Маленький герой
Автор: Сэтон Томпсон
Глава I
Чинк был настолько велик, что считал себя очень замечательной собакой. Чинк и вправду был замечателен, но не тем, чем он воображал себя в своих заветных мечтах. В нем не было ничего свирепого, страшного; он не обладал ни особенной силой, ни быстротой, но зато он отличался добродушием и шумным весельем, а дурашливостью он превосходил любого щенка, грызущего даже своего хозяина.
Хозяин его, Биль Обрей, давно жил в горах, пониже вершины Гарнет, в парке Йелостон. Тихое местечко это находилось далеко от большой дороги и до прихода нашей партии представляло из себя совсем мирный уголок. В этой глуши у Обрея не было ни одного товарища, кроме его буйного лохматого щенка.
Чинк не мог и пяти минут посидеть смирно. Его можно было заставить сделать что угодно, только не сидеть тихо. Щенок постоянно старался совершить какую-нибудь невозможную проделку. Так, например, он раз провел все утро в попытке забраться на верхние ветки высокой прямой сосны, где он увидел белку.
В продолжение целых недель его заветной мечтой было поймать сурка, которых много водилось в той местности. Надо вам сказать, что у этих зверьков есть привычка сидеть совершенно неподвижно на задних лапах, прижав плотно к телу передние лапки, так что их легко принять в этом положении за колышек, вбитый в землю. Сколько раз нам самим случалось подходить с лошадью к такому колышку, чтобы привязать ее к нему, и мы замечали свою ошибку только при виде исчезающего на наших глазах зверька, который в одну секунду скрывался в своей норе, презрительно фыркнув на нас.
Чинк задумал овладеть сурком с первого же дня, как он поселился здесь. Конечно, он, по своему обыкновению, принялся за охоту не так, как нужно. Он всякий раз начинал с того, что хитро удалялся от того места, где сидел сурок, но, прокравшись некоторое время между холмиками, он терял терпение, и его возбуждение доходило до крайней степени; тогда Чинк выпрямлялся и летел к сурку, который продолжал изображать из себя неподвижный кол, но в то же время исподтишка зорко следил за приближающимся щенком.
Глупый щенок все более и более возбуждался, пока, наконец, не терял вполне самообладания и с лаем не бросался на намеченную добычу. Он готов уж был схватить сурка, когда осторожный зверек под самым носом щенка нырял в землю, фыркнув самым насмешливым образом и бросив ему задними лапами пригоршню земли прямо в открытый рот.
Каждый день повторялась та же история, а Чинк все не сдавался. Он был, по-видимому, убежден в силе постоянства. В конце концов, он добился некоторого успеха, хотя и не лестного для его самолюбия. Однажды, прокараулив долго крупного, весьма соблазнительного сурка, проделав затем с ним все свои обычные, нелепые приемы осады, он бросился и схватил... деревянный кол! Если кто-нибудь сомневается в том, что собака отлично понимает, когда она сделала глупость, то поведение Чинка в этот день могло бы вполне убедить его в этом: щенок сконфуженно ушел за палатку хозяина и долго не показывался оттуда.
Однако неудача оставила неглубокий след в уме Чинка. Трудно было сразить его природную веселость. Он готов был приняться за всякое дело с неутомимой энергией и очень малой долей расчетливости.
Радости его не было конца, когда являлась возможность над чем-нибудь суетливо похлопотать.
Надо ли было кидаться с лаем на всякого прохожего, на пасущегося теленка, на проезжую телегу, случалось ли, что кошка из соседней сторожки пробиралась куда-нибудь, Чинк считал своей священной обязанностью перед нами, перед кошкой и самим собою прогнать непрошенную гостью домой. Двадцать раз в день щенок кидался за шапкой хозяина, который бросал ее в осиное гнездо и приказывал собачонке принести ее ему.
На развитие разума, хорошего здравого собачьего смысла в Чинке, пошло не мало времени, но тем не менее мало-помалу события ежедневной жизни воспитывали и учили его. С течением времени он стал понимать, что у подводчиков есть длинные кнуты и что за подводами большею частью следуют довольно злые собаки; понемногу он узнал, что копыта лошадиные не лучше зубов этих собак, что у телят имеются родственники со здоровыми рогами и что кошка тихоня может оказаться хорьком, а осы мало похожи на бабочек.
Глава II
Все ошибки Чинка, как камни в своде, служили к постепенному созиданию его характера; заключительным камнем свода явилась самая крупная его ошибка по отношению к одному большому степному волку. Ошибка эта довершила развитие Чинка, вызвав в нем все сильные черты его природы.
Волк жил недалеко от нашего лагеря и, как видно, скоро сознал выгоду своего положения, так как в нашем лагере было запрещено стрелять или еще каким-нибудь образом вредить диким зверям, населявшим эту местность. Полагаясь на свою безопасность, волк каждую ночь подкрадывался к нашему лагерю в поисках за отбросами со стола.
Сначала я увидел его следы в некотором отдалении, как будто он ходил кругом лагеря, но не смел подойти близко. Потом до нас стали долетать звуки его заунывной вечерней и утренней песни. Затем я увидел ясно его следы подле мусорной ямы, где я каждое утро искал следов ночных посетителей из звериного мира. Наконец, волк отважился показаться вблизи лагеря среди белого дня. Кончилось тем, что он стал постоянно бродить около нашей стоянки, подхватывать все, чем только можно было поживиться, или же преспокойно садился где-нибудь на возвышении на виду у всех.
Однажды, заметив его шагах в пятидесяти на маленьком холмике, кто-то из нас вздумал подшутить над щенком и сказал ему, показывая на волка: «Видишь, Чинк, этого волка, как он над тобой посмеивается. Прогони его оттуда».
Послушный щенок важно бросился по указанному направлению, желая отличиться перед нами. Волк вскочил и начал удаляться легкими прыжками. Чинк бросился за ним. Гонка длилась на расстоянии четверти мили, но скоро началось нечто посерьезнее: отбежав на приличное от нас расстояние, волк повернул назад и сам погнался за своим преследователем.
Чинк смекнул, что он попал впросак и напряг все силы мускулов, чтобы скорее добежать до лагеря. Однако волк бежал быстрее, скоро настиг собачонку и стал щипать его то с той, то с другой стороны с видимым наслаждением.
Чинк лаял, визжал и убегал во весь дух, но волк не давал ему вздохнуть до самого лагеря.
Еще один случай, хотя и менее неприятный, научил щенка остерегаться волка. Чинк решил впредь оставить его совсем в покое, но волк думал иначе; очевидно, он открыл для себя новую, очень веселую забаву. Каждый день он являлся довольно близко к нашим палаткам в полной уверенности, что никто не будет в него стрелять, и караулил Чинка, не давая ему прохода. Щенок понял, что если он отойдет от палатки хотя бы на сто шагов, волк пустится за ним и будет бросаться на него, кусать и рвать его до тех пор, пока не загонит к дому, и не смел с тех пор ни на шаг отойти от палатки.
Случалось даже, что когда мы отправлялись в поездку, а щенок бежал следом за нами, дерзкий волк и тут не оставлял его в покое. Он приставал к нему так, что портил Чинку все удовольствие от прогулки, но в то же время держался поодаль от нас, когда мы подбирали камни с дороги, чтобы прогнать его.
День за днем повторялись те же проделки волка, так что, наконец, жизнь Чинка превратилась в одно сплошное мучение.
Однажды Обрей вздумал передвинуться со своей палаткой выше по реке, и мы потеряли волка из вида по той причине, что он тоже перешел выше, не оставляя преследованья несчастного щенка. Жизнь Чинка была ужасна, но хозяин только смеялся над ним.
У Обрея была несчастная слабость к бутылке. Он говорил, что ушел из лагеря потому, что на новом месте лучше трава для лошади, но на самом деле он искал уединенья, чтобы никто не мешал ему пить. Вино действовало на него пагубно: после первой бутылки он начинал пить запоем. На второй же день после его переселения его потянуло на настоящий кутеж, и он уехал за горы к ближайшему трактиру. Садясь на лошадь, он сказал щенку: «Чинк, береги палатку».
Глава III
Несмотря на то, что Чинк был еще глупым щенком, в нем была заложена природой верность сторожевой собаки; хозяин знал, что он сбережет его добро, насколько сумеет.
К вечеру мимо палатки Обрей проходил горец; он остановился и, согласно обычаю, крикнул:
– Эй! Биль! Послушай, Биль!
Не получая ответа, он подошел к входу, но здесь его встретило злобное ворчание странного щенка с взъерошенной шерстью. Чинк угрожающе заворчал на пришельца, давая ему знать, что внутрь палатки ему не войти.
Горец понял сущность дела и отправился дальше.
Настал вечер, а хозяин не вернулся; щенок начал ощущать сильный голод. В палатке лежал в мешке хороший кусок ветчины, но ветчина была неприкосновенна в глазах Чинка. Ведь хозяин велел ему стеречь свое имущество. Щенок лучше околел бы с голоду, чем тронул хозяйское добро.
Он решился выйти на лужайку, надеясь поохотиться на мышей и хоть немного утолить ими свой голод, но вдруг, откуда ни возьмись, выскочил волк, преследователь Чинка. Преследование началось снова и окончилось только тогда, когда Чинк скрылся в палатке.
Тут с ним произошла необыкновенная перемена. Он вспомнил свою обязанность, и эта мысль вдохновила его, как вдохновляет кошку опасность, угрожающая ее котятам, превращающая ее в настоящего тигра.
В ту минуту, как Чинк увидел волка, намеревавшегося проникнуть в палатку хозяина, он забыл все свои страхи и встретил врага с свирепым и грозным видом.
Звери отлично чувствуют добро и зло. Духовное мужество и трусость присущи им так же, как и людям. Мужество было все на стороне маленькой испуганной собачонки; оба зверя, казалось, сознавали это. Волк удалился с ворчанием, поклявшись про себя разорвать собачонку в клочки при первом удобном случае. Но в палатку он все-таки не решился вторгнуться.
С этого часа началась правильная осада. Немного погодя, волк вернулся, обошел палатку, взрывая землю задними ногами, потом снова сунулся к входу и снова был встречен маленьким Чинком, который, несмотря на смертельный страх перед волком, вооружился храбростью, увидав попытку овладеть волка имуществом хозяина.
Все время осады щенок голодал. Раза два в день он едва мог выскользнуть, добежать до ручья и напиться, но поесть в такое короткое время он не мог ничего найти. Конечно, ему легко было бы прогрызть дыру в мешке и достать ветчину, но этого он не хотел сделать: ведь хозяин поручил ему оберегать свою провизию.
Было еще одно средство найти пищу: стоило щенку убежать в наш лагерь, и его, наверное, хорошо бы накормили; но он не хотел покинуть своего поста ни за что на свете. Несчастие развило в нем настоящую собачью верность. Он не обманет хозяина, лучше он умрет на своем посту, если будет надо, в то время как хозяин его предается пьяному разгулу.
В продолжение четырех дней и четырех ночей собачонка стояла на дежурстве у входа в палатку хозяина, оберегая его добро от покушения волка, которого сама она смертельно боялась.
На пятое утро Обрей, наконец, опомнился и понял, что он не дома, что он покинул уж несколько дней палатку, оставленную им на попечение щенка. Ему надоело пить; он сел на лошадь и отправился домой совершенно трезвый, хотя и чувствовал себя еще довольно шатким в седле.
На полдороге от дома ему пришло на ум, что он ничего не оставил собачонке есть.
«Надеюсь, что эта скотинка не всю мою ветчину испортила», подумал он и поспешил к гребню холма, с которого открывался вид на его палатку. Вот она показалась вдали, а перед входом свирепо рычали, ощетинившись друг на друга, волк и бедный маленький Чинк.
– Батюшки! – воскликнул Обрей, – я и позабыл про этого проклятого волка. Бедный Чинк! Невеселое же время выпало на твою долю! Удивляюсь, как он еще жив остался и палатка цела.
Бедная собачонка выдерживала последний натиск врага; силы ее были истощены; ноги тряслись от голода и страха, но мужество не покидало ее; она решилась умереть, защищая палатку хозяина.
Обрей с одного взгляда понял все, что произошло здесь за время его отсутствия. Подскакав к палатке, он увидал, что ветчина его не тронута. Итак, собака пять дней голодала, оберегая его пищу и дом!
Когда щенок подполз к хозяину, дрожа от только что пережитого страха, и стал лизать его руки, глядя ему в лицо с таким выражением, как будто он говорил: «я исполнил твое поручение, хозяин», старый горец расчувствовался. В нем что-то внезапно перевернулось, и вряд ли он когда-нибудь после этого мог вернуться к старым дурным привычкам.
– Чинк, дорогой товарищ! – сказал он со слезами на глазах, – я подло с тобой поступил, а ты отплатил мне добром за зло. Даю тебе слово, что я никогда этого не забуду. Как ты со мной поступил, так и я впредь буду с тобой поступать. Спасибо тебе, мой маленький герой!
