В лесной глуши
Автор: М.Н. Богданов, 1902 г.
Взгляните в самую глушь старого, дремучего леса, в глубокий овраг. Корни столетних дерев расползлись по обломкам скал. Всего две фигуры оживляют пейзаж. Но сколько в них выражения! Всмотритесь в эти две пары глаз. Одни круглые, желтые, с широким зрачком; другие зеленые, светящиеся. Выражение злобы самой свирепой светится в них. И глаза и фигуры совы и рыси неподвижны: они застыли; но застыли так, что в следующий момент... вот, вот еще секунда – и завяжется борьба из-за белки, в которую судорожно вонзились когти совы.
Исход борьбы предсказать не трудно: белка будет в желудке рыси, а может быть, и сова попадет туда же. Горе ей, если она прокараулит малейшее движение могучего врага и не успеет ловким взмахом крыльев увернуться от его удара. Лишь только бархатная лапа рыси коснулась пушистых белых перьев совы – участь ее решена бесповоротно.
Бедняга! Ведь она три дня уже не ела. Снегом окуталась ее родная тундра. Повыкопали в этом снегу пеструшки (маленькие, красивые бесхвостые мыши севера) галереи у самой земли; тепло им там под снегом. Лишаи, покрывающие тундру, вкусны и питательны. Пеструшка счастлива, тем более что злым врагам – песцу и белой сове – не докопаться до нее сквозь толстый слой снега.
Голодает песец; не сытно и совушке.
Белые куропатки оделись на зиму в свой белоснежный наряд. Не отличить их желтому совиному глазу от снега, не учуять в морозном воздухе чуткому носу песца.
Рогатые жаворонки, подорожники, шеврицы – словом, все пернатые обитатели, кроме белой куропатки, давно покинули тундру и отлетели зимовать одни на широкие поля и дороги средней России; шеврицы же махнули дальше, на Черное и Средиземное моря, в Аравию и Египет.
Голодно стало, невыносимо голодно хищникам тундры, и они двинулись на юг: песец в тайгу, а белая сова еще дальше. Не любит она леса. Ее родина, ее поле деятельности – открытый простор полярной тундры.
Но широки непроглядные дремучие леса северной половины русских равнин. Не перелететь их сразу, в один прием. Невольно приходится где дневать, где ночевать в тайге. Готового ужина не найдешь, надо промыслить. И было бы чего. Снег между сосен и елей испещрен узорами следов мышей лесных, кутор, белок, зайцев, тетеревов, глухарей. Клесты, щуры, синицы, дятлы и другие птички шныряют по ветвям, долбят кору, обгрызают почки. Но не с руки сове ловить добычу в чаще лесной. Голодная, усталая, полусонная уселась она на краю оврага.
Вдруг на дне оврага, по глубокому рыхлому снегу, неуклюже прыжками поскакала белочка. Ее прельстили шишки развесистой ели, росшей на противоположной стороне оврага. Широко раскрылись глаза совы; мигом порхнула она вниз и схватила редкую, необычную добычу. Довольная, счастливая уселась на скалу наша странница в надежде покушать бельчатины.
А тут вдруг настоящая хозяйка лесной трущобы, словно вора, накрыла нашу совку. Неприятно, как хотите. Делать, однако, нечего. Сама виновата. Не залетать бы в глушь частого леса, не ловить бы чужой добычи.
Другие товарки совы умнее. Перелетая через тайгу, они стануют на обширных торфяных болотах, разбросанных в тайге. Эти болота – миниатюра тундры; те же растения, почти те же обитатели, только вместо пеструшки – полевки и мыши. Жиличка тундры здесь, в своей обстановке, словно странница-богомолка, пробирающаяся в Соловки по деревням и посадам. Прилетела на болотину, отряхнулась, образилась, огляделась кругом – и лови мышей на пропитание!.. Никто тебе не помеха. Только посторонится коренной житель болота.
С болота на болото, по пословице: «язык до Киева доведет», добирается белая совушка до широких полей средней России, ковыльных степей Украины и Поволжья.
Простор здесь ветру буйному, его жене метелице; лишь злится вьюга-мачеха на счастье этой парочки.
Наложит зима старая, как одеяльце теплое, снег на поля, на пажити, на степи нетронутые; старик мороз, как зеркальцем, прикроет озера, и речки, и речушечки, чтоб рыбкам их теплей было. Пустеет степь широкая. Кто спрячется в норе, заснет там богатырским сном; кто улетит на юг. Но все ж не с тундрой сравнивать – и мыши, и полевочки кишмя кишат в степи.
Покроет зима снегом их, укутает как следует. Рассердится метелица, подует, снег повыметет, набьет овраги, балки им, а степь всю оголит. Счастлива куропаточка, не сердится русак, – любимцы-то метелицы: им сытно в озимях; не нужно разгребать снежок. Не то мышам, полевочкам: их ходы пораскрыты все, от галерей остатки лишь – работай на виду; а это им невыгодно. Следит за ними враг лютый. Мышкует в степи лисонька – до сотни штук отдай ей в день. Гуляет ночью злющий хорь, свирепый горностай – и им подай по четвертной, чтоб голод утишить. Не вся еще напасть. Всю степь обыщут ноченькой свои, чужие совоньки, и каждой дань плати.
Вот тут-то наша странница, лесная неудачница, как раз в своей семье; всю зиму дань дешевую сбирает со степи.
Вернемся же к хозяюшке, лесных трущоб владелице. Как жизнь ее идет?
По виду рысь – магнат, из рода кошек древнего. С собаку ростом с добрую. Плоска с боков, узка в груди, лишь лапы ее толстые, ухватные, загребные (не вышла этим в родичей). Одежда не блестящая, но все ж пестро окрашена, со вкусом и изяществом; тепла, легка шубеночка; чиста, нет ни пылиночки; а на ушах по кисточке – в любой салон веди. И вправду представительна, красива рысь в лесу. Одна беда – любви к ней нет; всяк от нее сторонится, всяк от нее хоронится и никому не радостно взглянуть в ее глаза.
Раскинулась красавица на толстой ветке еловой и греется на солнышке. Кругом же не шелохнется морозный зимний день.
Зашумел в чаще старый, матерый глухарь и сел на вершину соседней ели. Встрепенулась рысь, прищурилась, судорога пробежала по ее членам; и начала она соображать, как бы подкрасться к лакомому кусочку. Никак не выходит, как не раскинет умом. На нижних толстых сучьях ей вольготно; а забираться наверх не с руки. Голод, однако, заговорил, – рысь скакнула на соседнюю ель. Но глухарь, не будь глуп, сейчас же дал тягу. Поглядела ему вслед рысь, облизнулась и съежилась на ветке; одолела ее, как дремота, дума тяжелая, нерадостная.
Всю прошлую ночь бродила она по глубокому снегу. Есть тут, в округе, стадо лосей. Всю осень и зиму следит она за ними, ночь за ночью; следит вечер и утро; следит целый пасмурный день. Обойдет, оглядит стадо. Гложут лоси кору осин, хрустят на зубах ветви елок; обдирают толстыми, вкусными губами ягели и мхи, покрывающие стволы старых сосен. Припадет рысь на снегу; начнет красться тихо, тихо, не слышно, рассчитывая каждый шаг, из-за одного дерева за другое. Вот, вот еще немного до кудрявой елочки, за которой мирно пережевывает жвачку лосенок, уютно улегшийся на снегу. Еще шаг, два и можно прыгнуть ему на спину.
Рысь облизывается. Ей представляется, как она запускает когти и зубы в свою жертву; как горячая, вкусная кровь брызнула ей на язык. Глаза ее закрылись от удовольствия.
Лучше бы не увлекаться!.. В пылу фантазии рысь неосторожно наступила на сухой сучок. Дзинь... и в то же мгновенье вся семья лесных гигантов бросилась с места. В отчаянии рысь делает страшный прыжок. Но напрасно. Далеко между деревьями мчатся лоси, ломая сучья; только гул идет по лесу. И глядят им вслед злые зеленые рысьи глаза.
Жалко смотреть на владелицу тайги. Скорчилась, съежилась и, озираясь, пошла она назад, скакнула на старую валежину. Почистилась, умылась, отряхнулась; в комок собрала лапочки, уютно улеглась. Мечтает наша барышня, лесная красавица, мурлычет про себя. А в тех мечтах ей, розовых, мерещится все он, все он, тайги угрюмой красавец богатырь, дородный, вкусный лось.
И думает она: «от старых своих бабушек слыхала я не раз пословку нашу кошачью: терпеньем побеждай. Стерплю и будешь мой».
И точно. Неудача нипочем рыси. Она привыкла к ней более, чем к удачам. Она будет бродить по целым ночам, по утрам и вечерам, день за день, неделя за неделей за лосями. Она десять раз обойдет их ночевку, сообразит, обдумает все, куда они пойдут на заре. И, смотрите, она засела на развесистой ветке ели, как раз над тропой, пробитой в снегу лосями. Ее не видно. Ни одним движением не выдает хищница себя...
Занялась зимняя зорька. Тронулись лоси с ночлега. Старый, рогатый лось-вожак впереди. Жадно втягивает он морозный воздух в широкие ноздри. Уши его в постоянном движении. Старик знает путь, которым надо вести семью на покормку. Ему отлично известны все опасные места, где могут устроить засаду враги. Но всего не предусмотришь. И ведет он семью, озираючись, понюхивая, послушивая. На пути лежит широкая поляна. Вышли лоси на край ее. Вожак встал и все встали. Лосица вторит всем движениям лося, лосята тоже.
Чудную картину представляет эта группа гигантов тайги. Ростом больше самой рослой лошади. Большая тяжелая голова с толстой, словно опухшей мордой. Длинные, сильные ноги. Лопатчатые рога – до тридцати фунтов весом. Таков образ старого лося. Самка и лосята только ростом поменьше и рогов не имеют. Во всей фигуре лося видна сила и неуклюжесть; а взгляд его маленьких глаз не очень рекомендует ум гиганта. Он, действительно, что называется, прост. И при этой простоте, давно бы его извели враги, если бы лось не был осторожен. А врагов этих много. Не страшен лосю неуклюжий медведь. Он отобьется от стаи волков страшными ударами передних ног. Злейшие враги лося – рысь, росомаха, овод и человек.
Рысь и росомаха караулят лося с дерева. Как только подойдет он к засаде, они кидаются ему на шею, грызут ее зубами, пока не прокусят кровеносных жил; лось мчится со страшной быстротой; но враг крепко держится когтями. Кровь брызжет фонтаном из раны. Силы падают. Зверь изнемогает и валится от истощения. Хищник пирует; он пьет горячую кровь; кусками вырывает теплое мясо; он ест до одурения. Но не съесть же рыси или росомахе тридцатипудовую лосиную тушу. Едва двигаясь от сытости, хищник покидает добычу. Ему нужен теперь покой и ничего больше.
Не заботьтесь об остатках пира. Завтра же от гигантской туши лося останутся только кости.
Над вершинами сосен и елей прошумела крыльями черносизая птица.
Вы видали ее много раз. Она всюду и везде на всем необъятном просторе нашей родной земли. Она так же обыкновенна на гранитных берегах Мурмана, как и в горных лугах Кавказа; она вездесуща, от полей и лесов Польши до грязных вулканов Камчатки. В песчаной пустыне, вокруг Аральского моря, в полярной тундре самоедов, в густой тайге, на хлебных нивах Новороссии, на берегах любой реки – эта птица считает себя гражданином. Ее долго можно не встречать, целые недели. Но где только борьба оставит свой след в виде трупа – там первым из первых явится ворон. Это лучший санитар, очиститель земли нашей от всего мертвого, разлагающегося.
Как только займется заря, вылетает ворон с ночлега, из густых ветвей старого дерева. Нужно позавтракать – и он летит на поиски, смотря по сезону: в поле, в лес, на реку, в широкую ли степь или к жилью человека. Тихим, неторопливым полетом летит он под самыми вершинами деревьев, осматривая земную поверхность своим умным глазом. Ничто не укроется от этого взгляда.
Радостное кар... кар... раздалось по лесу – ворон увидал в чаще труп лося. Он дал круг, осмотрел все, спустился на дерево. Молча, внимательно, до мелочей обозрена им окрестность. Кто убийца? – вертится в уме птицы. И будьте уверены, он дознается. Он непременно найдет спящую рысь или росомаху – каркнет над нею, разбудит ее. Поднимется снова ввысь и каркнет громче прежнего, давая сигнал своим братьям. Они чутки и долго ждать не заставят. Вот один, другой спешат на призыв. Прилетели. Расселись по вершинам, и пошли разговоры. Совещание кончено. Вожак спустился на землю и пошел важными, неторопливыми шагами к лосю. Он обходит его кругом, останавливается, озирается, подзовет товарищей, осмотрят вместе, тогда начинается пир на весь мир.
Но недолго попировали вороны на свободе. Их карканье давно услыхали другие и спешат на раздел добычи, хотя их и не звали.
Высоко, высоко в воздухе выплывает из-за древесных вершин массивная фигура беркута. Глаз его ищет воронов. Картина пира открылась перед птицей. Орел быстро спускается сверху, прямо на лося. Он не раздумывает, не осматривается. К чему предосторожности? Где пирует ворон, значит вполне безопасно. Пирующие расступаются, отпрыгивают в стороны. Честь и место царю птиц. Вороны, однако, не смущены. Они возьмут свое, а орлиная компания полезна: в ней покойнее пировать.
Из чащи выглянул еще гость – волк, которому карканье воронов тоже приятнее всякой музыки. Он добрый десяток верст пробежал по глубокому снегу на этот зов. Устал, задохнулся, язык его высунут, дыхание часто, отрывисто. И этот тоже, не рассуждая, бежит к трупу.
Но орел не расположен уступать добычу. Он взмахнул могучими крыльями и бросается навстречу волку. Горе ему, если он не увернется; но беда и орлу, если противник воспользуется его промахами и вонзит в него свои страшные зубы.
Не ждите, однако, трагического исхода дуэли. Каждый из противников очень любит себя, и бой кончится ничем. В конце концов, оба наедятся лосины. Явятся еще орлы, воронье, подбегут другие волки. И от массивной туши лося останутся только кости.
Разойдутся, разлетятся пирующие на отдых, кто куда. Засыплет остов снегом. Но долго еще будут ходить на могилу великана почитатели его мяса. Не раз выроют кости из-под снега и погложут их; не раз еще и поссорятся из-за них.
Однако, мы увлеклись и зафантазировались. Мы не совсем, впрочем, повинны в этой фантазии. Всю ночь она грезилась рыси, засевшей на сучке. Она давно уже услыхала движение лосей с ночлега и осмотрелась в своей засаде. Она, кажется, срослась с сучком, окаменела, как только они показались на поляне. Она готова к нападению; лишь невольная дрожь, пробегая по телу, выдает ее волнение; да глаза, острые, пронизывающие, светятся злым, зеленоватым блеском.
На поляне все тихо. Только клесты веселой толпой шнырят по веткам пихты и шелушат ее шишки. Семейка пушистых соек показалась на окрайных деревьях.
Лось двинулся вперед, а за ним и семья. Ярче загорелись зеленые глаза рыси; усиленно бьется ее сердце; все мускулы напряжены. Еще несколько шагов... скачок – и она на шее вожака.
Вдруг вскрикнула сойка, которой блеснули зеленые рысьи глаза. Товарки подхватили. Моментально лось-передовик фыркнул и бросился в сторону. Кончено! Засада не удалась. А счастье было так близко. О ненавистная сойка!
Зачем сердиться, моя красавица. Не лазила бы лучше в гнезда соек, не лакомилась бы их птенчиками. Поделом тебе теперь.
Лениво прыгнула рысь с ели и пошла бродить по лесной чаще. И рада, рада, если удастся закусить мышью до самых сумерек. Тогда, может, попадется зайчик.
Однако, довольно. Я невольно увлекся жизнью обитателей лесной чащи в зимнее время. Я коснулся лишь немногих из тех, с кем рысь, по преимуществу, сталкивается зимой. Случайность встреч, случайность положений не вымышлены мной ради красного словца. Идите в глушь дремучего леса, вы все увидите воочию. Вы увидите в сто раз больше.
В глушь леса забираются на зиму многие животные. Сюда заходят даже жители полей. Зимой в лесу теплее, чем в поле. Здесь нет простора леденящему ветру. Только гул идет в вершинах сосен, а внизу тишина и покой. Поэтому кроются в лес те, кто не в силах вести борьбу с ветром. А придет лето, наступят жары, и сюда, в лесную глушь, будут укрываться от них другие гости. Но о них в другой раз.
