Волк из Виннипега
Автор: Сэтон Томпсон
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава I
Моя первая встреча с волком из Виннипега произошла во время великой снежной метели 1882 года. Как-то в середине марта я выехал из Сан-Поля в Виннипег, рассчитывая переехать прерию и быть там через двадцать четыре часа, но повелительница Буря распорядилась иначе и послала снежную метель. Снег падал яростным, непрерывным потоком, час за часом; никогда еще не видал я такой бури. Весь мир был потоплен в снегу; всюду был только снег, снег, снег – крутящийся, воющий, колющий, несущийся снег. Пыхтящий чудовищный паровоз вынужден был остановиться по приказу этих крохотных, перистых кристаллов ослепительной белизны.
Много сильных рук, вооруженных лопатами, явилось к изящно изогнутым снежным сугробам, преграждавшим нам путь, и через час паровоз двинулся, но только для того, чтобы застрять на другом заносе, немного дальше. Это была трудная работа; день за днем, ночь за ночью медленно продвигаться в заносах, прокапывая себе дорогу, а снег все продолжал идти, кружась и играя вокруг нас.
– Через двадцать два часа мы будем в Эмерсоне, – сказал служащий; но мы откапывались почти две недели, прежде чем достигли Эмерсона, местности, поросшей тополями, где чаща задерживает всякую метель. Отсюда поезд пошел скоро; рощи тополей становились гуще; мы ехали то среди густого леса, то по открытой лесной поляне. Недалеко от Сан-Бонифаса, восточного предместья Виннипега, мы проехали мимо небольшой просеки, ярдов в пятьдесят шириной; посередине ее была группа, потрясшая меня до глубины души.
В виду поезда находилась большая свора собак, больших и маленьких, черных, белых и желтых, волновавшихся и метавшихся неправильным кругом; в одной стороне круга, вытянувшись на снегу, неподвижно лежала маленькая желтая собака, вне круга прыгала и лаяла огромная черная собака, все время осторожно держась позади волнующейся своры. А в центре круга находилась причина всего этого волнения, – большой, мрачный волк.
Волк? Он казался львом. Он стоял там совсем один – решительный, спокойный – с ощетинившейся гривой, крепко напрягая ноги, посматривая во все стороны, чтобы быть готовым отразить нападение с любой стороны. На губах его была складка – она походила на выражение презренья, – но, я думаю, что в действительности это был только оскал зубов. Под предводительством одной, похожей на волка, собаки, по-видимому, устыдившейся, свора кинулась вперед в двадцатый раз, без сомнения, но большая, серая фигура прыгала туда и сюда и – чап, чап, чап – стучали его страшные челюсти; никакого иного звука не издавал одинокий боец. Но зато слышался предсмертный визг то одного, то другого из его врагов, а остальные отскакивали назад; он снова оставался в центре круга, непоколебимый, как статуя, мужественный, невредимый и презирающий их всех.
Как я хотел, чтобы поезд застрял теперь в сугробах, как это случалось так часто до этого; вся душа моя была на стороне серого волка, я жаждал броситься к нему на помощь. Но занесенная снегом просека промелькнула, стволы тополей закрыли ее, и мы продолжали наш путь.
Это было все, что я видел: немного, конечно; но через несколько дней я узнал, что мне удалось увидеть среди белого дня редкое и удивительное существо, именно никого иного, как волка из Виннипега.
Мне рассказали про него странные вещи; это был волк, предпочитавший город лесу, волк, равнодушно проходивший мимо овцы, чтобы растерзать собаку, и охотившийся всегда в одиночку.
Рассказывая историю Серого, как его некоторые называли, я сообщаю вещи, хотя известные местным жителям, но о которых многие граждане города, наверное, долго ничего не знали. Нарядный лавочник на главной улице вряд ли слышал о нем до того дня, когда после последней сцены у бойни его большую тушу отнесли к лавке набивщика чучел, Хинэя, где ее набили, чтобы выставить позже на Всемирной Выставке в Чикаго. Этому чучелу суждено было быть истребленным пожаром, превратившим в 1896 г. в пепел Мильвэйскую гимназию.
Глава II
Вот эта история. Скрипач Поль, красивый бездельник, предпочитавший охоту труду, бродил однажды в июне 1882 г. с ружьем вдоль лесистых берегов Красной реки в окрестностях Кильдонана. Увидав серого волка, выходившего из берлоги на берегу реки, он выстрелил в него наудачу и убил. Убедившись в этом, он послал свою собаку расследовать, нет ли там другого взрослого волка; затем заполз в берлогу и нашел там – к своему крайнему изумлению и удовольствию – восемь молодых волчат – девять премий по десяти долларов каждая. Сколько это? Целое состояние, конечно. Он энергично пустил в дело палку, и с помощью желтой дворняжки все волчата были убиты, кроме одного. У местных жителей существует предрассудок относительно последнего волчонка из выводка: они считают, что его нехорошо убивать. Итак, Поль направился в город со скальпами старого волка и семи волчат, таща последнего волчонка живым.
Кабатчик, получивший, в конце концов, все доллары, на которые были обменены скальпы, получил вскоре и живого волчонка. Он рос на цепи. Скоро его грудь и пасть достигли такого развития, что ни одна собака в городе не могла с ним состязаться. Его держали во дворе для развлечения посетителей трактира, причем это развлечение обыкновенно принимало форму травли пленника собаками. Молодого волка не раз кусали и избивали почти до смерти, но он выздоравливал, и с каждым месяцем оказывалось все меньше собак, способных вступить с ним в борьбу. Его жизнь была так тяжела, как только может быть жизнь животного в неволе. В ней был только один луч света – это была дружба, возникшая между ним и маленьким Джимом, сыном кабатчика.
Джим был своенравный маленький сорванец, обладавший несомненной силой воли. Он привязался к волку, потому что Серый загрыз собаку, которая укусила Джима. С этого времени он стал кормить волка и скоро привязался к нему, и волк отвечал ему тем же, позволяя ему такие вольности, на которые никто другой не рискнул бы.
Кабатчик не был образцовым отцом. Он обыкновенно баловал своего сына, но иногда впадал в ярость и жестоко бил его за какую-нибудь безделицу. Ребенок скоро понял, что отец его бьет не за то, что он провинился, а за то, что его рассердили. Если бы, следовательно, ему удалось скрыться, пока гнев отца не пройдет, ему не о чем затем было бы и беспокоиться. Однажды, удирая от рассерженного отца, он бросился в конуру волка, и его серый кум, бесцеремонно разбуженный, повернулся к входу, обнажил двойной ряд клыков и ясно дал понять отцу: «не смей его трогать».
Если бы у кабатчика было в руках ружье, он уложил бы волка на месте, но, во-первых, за ружьем надо было идти, а затем было столько же шансов застрелить и сына; итак, он оставил их вдвоем, а через полчаса смеялся над всей этой историей. С этого времени маленький Джим направлялся к конуре волка всякий раз, когда бывал в опасности, и иногда единственный признак, что мальчик напроказил, заключался в том, что он лежал в конуре, забившись позади своего свирепого друга.
Экономия в оплате наемной прислуги – была основным правилом кабатчика. Поэтому, его «сидельцем» был китаец. Это было такое робкое, безобидное существо, что скрипач Поль не задумывался обижать его. Однажды, когда кабатчик куда-то уехал и китаец был один в трактире, Поль, уже пьяный, потребовал вина в кредит; Тунг-Линг, действуя на основании распоряжения хозяина, отказал. Его бесхитростное объяснение – «нет ничего хорошего, никогда не платить», – не только не уладило затруднения, но заставило спотыкавшегося Поля вернуться к стойке, чтобы смыть оскорбление. Сын Небесной Империи потерпел бы тяжкое телесное повреждение, если бы маленький Джим не был вблизи; он схватил длинную палку и так ловко подшиб ею скрипача, что заставил его растянуться на полу. Поль поднялся, клянясь, что убьет Джима. Но ребенок был уже у дверей и скоро нашел убежище в берлоге волка. Видя, что у мальчика есть покровитель, Поль поднял палку и с безопасного расстояния начал бить волка. Страшное существо неистовствовало на конце цепи; хотя ему и удалось отразить много жестоких ударов, хватаясь за палку зубами, но все же Поль сильно избил его. В это время Поль заметил, что Джим, который отчаянно ругал его из конуры, нервно возится, стараясь развязать волка, и что это ему скоро удастся. В самом деле, это было бы уже сделано, если бы волк не натягивал цепь.
Мысль очутиться во власти огромного зверя, которого он так разъярил, заставила храброго Поля содрогнуться от ужаса.
Из конуры слышался ласковый голос Джима: – Держись, волчок; подайся чуточку назад, и ты возьмешь его. Вот так, славный волчок. – Этого было достаточно; скрипач убежал, заботливо закрыв за собой ворота.
Так крепла дружба между Джимом и его любимцем. По мере того, как развивались природные силы волка, он давал ежедневные доказательства смертельной ненависти к людям, от которых пахло водкой, и ко всем собакам, причине его страданий. Эта особенность в соединении с его любовью к ребенку, – по-видимому, вообще все дети были включены в нее до некоторой степени – росла с его ростом и должна была отличать его до конца его жизни.
Глава III
К этому времени, т.е. к концу 1881 г. – собственники ранчо Qu’Appelle стали жаловаться, что волки, размножившиеся в их местности, совершают страшные опустошения в их стадах. Отравы и капканы не приносили никакой пользы. В это время один знатный иностранец – немецкий путешественник – появился в клубе в Виннипеге и заявил, что ему скоро пришлют несколько собак, которые легко смогут освободить страну от волков. Понятно, что его слушали с большим интересом. Скотоводы вообще страстные охотники, и мысль пособить своему горю разведением волкодавов – была очень соблазнительна.
Немец вскоре показал им образцы своих собак: двух великолепных немецких догов – одного светло-серого, другого темно-серого с черными пятнами и странными беловатыми глазами, которые придавали ему выражение необычайной свирепости. Каждое из этих громадных животных весило около двухсот фунтов. Они были мускулисты, как тигры; и немцу охотно верили, когда он утверждал, что этих двух собак более чем достаточно для самого большого волка. Он так описывал их способ охоты: все, что вам приходится делать – это показать им след, и, хотя бы это был вчерашний след, собаки бросаются по нему. Их нельзя сбить с толку. Они быстро находят волка, как бы он ни запутывал следы и как бы ловко ни прятался. Затем они нападают на него. Волк поворачивается, чтобы бежать, темная собака хватает его за ляжку и подбрасывает «вот так», – немец подбросил вверх кусок хлеба – затем, прежде чем он коснется земли, светлая собака хватает его за голову, другая за хвост, и они растерзывают его вот так...
Все это было хорошо; во всяком случае, скотоводы с нетерпением ждали испытания. Некоторые из фермеров утверждали, что больше всего шансов найти серого волка вдоль реки. Туда и направилась охота. После трехдневных безуспешных поисков, охотники решили уж разъехаться по домам, когда кто-то из них вспомнил, что в городе в одном трактире хозяин держит на цепи серого волка; он его, конечно, уступит за обычную сумму вознаграждения за голову волка; хотя этому зверю немного более года, но и этого достаточно для выяснения, что могут сделать собаки немца.
Стоимость волка сразу повысилась в глазах кабатчика, когда он узнал, для чего его хотят купить; кроме того, «ему было совестно». Вся его совестливость, однако, исчезла, когда охотники согласились с его взглядами относительно цены животного. Первой его заботой было удалить Джима; он послал его с каким-то поручением к бабушке; затем волка загнали в конуру, заколотили ее отверстие досками, поставили ящик на повозку и повезли в открытую прерию.
Собак с трудом сдерживали; они выходили из себя, как только почуяли волка. Но несколько сильных людей держали их на привязи, повозку провезли еще на полмили дальше; волка выгнали из конуры не без труда. Сначала он смотрел испуганно и мрачно. Он пытался спрятаться, но не делал никаких воинственных попыток; наконец, волк понял, что он свободен. Слыша свистки и крики, он побежал скользящей рысцой к югу; местность была холмистая. В это мгновение спустили собак, и они понеслись с яростным лаем за молодым волком. Люди с громким криком поскакали за ними. С самого начала было ясно, что волк не может ускользнуть. Собаки бежали гораздо скорее его, светлая была резва, как борзая. Немец был в неистовом восторге, когда они понеслись по прерии, явно догоняя волка с каждой секундой. Несколько пари было предложено за собак, но никто не принимал их; ставки принимались только за одну собаку против другой. Молодой волк бежал теперь быстрее, но не успел пробежать и мили, как светлая собака его настигла и бросилась на него.
Немец закричал: – Теперь смотрите; вы увидите, как волк взлетит в воздух.
Через мгновение животные схватились и отскочили друг от друга; никто не взлетел в воздух, но светлая собака покатилась на землю со страшной раной на плече; она во всяком случае не годилась больше для борьбы, если не была убита. Через десять секунд подбежала темно-серая собака, щелкая зубами. Эта встреча была так же быстра и почти так же непонятна, как первая. Животные едва прикоснулись друг к другу. Волк прыгнул в сторону, голова его на мгновенье скрылась из виду, настолько быстры были его движения. Пятнистая собака покатилась, обнаружив окровавленный бок. Подгоняемая людьми, она снова напала на волка, но в результате получила другую рану, которая научила ее быть осторожней с волками.
Охотники спустили еще четырех огромных собак. Вместе с собаками на волка наступали и люди, вооруженные дубинами и лассо, чтобы скорее покончить с ним. В это время на равнине показался маленький мальчик, скакавший на пони. Он спрыгнул на землю, пробился сквозь толпу к волку и обхватил его шею руками, называя его своим «любимым волчком», своим «дорогим волчком». Волк лизал его лицо и вилял хвостом; затем ребенок повернулся к толпе и сквозь слезы начал кричать... То, что он кричал, не годится для печати. Ему было только девять лет, но он был настолько же восприимчивым, насколько резким маленьким мальчиком. Он рос в дешевом трактире и, как способный ученик, усвоил грубые речи этого места. Он ругал охотников поодиночке и всех вместе; он не пощадил даже своего собственного отца.
Если бы взрослый человек кричал им в лицо такую грубую и оскорбительную брань, они, пожалуй, тут же покончили бы с ним, но это исходило от ребенка, и охотники не знали, что делать, а потому сделали самое лучшее, что могли. Они громко смеялись, – не над собою, это не считается приличным – но над немцем, знаменитые собаки которого были побеждены полувзрослым волком.
Джим запустил теперь свой грязный, залитый слезами маленький кулак в карман, и вытащил из кучи мраморных шариков, жевательной камеди, спичек, револьверных патронов и прочей контрабанды, кусок тонкой лавочной бечевки и обвязал ее вокруг шеи волка. Затем, продолжая всхлипывать, он направился домой на своем пони, ведя за собой волка, не забыв послать заключительную угрозу и анафему благородному немцу: «за два цента я бы натравил его на тебя, черт тебя побери!»
Глава IV
В начале зимы Джим слег, заболев лихорадкой. Волк жалобно выл во дворе, не видя своего маленького друга, и, наконец, по требованию мальчика, был допущен в его комнату, и там эта большая дикая собака – потому что волк это и есть – стала верно сторожить у постели своего друга.
Болезнь казалась сначала легкой, так что все были поражены, когда внезапно наступил поворот к худшему, и за три дня до Рождества Джим умер. Никто не оплакивал его так искренно, как его «Волчок». Большое серое животное жалобно выло в ответ на церковный звон, провожая в рождественский вечер тело маленького Джими на кладбище в Сан-Бонифас. Оттуда он вернулся во двор сзади трактира, но, когда его снова попытались посадить на цепь, он перескочил через забор и скоро скрылся из виду.
На следующую зиму старый траппер Рено со своей дочерью Нинетт, красивый метиской, поселился в маленькой бревенчатой хижине на берегу реки. Он ничего не слыхал о Джиме и был не мало удивлен, найдя волчьи следы по обеим сторонам реки между Сан-Бонифасом и Форт-Гарри. Он с интересом и недоверием слушал рассказы служащих Гудзонской компании, что большой серый волк поселился в этой местности и заходит по ночам даже в город, особенно же часто в лес около церкви св. Бонифация.
В рождественский вечер, когда церковный колокол снова зазвонил так же, как зазвонил в день погребения Джима, в лесу раздался одинокий и жалобный вой, который почти убедил Рено, что рассказы были правдивы. Он знал вой волков: вой о помощи, любовную песнь, одинокую жалобу и воинственный вызов. Это была одинокая жалоба.
Траппер подошел к берегу и издал ответный вой. Призрачная фигура вышла из отдаленного леса и перешла по льду туда, где сидел на колоде человек, неподвижный, как сама колода. Волк близко подошел к нему, обогнул его кругом, затем фыркнул, глаза его засверкали, он зарычал, как собака, которая несколько раздражена, и скользнул обратно в ночной мрак.
Таким образом, Рено, а за ним многие городские жители узнали, что огромный серый волк бродит по их улицам, «волк в три раза больше того, которого держали на цепи в кабаке Хогана». Он был грозой для собак, которых он убивал при всяком удобном случае, и некоторые говорили, – впрочем это никогда не было доказано, – что он растерзал одного метиса, возвращавшегося с попойки.
Этого-то Виннипегского волка я и видел из окна вагона на лесной поляне. Я стремился к нему на помощь, думая, что соотношение сил было безнадежно для него, но то, что я узнал позже, изменило это мнение. Я не знаю, как окончилась эта битва, но мне известно, что волка видели много раз и после того, а некоторых из этих собак так больше и не видели.
Таким образом, он вел самую странную жизнь для представителя своей породы. В лесах и степях он мог бы быть неограниченным властелином, однако, предпочитал жить в городе, среди постоянной опасности; каждую неделю, по крайней мере, ему грозила смертельная опасность, и каждый день был для него днем подвигов отваги. Он находил убежище иногда даже под деревянными тротуарами переулков. Ненавидя людей и презирая собак, он боролся с ними каждый день за свою жизнь, то отражая орды собак, то убивая их, когда они были одни или в небольшом числе; он пугал пьяниц, избегал людей с ружьями, научился избегать капканов и отравленных приманок, – каким образом, мы не можем сказать, – но это несомненный факт, потому что он или просто обходил их, или обращался с ними с презрением.
В Виннипеге не было улицы, которой он не знал бы; не было полисмена, который не видал бы его быстрой и темной фигуры, не было собаки, которая не забивалась бы в угол и не ощетинивалась бы, когда сплетник-ветер приносил доказательства, что Серый находится где-то по близости. Его единственным занятием была война, и весь мир был полон его врагами. Но в его мрачной, полу-мифической истории была одна светлая сторона: никто никогда не слыхал, чтобы Серый когда-либо обидел ребенка.
Глава V
Нинетт родилась в прерии. Она была очень похожа на свою мать-индианку, но унаследовала от отца-нормандца серые глаза. Это была миловидная шестнадцатилетняя девушка, считавшаяся в Виннипеге красавицей. Она могла бы выйти замуж за любого из самых богатых и степенных молодых людей этой местности, но, конечно, ее женское капризное сердце полюбило этого бездельника-скрипача Поля. Красивый малый, хороший танцор и недурной скрипач, Поль был желанным гостем на всех местных празднествах. Но он был горький пьяница, и про него даже говорили, что он уже женат, и жена его живет в Нижней Канаде. Рено решительно отказал ему, когда он явился просить руки его дочери, но отказ этот был напрасен. Нинетт всегда была послушной дочерью, но на этот раз она не послушалась и не захотела отказаться от своего жениха. В тот самый день, когда отец приказал ему уйти и больше к ним не приходить, она обещала ему встретиться с ним в лесу по ту сторону реки. Это было легко устроить, потому что она была набожной прихожанкой, а по льду к церкви было ближе, чем кругом через мост. Идя по занесенному снегом лесу на место свидания, она заметила, что за ней бежит очень большая серая собака. Собака казалась настроенной вполне дружелюбно, и девочка – потому что Нинетт до сих пор еще была в сущности ребенком – ее не боялась; но, когда она подошла к тому месту, где ее ожидал Поль, серая собака обогнала ее и бросилась вперед с грозным рычанием. Поль с первого взгляда увидал, что это огромный волк, и побежал, как жалкий трус, каким он и был. Он говорил впоследствии, что побежал за ружьем. Он, должно быть, забыл, где оно находилось, так как забрался на ближайшее дерево, вероятно, чтобы там искать его. Между тем Нинетт побежала домой по льду, чтобы сообщить друзьям Поля в какой он опасности. Не найдя никакого огнестрельного оружия на дереве, доблестный жених сделал пику, прикрепив свой нож к ветке, и сумел нанести ею волку болезненную рану в голову. Дикое существо страшно рычало, но с этой минуты держалось на почтительном расстоянии от дерева, явно обнаруживая, однако, намерение ждать, пока Поль не спустится на землю. Но приближение толпы людей, шедших на выручку, изменило намерение волка, и он ушел в лес.
Скрипачу Полю было легче объяснить свое поведение Нинетт, чем кому-либо другому. Он все еще был на первом месте в числе ее привязанностей, но в таких дурных отношениях с ее отцом, что они решили бежать, после его возвращения из Форт-Александра, куда он должен был по поручению агента Компании отвезти несколько посылок на собаках. Агент очень гордился своими дрессированными собаками – тремя большими поджарыми псами, с загнутыми, пушистыми хвостами; они были ростом с телят и очень сильны, но свирепы и необузданны, как пираты. Скрипач Поль должен был отвезти в Форт-Александр из Форта-Гарри много важных пакетов. Он был опытным погонщиком собак, что обыкновенно означает беспощадную жестокость. Он весело пустился утром вниз по реке, предварительно подкрепив свои силы изрядным числом глотков водки. Он рассчитывал вернуться через неделю с двадцатью долларами в кармане, и, добыв таким образом военные средства, привести в исполнение план бегства. Собаки понеслись вниз по реке по льду. Они быстро тащили санки, но поглядывали очень угрюмо, когда Поль щелкал длинным бичом и покрикивал. Санки быстро пронеслись мимо избушки Рено, и Поль, пощелкивая бичом, приветствовал рукой Нинетт, стоявшую у дверей. Санки с озлобленными собаками и пьяным погонщиком быстро скрылись за поворотом, и после этого никто больше не видал скрипача Поля.
В тот же вечер собаки поодиночке вернулись в Форт-Гарри. Они были забрызганы замерзшей кровью и поранены во многих местах. Но, странно сказать, они совсем не были голодны.
Немедленно послали людей по следу; они нашли посылки. Они лежали на льду нетронутыми. Обломки саней были рассеяны на протяжении мили или более вверх по реке; не далеко от посылок были найдены и обрывки платья, принадлежавшего скрипачу.
Дело было совершенно ясно. Собаки растерзали и съели своего погонщика.
Агент был страшно взволнован этим несчастным случаем. Это могло стоить ему его собак. Он отказывался верить донесению и решил проверить его лично. Рено, по его приглашению, отправился вместе с ним. Не доходя трех миль до рокового места, Рено указал на очень крупные следы, переходившие с восточного берега реки на западный, как раз за следами собак. Он проследил их назад приблизительно за милю или более на восточном берегу, и убедился, что животное, оставившее следы, шло, когда собаки шли шагом, и бежало, когда они бежали. Рено обратился к агенту и сказал:
– Большой волк шел все время за санями.
Они перешли, идя по следам, на западный берег. За две мили выше Кильдонанских лесов волк изменил свой ход, чтобы идти за следами саней, проследил их несколько ярдов, затем вернулся в лес.
– Поль что-то уронил здесь, может быть, пакет; волк обнюхал этот предмет. Он следил за ним до сих пор без определенной цели, но здесь он узнал, что это пьяница Поль, который ударил его по голове.
Милей дальше по следам было видно, что волк погнался по льду за санями. Следы человека исчезли; по-видимому, погонщик вскочил тут в сани и погнал собак. Здесь он перерезал веревки. Вот почему вещи были рассеяны по льду. Смотрите, как собаки скакали под кнутом. Вот здесь нашли в снегу нож скрипача. Он, должно быть, уронил его, пытаясь пустить его в ход против волка. А здесь – что это? – следы волка исчезают, но следы саней продолжаются. Волк, несомненно, вскочил на сани. Собаки в ужасе прибавили ходу; но на санях позади их совершалось дело мести. Через минуту все было кончено; здесь оба скатываются с саней; следы волка вновь появляются на восточной стороне реки и исчезают в лесу. Сани скользят к западному берегу, где через полмили, они, вероятно, зацепились за пень и разбились.
Снег также сообщил Рено, что собаки запутались в упряжи, передрались, освободились и, поскакав домой разными путями вверх по реке, собрались у трупа своего недавнего палача и сожрали его.
Это было очень дурно со стороны собак, но все же они были оправданы от обвинения в убийстве. Убийство было несомненно совершено волком. После того как чувство ужаса прошло, Рено с облегчением вздохнул и добавил:
– Это Серый. Он спас мою дочурку от пьяницы Поля. Он всегда хорошо относился к детям.
Глава VI
Это происшествие послужило поводом к большой облаве, которая была назначена на Рождество, – ровно через два года после похорон маленького Джима. Почти все собаки этой местности были собраны на охоту. Три собаки, везшие Поля, были также там, – агент считал их присутствие важным; там были доги и ищейки, масса фермерских собак и всякого сброда. Целое утро собаки рыскали по всем лесам к востоку от Сан-Бонифаса, но без всякого успеха. К полудню было сообщено по телефону, что следы волка замечены вблизи лесов Ассинибойна, к западу от города; час спустя, охота с лаем неслась по горячим следам виннипегского волка.
Его преследовали стая собак, пестрое сборище всадников и толпа людей и мальчишек пешком.
Серый не боялся собак, но людей он считал опасными, так как знал, что у них имеются ружья. Он направился к темной линии лесов Ассинибойна, но, благодаря открытой местности, всадникам удалось преградить ему дорогу. Он спустился в ложбину и, таким образом, избегнул уже летевших в него пуль. Затем он направился к колючей проволочной изгороди и, миновав ее, избавился на некоторое время от всадников, но все еще должен был держаться ложбины, защищавшей его от пуль. Собаки начинали уже наступать на него. Все, чего он мог бы просить у Провидения, заключалось бы, вероятно, в том, чтобы его оставили одного с ними, сорок или пятьдесят против одного; он принял бы неравный вызов. Собаки теперь окружили его, но ни одна не осмеливалась на него напасть. Одна тощая собака, рассчитывая на свою быстроту, подбежала к нему, наконец, с боку, но получила от него удар, который уложил ее на месте. Охотники вынуждены были сделать длинный объезд. Охота направлялась к городу, и оттуда выбежало еще больше людей и собак, чтобы принять участие в борьбе.
Волк направился к знакомому убежищу, к бойням, и стрельба прекратилась вследствие близости домов и собак. Собаки, действительно, окружили теперь волка таким тесным кольцом, что всякое дальнейшее бегство было для него уже невозможно. Он искал такого места для окончательной схватки с ними, где бы ему не грозило нападение сзади, и, заметив деревянный пешеходный мостик через водосточную канаву, вспрыгнул на него, оглянулся по сторонам и остановился, держа свору на почтительном расстоянии. Люди принесли инструменты и разрушили мостик. Он спрыгнул оттуда. И вот впервые при дневном свете, стоял, на глазах всех своих врагов, мрачный истребитель собак, бестелесный голос лесов Сан-Бонифаса, прославленный виннипегский волк, зная, что должен умереть, готовый к смерти, но желая достойно сразиться.
Глава VII
Наконец, после трех долгих лет борьбы он стоял перед ними, один против четырех десятков собак и людей с ружьями, готовых поддержать их; он встречал их так же решительно, как в тот зимний день на лесной поляне, когда я видел его из окна вагона.
То же выражение читалось на его губах; мускулистые бока его чуть-чуть вздымались, но зелено-желтые глаза были спокойны.
Собаки бросились на него, при чем во главе их были не огромные собаки агента, – они, очевидно, знали слишком много для этого, – но бульдоги из города; послышалось топанье многочисленных ног; глухое ворчание сменило визг своры; раздался хряск ужасных челюстей; атака мгновенно отхлынула обратно, и опять он стоял один, мрачный и величественный старый разбойник.
Три раза бросались собаки и три раза терпели поражение. Смелейшие из них полегли возле него. Первым суждено было погибнуть бульдогу.
Научившись осторожности, собаки держались теперь дальше от него и менее уверенно; но его широкая грудь не обнаруживала еще признаков слабости; прождав нетерпеливо новой атаки, он выступил вперед на несколько шагов и, таким образом, дал охотникам долгожданный случай стрелять. Раздались три ружейных выстрела, и Серый упал на снег.
Его жизненный путь, полный борьбы, был, наконец, окончен. Он сделал свой выбор.
Его дни были кратки и полны быстрых событий. Вместо многих лет мирной жизни он прожил три года ежедневного горя.
Он выбрал свой путь, новый путь, трудный и короткий. Он предпочел выпить свою чашу одним глотком и разбить сосуд, но оставил зато бессмертное имя.
Кто может заглянуть в душу волка? Кто может указать нам мотивы его действий? Зачем он привязался к месту бесконечной скорби?
Причиной этого не могло быть незнание другой местности, потому что страна обширна, пищи везде вдоволь; и он был известен, по меньшей мере, до Селькирка.
Не могло им руководить и мщение.
Ни одно животное не отдаст всей своей жизни, чтобы искать мести. Этого рода злые страсти доступны только человеку. Животное ищет мира.
Остается, следовательно, одно только объяснение: узы, приковавшие его, сильнейшие узы, какие только возможны, величайшая сила на земле – любовь.
Волк погиб.
Чучело его сгорело во время пожара гимназии, но дьячок церкви св. Бонифация до сих пор утверждает, что в ответ на колокольный звон в канун Рождества всегда раздается мрачный и меланхоличный волчий вой на лесистом кладбище в ста ярдах от церкви, где похоронен маленький Джим, единственное существо, относившееся к виннипегскому волку с любовью.
