Вор-воробей
Автор: Вл. Алешин, 1907 г.
– «Повадились к нам воробьи на огород – горох клевать», – рассказывал собравшейся детворе сторож Матвей Иванович, – «и ничем не могли мы их отвадить: и пугала-то ставили, и трещотки заводили – ничего не помогает; сначала как будто боятся, а потом, глядишь, попривыкнут, и снова за старое – горох, значит, клевать.
Ну, вот, надумали мы об ту пору силки расставить и живьем переловить серых мошенников. Наладили мы это силки, убрали пугала и трещотки, расставили силки в огороде и положили на них приманки – тех же гороховых стручьев нарвали. Ну, вот, ждем это мы их, пождем – вот, мол, битком силки воробьями набьются, а как пошли поутру в огород силки глядеть, смотрим – все пусты, и только в одном серый разбойник запутался: пищит, трепыхается, тятьку с мамкой, видно, зовет. Подошел это я к силку, выпутал из него воробья, гляжу – и взаправду молодой.
Что ты будешь тут делать – ничего не берет; видно, старый плут-воробей начальствует у них в стае – ничем его не проведешь!
Ну, вот думал я, думал, что теперь делать с крылатыми воришками, и надумал я напоследок вот что: валялась у нас в сарае старая клетка; не знаю, как она к нам попала и что с ней делали прежде, только взял я эту самую клетку, посадил в нее молодого воробья, что в силок попался, и выставил клетку посередь огорода.
А сам думаю это про себя: прилетят, мол, воробьи, увидят, в какую беду товарищ попал, в тюрьму, мол, железную запрятали молодчика – все испугаются и перестанут в огород летать: ведь всякому своя шкура-то дорога, хотя бы и серая...
Ну вот, поставил это я, значить, клетку, положил воробью гороху, чтоб было ему чего клевать, а сам в кустах схоронился и жду, что будет...
Сидит мой воробей в клетке час и два, к гороху не притрагивается, а все пищит этак жалобно как-то, словно кличет кого-то...
И вот, слышу я – «пип, пип» – кто-то ему отвечает как будто... Оживился мой пленник, завозился в клетке и стал еще громче выкликивать... Вдруг, слышу: «ффррр», – стайка прилетела и расселась по забору, щебечут этак тихонько, словно промеж себя речь ведут. Потом, гляжу, вспорхнул один воробышек с забора и – шасть прямо к железной клетке. Сел он на перекладинку возле клетки и что-то прочирикал, а у самого, вижу, в клюве зажато что-то... Молодой, что в клетке сидел, подскочил сейчас к старому, просунул нос между прутьями и рот свой разинул, а тот ему живехонько сунул в глотку корм и – фффррр, – улетел назад к своим. Так они его все и кормили через прутья: то один, то другой прилетит, и каждый принесет ему чего-нибудь поесть.
Держал я его в клетке, держал, а у них никакого страху, только норовят узнику пособить.
Взял я наконец клетку, открыл ее да и говорю этак в шутку: Ну, брат, видно, не справиться мне с вашим воробьиным племенем, а в тебе в одном корысти не много: лети ты себе к своим или куда вздумаешь – лишь бы подальше от моего огорода.
И выпустил воробья.
И что же, вы думаете? – С той самой поры пропали воробьи из моего огорода. Не знаю, куда они девались, а только гороху моего больше не трогали.
Вот какие, значит, дела бывают на свете, пра-аво.
На что уж воробей птица вороватая, – а тоже обхождение человеческое понимает».
