючковатый прутик, запрятанный воробьем в подстилку гнезда. Воробьиха бросила его вниз с выражением глубокого презрения; вряд ли, однако, она могла бы справиться с Ранди, если б он сам не уступил ей ради мира.

Глава IV

Моя парочка не ужилась в этом гнезде; им в нем не посчастливилось. Ссоры из-за прутьев повлекли за собой грустное происшествие: маленькое яичко упало на землю во время семейной сцены и, конечно, разбилось; кусочки скорлупы печально плавали в желтом озере! Воробьи скоро позабыли про яичко, но им все-таки вздумалось построить себе гнездо на новом месте. Бидди обладала преоригинальными вкусами: она облюбовала место на верху электрического фонаря в Маджанском сквере. Оба воробья работали целую неделю над постройкой нового обиталища; несмотря на то, что все время дул сильный ветер, они кончили свою постройку. Трудно себе представить, как птички могли спать при ярком свете огромного фонаря под самым гнездом.

Бидди казалась вполне довольной, Ранди со своей стороны приучил себя не иметь своего сужденья. Все шло бы хорошо в воробьиной семье, не случись с ними нового несчастия: горелка перегорела в электрическом фонаре, и фонарщик полез вставлять новую горелку. Он снял воздушный замок Бидди и Ранди и отправил его в мусорный ящик. Снегирь или ласточка сильно огорчились бы таким поступком, но энергии и жизнерадостности воробья нет предела.

Наша парочка решила, что, верно, им попался плохой материал, что гнездо было негодное; во всяком случае лучше будет, если они себе построят что-нибудь совсем другое.

Стащив у соседа две-три соломинки, Бидди сложила их в разветвлении двух высоких ветвей на одном буковом дереве в Мадисонском парке. Она этим давала знак Ранди насчет места для будущей стройки. Ранди давно узнал тщету своих возражений, поэтому он только запел свои заученные трели и отправился к мусорному ящику искать отборных материалов для гнезда. Он моргал и отвертывался в другую сторону каждый раз, как ему попадался хороший прутик.

Глава V

По другую сторону сквера жила одна воробьиная парочка, мало любимая в воробьином обществе парка. Особенным нерасположением всех пользовался воробей, большой красивый молодец с огромным черным галстуком, преизрядная забияка.

В силе – право, так думают воробьи, впрочем и не они одни: люди часто живут по тому же правилу, оспаривая друг у друга, как и воробьи, пищу, дом и счастье. Дерзкий воробей, о котором идет речь, овладел, благодаря своей силе, всем, чего он хотел. Для гнезда он взял лучшее место в парке и на постройку его добыл самых ценных материалов. Мои воробьи не захотели взять яркие ленты, выложенные мною для их постройки; но, несмотря на то, что вкус у них не дозрел до моих лент, у них были свои эстетические наклонности. Несколько пестрых перьев цесарки, выкраденные из зверинца центрального парка, составляли предмет зависти во всем воробьином обществе; можно было их увидеть то в одном, то в другом гнезде, пока, наконец, они попали в роскошный дом воробья-забияки, которого мы назовем «Черный галстук». Гнездо его украшало одну из мраморных колонн нового банка.

Забияка поступал, как ему хотелось. Услыхав песню Ранди в парке, он налетел на него. Ранди бывал предметом страха среди канареек, однако с Черным галстуком ему трудно было справиться. Он изо всех сил старался бороться, но был побежден и спасся бегством. Гордый своей победой, забияка преследовал Ранди до его гнезда; там он презрительно все осмотрел и принялся выщипывать веревочки, которые ему приглянулись. При виде такого разбоя рыцарский дух Ранди снова ожил, и он бросился на забияку. Они упали, сцепившись, с дерева на землю. Другие воробьи вмешались в ссору, и к стыду их я должен сказать, что большинство оказалось на стороне силы. Досталось бедному Ранди, перья его стали летать по воздуху, как вдруг откуда-то стрелой примчалась маленькая воробьиха с белыми перышками на крыльях.

«Чирик, чирик!», и она смело бросилась на забияку.

Посторонние воробьи все разлетелись: они увидали, что дело приняло серьезный оборот; теперь плохо приходилось Черному галстуку.

Храбрость его скоро исчезла, и забияка искал спасенья в бегстве к своему гнезду. Бидди, мужественная маленькая воробьиха, уцепилась однако за его хвост с такой силой, что в ее клюве осталось перо, выдернутое с корнем. Она с большим удовольствием вплела этот трофей в подстилку своего гнезда, прибавив к нему собственные веревочки, отнятые у грабителя. Вряд ли можно предполагать в воробьиных мозгах понятие о справедливости и возмездии, но что-то, очень на то похожее, замечается в их нравах. Не прошло и двух дней, как драгоценные цесаркины перышки, которыми столько времени славилось гнездо Черного галстука, перешли в жилище Бидди, и никто не осмелился оспаривать их у нее.

Время года наступило такое, когда перья становятся редкостью, так что Бидди не могла набрать достаточно своего любимого материала для постройки гнезда, но ее любовь к оригинальному натолкнула ее на новинку.

В сквере была извозчичья стоянка, около которой всегда валялось много лошадиных волос. Счастливая мысль осенила Бидди; она сообщила ее своему мужу, и оба они с обычной энергией принялись за новое дело; может быть, они вздумали собирать для своего гнезда конский волос, увидав его в некоторых гнездах парка. Есть птицы, которые специально берут конский волос для постройки гнезд; они остроумно кладут их в кружок спиралью, вследствие чего получается что-то вроде пружинного матраца. Но для того, чтобы с успехом пользоваться этим строительным материалом, надо уметь его брать и нести.

Хорошо было бы, если б моя воробьиная парочка сперва научилась способу ношения конского волоса, между тем как она умела только справляться с соломинками. Птицы, привыкшие к употреблению конского волоса, обращаются с ним остроумно: они берут его за один конец и не более одного волоса за раз.

Бидди же схватила волос посредине и, найдя его слишком длинным, закусила его в другом месте. Получилась довольно большая петля над ее головой. Носить волосы таким образом показалось очень удобным; сначала все шло благополучно, но опытная в этом деле птица увидала бы опасность от угрожающей подвижной петли.

Отделка гнезда двигалась к концу; настал последний день. Бидди дала понять Ранди, что волос больше не нужно, и сама захватила последний волосок. Ранди в это время оглашал воздух новыми вариантами любимой песни. Испуганный крик Бидди прервал его, и он взглянул на свое гнездо: Бидди как-то странно качалась около него, как будто ее привязали, и она не могла освободиться. Вот что случилось: она попала головой в петлю конского волоса и по собственной ошибке затянула ее на шее. Чем более она старалась из нее вылезть, тем крепче затягивался узел.

Тут Ранди понял, как крепко он любил свою своенравную подругу. Он заметался во все стороны, отчаянно чирикая.

Чтобы освободить воробьиху, он стал дергать ее за лапку, но такой способ только ухудшил дело. Все усилия были напрасны. Из гнезда свесились еще волосы, которые запутались кругом бедной Бидди, точно все они были в заговоре против нее.

Кучка удивленных детей, гулявших в парке, остановилась около дерева и не могла понять, что это за взъерошенная птичка висит неподвижно под гнездом. Вот что сталось с шумной, суетливой, энергичной воробьихой Бидди!

Бедный Ранди впал в полное отчаяние, соседи воробьи высыпали, услыхав его крики о помощи, и присоединили к ним свои пронзительные крики, но они не сумели помочь жертве несчастия. Мало-помалу все разбрелись по своим домам, а Ранди прыгал, чирикая, или сидел смирно, опустив крылышки. Много времени прошло, прежде чем он сообразил, что Бидди умерла: он долго старался возбудить ее участие к обычным делам их ежедневной жизни.

На ночь он уселся одиноко на ветке соседнего дерева; утром рано, – когда еле брезжил сероватый свет, он опять засуетился около гнезда, напевая иногда свои песни, а застывшее тело Бидди качалось в злосчастной петле из конского волоса.

Ранди никогда не был живым, сметливым воробьем. Воспитавшись в неволе с канарейками, он потерял много природной воробьиной ловкости и уменья защищать себя.

Так, например, он плохо остерегался экипажей и детей, бегавших по Мадисонскому парку. Понятно, что в том печальном настроении, в каком он находился после несчастного случая с Бидди, ему еще меньше приходило в голову быть поосторожнее.

Когда, в день смерти Бидди, он, грустно задумавшись, рассеянно прыгал по улице, отыскивая себе пищи, на него наехал мальчик с тачкой и повредил птичке правое крыло.

Мальчик скрылся, а бедный раненый воробей кое-как дотащился до деревьев бульвара, под которыми хотел укрыться от нового несчастья.

Все это видела одна маленькая девочка; с помощью своей собачки она поймала калеку, довольно долго погонявшись за ним, залезая для этого под скамейки бульвара, под которые прятался Ранди.

Девочка взяла птичку домой, посадила ее в клетку и долго нянчилась с ней, потому что глубоко ее жалела, хотя ее братья смеялись над ее заботами, говоря, что это все одни глупости.

Когда Ранди стал выздоравливать, он однажды ужасно удивил всех, запев канарейкой.

Родители девочки очень изумились и рассказали об этом необыкновенном явлении одному знакомому, который писал в газетах. Знакомый напечатал в газете про удивительную птицу. Все в городе прочли об этом. Прочел это в газете и парикмахер, в доме которого Ранди вырос вместе с семьей канареек.

Парикмахер явился в дом, где жил теперь Ранди, и потребовал, чтобы ему выдали принадлежавшую ему птицу. Как горевала девочка, что пришлось отдать милого певчего воробья!

Итак наш Ранди очутился снова на старом месте, в клетке, окруженный заботливым вниманием старых хозяев.

Опять он сделался первым, самым важным лицом в здешнем маленьком птичьем мире.

Ранди не был слишком огорчен всеми этими переменами. Он не успел сделаться настоящей свободной дикой птичкой, дорожащей больше всего своею свободой. Ведь только благодаря случайности он и освободился из плена. Затем, женившись на Бидди, он провел с нею довольно бурное время жизни, и вот теперь новая случайность навеки лишила его подруги и водворила его на прежнее житье в плену.

Здесь с ним не могло случиться никаких неожиданностей, и он вполне предался своим музыкальным занятиям.

Иногда Ранди приходила в голову фантазия строить в углу клетки что-то вроде гнезда из прутьев и перьев, которые подкладывал ему его хозяин, но он со смущенным и грустным видом скоро бросал это дело, а на другой день прутья и перья валялись уже на полу, подле клетки.

Одно время хозяева думали, что Ранди, видимо грустивший по своей жене, хотел бы опять обзавестись семьей, и к нему в клетку впустили воробьиху, но Ранди принял ее так дурно, что непрошенную им гостью едва успели освободить из клетки.

С тех пор перестали и думать об этом и оставили в покое неутешного певуна-вдовца.

Теперь все его время и все силы были посвящены пению. Если вам случится попасть в парикмахерскую, где живет Ранди, вы можете сами услышать, как воробей-отшельник забывает все заботы, горести и радости жизни в наслаждении своим музыкальным искусством.