Жизнь и превращения лягушки
Автор: Надежда Каракаш, 1903 г.
На исходе февраль-бокогрей. Позабыли городские дети веселую елку; давно увезли ее со двора вместе со снегом на свалку. На днях ездили за город и наняли дачу в Окуловке, возле бедной деревушки Заманиловки. Ждут, не дождутся деревенские ребятишки петербургских дачников. Каких-то нынче дачников Бог пошлет? Станут ли их, деревенских ребят, в свой сад пускать, в кухню погреться?
Почернел снег на полях, побежали ручьи, вздулись речки, дороги испортились: ни пройти, ни проехать.
Замечают ребята, как раннею весною воробьи и вороны гнезда поправляют, садятся на яйца. Прилетели первые перелетные птицы грачи из вороньего рода: налетели на опушку березовой рощи, на свои прежние гнездовья, и подняли крик, затеяли ссоры, дерутся, бранятся, кто посильнее – лучшие места занимает; кто послабее, тот без места остался и строит себе новые гнезда.
Далеко еще до кукушкина кукованья, еще дольше до соловьиного пения. Но вот наступил теплый, ранний весенний вечер. Тают на пруде, последние льдинки. Накричались грачи перед сном, замолчали, усевшись на гнездах, молчат по хлевам застоявшиеся за зиму деревенские коровы и овцы. Тихо в деревне в первый теплый весенний вечер; ветер не шелохнет топких, еще голых березовых веток.
И вдруг на пруде проснулись лягушки. Всплыли наверх, выставили из воды свои треугольные морды с ноздрями; блестят при месячном свече их большие выпуклые желтые глаза с продолговатым зрачком. Одна большая лягушка уселась на берегу у самой воды, расправила поудобнее ножки и рассудительно квакнула:
– Куакс-куакс!
– Брэ-ке-ке-ке-ке-ке! Брэ-ке-ке-ке-ке-ке! – проскрежетал ей в ответ целый огромный хор лягушек, не открывая тонкогубого рта, прорезанного до самых ушей.
– Куакс-куакс! – спокойно запевала лягушка.
– Брэ-ке-ке-ке-ке-ке! – с азартом отвечали другие, и при этом из углов рта у них выпячивались большие прозрачные кожистые пузыри, и от этого они кричали так громко, что беловолосая деревенская девочка, хозяйская дочка, услышала и проснулась на лавке в своей избушке.
– Нянька, а нянька! – позвала она другую девочку постарше, – слышь, лягусецки кричат. Знать, скоро дацники переедут.
– Спи, родная, спи, – отвечала нянька, хозяйская воспитанница: – господа приедут, когда кукусецка прилетит. Девочки повертелись, почесались и скоро заснули в теплой избе, где пахло жилым духом и черным хлебом. А лягушки кричали и веселились до вторых петухов. Когда чуть-чуть забрезжил свет, они замолчали, потому что воздух похолодел и пруд опять затянуло тоненькой ледяной пленкой.
Но не даром кричали лягушки; они толковали о семейных делах: не пора ли икру метать, не нагрянут ли снова морозы, проснулись ли мошки и слизни в лесу, можно ли на удачную охоту надеяться, – и решили, что можно, что икру метать – самое время, и с радости расквакались еще громче.
Услыхали это мужики в деревне, и начали сохи чинить, зерна для посева готовить. Наметали лягушки икры в воду многое множество, да не как-нибудь бросили, а окутали каждую икринку мягким, прозрачным студнем: и тепло в нем черным икринкам, и просторно, и безопасно. Пока икринки лежали на дне, прилетела кукушка, а за нею переехали дачники. Стало тепло, зазеленел пруд, и студень с икрою всплыл на поверхность. Но не могут повредить икринкам ни жадные личинки стрекоз, ни водяные жуки, ни хищные рыбы: никто не может захватить скользкого студня, кроме одной широконосой утки, да и этот враг налетает не часто. Дачников мальчик хотел было захватить их палкой, да и тот не мог. Солнце нагревает черные икринки под студнем, как огурцы под стеклом в парнике, и они быстро растут. И вот в них зашевелилось маленькое черное существо с тоненьким хвостиком, с маленькой головкой; тесно ему стало в икринке, лопнула она, и он вышел; прорвал студень и выплыл на простор. Около головки у него для дыхания вырос кружевной воротничок – жабры, но ни есть, ни видеть наш головастик еще не умеет; плавает кое-как наудачу, сам не знает, зачем. Вырос немножко, потолстел, глаза у него раскрылись, образовался рот, и стал он настоящим веселым головастиком с хвостиком; наружные жабры пропали, внутри тела образовались другие жабры, а на губах вырос роговой клюв, как у птички, но такой маленький, что совсем незаметно. Головастик ловко плавает и ест все, что ни попало: тину, мелкие водяные растения и мелких водяных животных.
Прошло немного времени, и у головастиков стали расти задние ножки, еще через неделю – передние; в теле образовались легкие, которыми можно дышать только чистым воздухом, и стали головастики время от времени выплывать на поверхность и дышать. Тогда и хвостик стал уменьшаться, и остался наконец один отросточек, и головастик стал похож на лягушку: глаза на выкате, клюва уже нет, рот широкий, – позади глаз кончается, на спине вырос горбик, как у настоящей лягушки.
Вышли лягушечки из воды и стали жить и на земле и в воде, сделались земноводными. Теперь уже не хотят они больше питаться растениями, а едят одну только животную пищу, да и то такую, которую сами изловили: убитых не берут, как настоящие хищные звери. На охоту вечером выходят и охотятся целую ночь; поедают слизняков, улиток, которые портят наши огородные растения, ос, комаров, мошек.
Лягушка подбирается к добыче потихоньку, подкрадывается, как кошка, и прыгает, но хватает не лапами, потому что пальцы у нее слабые, без костей, и не зубами, потому что и они слабы, а языком. Язык у нее особенный: он прирос к глотке не задним концом, как у всех, а передним, и покрыт липкою слизью: как только подберется лягушка близко к добыче, или неосторожная муха сама подлетит, так и шлепнет лягушка языком по мухе; муха прилипнет и очутится во рту у лягушки, а оттуда уж не уйти: на нёбе лягушки есть зубы, слабые, маленькие, жевать она ими не может и глотает все целиком, но назад добычу они не выпустят. Днем, а особенно в жаркий день, лягушки не выходят; сидят где-нибудь в тени, в укромном местечке, или в пруду, выставив морды, или распластавшись на воде, словно мертвые, греются, – тепло они любят, только сухости не выносят: ведь они никогда не пьют ртом, а впитывают воду через кожу: она всегда должна быть мокрая, скользкая; если засохнет кожа, она не может впитывать влагу, и лягушка скоро от этого умирает.
Весело и сытно живут лягушки целое лето, но вечерам дружный концерт задают, а часто кричат и днем, надувают свои горловые пузыри, так что за версту слышно:
Живут они большим обществам, но друг в друге ничуть не нуждаются: детей не воспитывают, а напротив, часто сами их поедают; вместе не охотятся, сторожей на случай опасности не ставят, друг друга не любят и часто ссорятся, друг другу завидуют: увидит одна лягушка осу, и подстерегает; заметить это другая лягушка, и скачет туда же, вспугнет добычу, оса улетит и никому не достанется.
Живут лягушки припеваючи, охотятся, а лето проходит. Пропали комары и мухи, нет больше слизней, убрали огородные овощи, уехали дачники, кончились грибы, наступают морозные утренники; уже не задают лягушки концертов, а сидят, спрятавшись, закрывши глаза по укромным местам; холодно, голодно. Начало пруд по утрам затягивать ледяною корою, того и гляди, совсем замерзнет.
Нет, пора, пора на покой! Чувствуют озябшие лягушки приближение зимы, и тихо, тяжело ползут и прыгают к пруду, нет силы, нет голосу. Сели у берега, подумали немножко и прыгнули в воду, проплыли еще раз, с вольным воздухом, с землею попрощались и канули на дно; зарылись в мягкую тину, прижали передние и задние ножки, зажмурили глаза, пошевелились еще разок, чтобы улечься удобнее, и замерли; не дышат, не едят, не шевелятся.
Наступили морозы; все толще и толще лед на пруде, намело снегу в сугробы, избушки в деревне засыпало по самую крышу, поднялась страшная вьюга, подхватила снег с пруда и вымела его начисто, а мороз прохватил его до самого дна. Но ничего не чуют лягушки в своем мертвом сне; коченеют в тине ножки, до самого сердца забрался мороз, и в сердце лягушки образовался кусочек льда.
Что же это такое? Замерзла она или спит? Что это – жизнь или смерть?
Прошли крещенские морозы, прошли и последние, «сретенские», на исходе «февраль-бокогрей». Тает в марте лед на пруде. Тает лед в сердце лягушки. Плавают на пруде последние льдинки, и вдруг в первый теплый, весенний день разом ожили, проснулись лягушки, всплыли наверх, отогрелись.
– Куакс, куакс! – рассудительно квакнула большая лягушка.
–Брэ-ке-ке-ке-ке! Брэ-ке-ке-ке-ке! – громко подхватил веселый, радостный хор...
Да и как им не радоваться?
