Мишкин чижик
Автор: Вл. Алешин, 1907 г.
Для семьи приказчика Фокина настали тяжелые дни: он заболел, долго пролежал в больнице и потому потерял свое место. Семья же была велика: она состояла, не считая его самого, из пяти душ: жены с грудным младенцем, двух девочек и десятилетнего старшего сына Мишки, который ходил в городскую школу.
Оправившись после болезни, Фокин принялся искать новое место. Он не был ни пьяницей, ни гулякой, но места найти ему не удавалось. Между тем семье нужно было кормиться, нужно было платить за квартиру, и вот пришлось им теперь закладывать и продавать разные домашние вещи, приобрести которые в свое время было не так-то легко. Один за другим уходили из дому самые необходимые предметы, – это был ряд каких-то похорон. Но прежде чем решиться унести вещь из дому, с тем, чтобы продать ее на толкучке или старьевщику, – долго говорили, вздыхали, но потом все-таки завязывали ее в платок и уносили. Обидно было еще то, что давали-то за них всегда ничтожную цену. Но что делать, надо было чем-нибудь жить.
Дети не испытывали того огорчения, которое испытывали отец и мать, но и они чувствовали, что не ладное что-то творится в доме. Видя печальные и озабоченные лица родителей, ребята притихали и с недоумением следили за этим медленным опустошением их жилища. Продавалось все, что имело какую-нибудь ценность. Сначала было продано лучшее платье, затем ушли стенные часы, за ними последовал самовар, так что воду для чая пришлось кипятить на шестке, в жестяном чайнике.
Расстаться с этими двумя вещами было особенно тяжело. Часы играли важную роль в жизни семейства: они показывали время отправления отца – на службу, Мишки – в школу, а для оставшихся – время возвращения того и другого домой. Они показывали время обеда, ужина, чая, и только самый младший член семейства не обращал никакого внимания на их указания и просыпался иногда среди ночи, засыпал днем и просил есть всегда, когда ему только хотелось, а это случалось с ним, как и всегда с маленькими детьми, очень часто. Кроме того, тиканье часов, их жиденький бой вносили столько оживления и были так привычны для слуха, что когда их унесли, то все почувствовали, что дом опустел, лишился чего-то очень важного, словно перестало биться чье-то сердце...
Еще пустыннее и печальнее стало в доме после того, как расстались с самоваром, вокруг которого обыкновенно собиралась вся семья. Его бодрое клокотание и шум приветствовали детей по утрам, а воркотня и нежные песенки усыпляли их по вечерам; около него всегда было так тепло и уютно; кроме того, он забавлял детей, отражая на своих блестящих и пузатых боках их рожицы, которые принимали самые уродливые, забавные и смешные формы.
Таким образом гнездо, свивавшееся так долго, с таким старанием, заботливостью и любовью и стоившее стольких трудов, расползалось теперь во все стороны, и вместо прежних тихих радостей и тихого семейного счастья в доме появилось уныние.
Дети долго горевали о часах и самоваре, но у них еще было не мало других вещей, которых никто не мог отнять у них, да и кому были нужны тряпичные куклы с лицами, разрисованными чернилами, или Мишкин чижик, сидевший в старой клетке, под окном.
Это был самый простой, самый обыкновенный чижик, но его хозяин, Мишка, держался совсем другого мнения на этот счет: он думал, что его чиж особенный и очень необыкновенный, что другого такого чижа не сыщешь во всем свете. Впрочем, надо рассказать все по порядку сначала о Мишке, а потом о его приятеле чижике.
Мишка увлекался в разное время собиранием различных предметов и составлением из них коллекций. Сначала он собирал пуговицы – подбирал их на улице, выпрашивал у матери, выменивал у товарищей школьников, – словом, умножал свою коллекцию всевозможными способами. Особое, почетное место в этой коллекции занимали форменные медные пуговицы; он чистил их толченым кирпичом и суконкой так, что они сверкали словно золото.
От пуговиц Мишка перешел к перьям, а от них – к папиросным коробкам с картинками, но все это скоро ему надоело. Папиросные коробки он подарил своим сестрам, и те стали строить из них целые дома и дворцы для своих тряпичных кукол. Эти чумазые куклы превратились в прекрасных принцесс, когда поселились в этих богатых хоромах... Наконец Мишке захотелось завести какого-нибудь живого друга. В одно из своих похождений на чердак Мишка нашел старую поломанную клетку. Это дало ему мысль обзавестись птицей. Клетку он старательно поправил и починил, оставалось найти теперь для нее пернатого жильца. Но денег у Мишки не водилось. Тогда он решил продать свои старые коллекции пуговиц и перьев и на эти деньги купить себе чижика.
Однажды он позвал ветошника, покупавшего бутылки, кости, тряпки, и повел его в чулан, где хранились коллекции. Там Мишка показал ветошнику свои сокровища; они состояли из ста тридцати пуговиц, среди которых было много медных, и множества старых перьев, коробок и прочих случайных и никому ненужных вещей. Цена, за которую Мишке пришлось уступить ветошнику все эти сокровища, была ничтожна, в особенности, если вспомнить, сколько пошло труда на их собирание: он получил за них всего один пятиалтынный, но чижик – птица не редкая, ее можно было купить и на эти деньги.
Чижик, которого Мишка тотчас же приобрел, пришелся ко двору, и скоро между ним и детьми установились самые дружественные отношения. Это был самый обыкновенный чижик – добродушный, доверчивый и общительный. Он выглядел всегда бодрым, держал свои перышки в порядке, вертелся во все стороны, при чем обыкновенно громко и беззаботно пел свои простые песенки.
Через несколько недель чижик сделался таким ручным, что Мишка стал выпускать его из клетки и позволял летать ему по комнате. Чижик сам возвращался в клетку, когда хотел есть, садился к Мишке на плечо или на руку, с которой клевал белый хлеб. Чем шумнее было в квартире Фокиных, тем звонче и веселее чирикал чижик. Его кормушку наполняли каждый день свежим конопляным семенем, а между спицами его клетки торчал всегда кусочек сахару. Теперь же он был лишен того и другого, и его кормили только одними крошками черного хлеба. Несмотря на эти лишения, он все так же бодро прыгал по жердочкам и оглашал маленькую квартирку, в которой царила нужда, своим веселым и беззаботным чириканьем. Он словно утешал и ободрял всю семью и показывал своим собственным примером, как нужно переносить невзгоды.
«Чирик, чирик!... Не надо падать духом. Чирик! Вот как надо жить. Чирик, чирик! Не все так будет – поправится дело»... – казалось, хотел сказать он и бодро прыгал в клетке и клевал крошки черного хлеба. Но дело не поправлялось: Фокин никак не мог найти места, и положение семьи становилось все тяжелее и тяжелее. Настало время, когда нечего было уже продавать. И вот, однажды, мать сказала Мишке:
– Надо будет чижика твоего продать, Мишутка, все-таки копеек двадцать пять дадут за него с клеткой.
У мальчика даже сердце забилось при мысли о том, что ему придется навсегда расстаться со своим пернатым другом. Но спорить было не о чем. Всем было жаль расстаться с чижиком, да что же поделаешь с нуждой: – она не спрашивает, приятно ли ее появление, и гостит столько времени, сколько ей вздумается.
И пришлось Мишке нести своего чижика на базар.
В ближайшее воскресенье, утром, он взял клетку с чижом, завязал ее в ситцевый платок и хмурый, молчаливый отправился на Трубную площадь, где по воскресным дням производится продажа, покупка и обмен птиц и собак.
Бережно нес Мишка клетку с чижом и поминутно в нее заглядывал. Чижик сидел на дне, прижавшись в уголке, и молчал, как бы недоумевая, куда и зачем его несут, и почему не видит он больше живых и знакомых ему детских лиц...
Когда мальчик пришел на площадь, там уже толпился народ, который гудел, как рой пчел. На возах, на стойках, на шестах, на земле, в руках, – везде видны были клетки с певчими птицами и корзины с голубями. К гулу человеческих голосов присоединялся писк и свист птиц, воркованье голубей, лай и тявканье собак, которых продавцы держали на привязи. Тут были и настоящие торговцы птицами, вывозившие из своих лавок на базар большие садки, битком набитые живым товаром, и случайные, вроде нашего Мишки. Когда к этим торговцам подходил покупатель, они запускали руку в садок через маленькую дверцу, проделанную сверху, и ловили ту птицу, которая понравилась покупателю; остальные с шумом и писком летали в садке и бились о его проволочную решетку. В другом месте, на лотках, продавали самый разнообразный птичий корм, клетки, рыболовные принадлежности; тут же, в стеклянных банках разной величины, плавали зеленые лягушки, золотые рыбки, маленькие черепахи и желтобрюхие саламандры для аквариумов.
Мишка бродил среди шумной и оживленной толпы хмурый и озабоченный. Он искал покупателя для своего чижа и в то же время думал, как было бы хорошо, если бы не нашлось такого покупателя... Да он и искал-то его только глазами и никак не мог решиться сам предложить кому-нибудь своего пернатого друга.
Между тем вокруг шел оживленный торг. В особенности доставалось голубям: их вынимали из корзин, тискали, вертели в руках, расправляли им крылья наподобие вееров, совали снова в корзины и через несколько минут снова вынимали, торговались, спорили, кричали... Какой-то мальчишка с парой измятых голубей на дне своей клетушки, увидев Мишку, обратился к нему с видом опытного торгаша.
– Ты чего несешь?
– Чижа... – нерешительно отвечал ему Мишка,
– Продаешь, что ль?..
– Продаю...
– Ну-ка, покажи...
Мишка отогнул неохотно угол платка, и мальчишка заглянул в клетку.
– Сколько просишь?
– Полтинник...
– Ха, ха, ха... Хочешь, я тебе за полтинник пяток таких заморышей принесу? Может, с тобой вместе полтинник?.. – Так на что ты мне нужен?.. Проходи, брат, дальше, проваливай...
Мишка побрел дальше.
Долго ходил он по базару и, наконец, проголодался. Тогда он выбрался из толпы, присел на склоне бульвара и, поставив клетку к себе на колени, достал из кармана кусок черного хлеба с солью, который дала ему на дорогу мать. Потом он развязал клетку, покрошил чижику хлеба и принялся есть сам. Мишка жевал и думал о том, что дома не топили печки и не варили ничего вот уже три дня, и что все хотят поесть чего-нибудь горячего – и отец, и мать, и сестра Машутка, и сестра Варька... Вспомнил он об этом и о том, зачем его послали, и стыдно стало ему своей нерешительности. Вскочил Мишка с места и пошел снова на площадь. И вот он снова в толпе и уже сам предлагает свой живой товар.
– Господин, купите чижика!..
Толстый господин посмотрел на Мишку и на клетку, в которой сидел нахохлившийся чижик, и процедил сквозь зубы:
– Сколько?
– Полтинник.
– Тридцать с клеткой хочешь?
– Мало, господин, он ручной, ученый...
– Тридцать, больше не дам, – коротко ответил господин. Мишка замялся... «Не продешевить бы, – думалось ему, – может, кто-нибудь и больше бы дал... Домой пора идти, ждут дома»...
– Ну, возьмите за тридцать, – согласился наконец он, а у самого сердце защемило, – прощай, чижик!..
Толстый господин вынул кошелек, сунул Мишке в руку два пятиалтынных, взял у него клетку с птицей и скрылся в толпе.
«Прощай, чижик!» – произнес про себя Мишка, и на глазах у него навернулись слезы. Он долго стоял на одном месте и все смотрел в ту сторону, куда исчез господин с его чижиком. Кто-то, проходя, толкнул Мишку и вывел его из этого оцепенения. Тогда он глубоко вздохнул и поплелся домой со своими двумя пятиалтынными в кармане.
В этот день у Фокиных была горячая похлебка, но Мишка ел ее как-то неохотно и все поглядывал на окно, в котором раньше висела клетка с его другом, но окно было пусто и вокруг, в квартире, было все так пусто-пусто, словно в разоренном гнезде...
После этого в семействе Фокиных воцарилось полное уныние, и Мишка ходил словно в воду опущенный. В доме уже не раздавалось больше ни веселого чириканья, ни звонкой песни чижика, и некому было больше ни утешить ни ободрить бедных людей.
Наступила ранняя весна; с каждым днем становилось все теплее и теплее. Деревья в городских садах и на бульварах оделись светло-зеленым пушком, зазеленела молодая травка; люди сняли теплую одежду; в домах стали выставлять зимние рамы. Бедные городские обитатели немного ожили и повеселели. Для всех радостен приход весны, но для них он радостен вдвое, потому что весна приносит с собой тепло и свет, которых бывает так мало зимой в их убогих жилищах. Ожили немного и Фокины; отцу Мишки удалось найти небольшой заработок, – и жизнь семьи, хотя с трудом и медленно, но поправлялась. Но дети, и в особенности Мишка, продолжали вспоминать и грустить о своем пернатом друге-чижике.
Однажды, проходя по соседней улице, Мишка остановился у открытого окна парикмахерской; он услышал чириканье чижика и это напомнило ему о его приятеле. Но когда он взглянул на клетку е чижом, то с замиранием сердца узнал в нем своего чижа...
Все чижи в мире похожи один на другого, и Мишка не мог бы поэтому узнать своего, если бы не клетка, поправленная когда-то его собственными руками. Да, эта была клетка, которую он нашел на чердаке, для которой старательно строгал потом спицы... Мишка не верил все-таки своим глазам... Это только кажется... Не может быть, чтобы это был его чижик... Тогда он подошел поближе к окну и посвистел, как свистел раньше, когда хотел позвать своего приятеля... О, радость, чижик чирикнул ему в ответ...
Друзья узнали друг друга!
Мишка стрелой полетел домой, чтобы сообщить своим радостную весть: чижик висит у парикмахера Иванова в соседней улице. Эта весть была принята детьми с восторгом. В тот же день маленькая компания, состоявшая из Мишки и двух его сестер Варьки и Машутки, навестила своего старого приятеля. Дети толпились у окна парикмахерской, в котором висела клетка с чижом, и обменивались с ним приветствиями до тех пор, пока подмастерье не прогнал их прочь.
С тех пор Мишка навещал своего друга мимоходом почти каждый день, насвистывал на разные лады, и чижик отвечал ему веселым и приветливым чириканьем. В дурную же погоду окно было заперто, и Мишка мог видеть только через стекло, как прыгал по жердочкам его приятель.
В один прекрасный день, подойдя к окну парикмахерской, Мишка заметил, что дверка клетки была полуотворена; ставя чижу корм и воду, ее забыли запереть. Мишка посвистел своим призывным свистом... Чижик подскочил к дверке, толкнул ее клювом и фррр... – очутился на плече у своего прежнего хозяина.
Мишка снял чижа с плеча, бережно взял его в руки и бросился было бежать с ним домой, но вдруг остановился, осененный какой-то мыслью... «Ведь я продал его, – подумал он, – он не мой... Никто не видел... Подумают, что вылетел».
И Мишка был в нерешительности... В нем боролись два желания: взять своего старого приятеля и не брать ничего чужого...
Но он не мог никак решить этой трудной задачи и наконец решился все-таки вернуться и отдать чижика в парикмахерскую.
– Я вашего чижика поймал, – заявил он, войдя в магазин. – Он из клетки вылетел...
И тут же ему пришло в голову попросить отдать ему его старого друга.
– Отдайте мне его, – обратился он к толстому господину, хозяину парикмахерской, – я заработаю деньги, отдам вам, только теперь у меня ничего нет; он мой был, чижик-то, да по нужде продал...
– А ну тебя с твоим чижиком, пропади он пропадом, надоел давно: скрипит, как немазаное колесо, да сор в магазине только разводит, – проворчал толстяк.
Мишка никак не ожидал такого конца; он поблагодарил хозяина и бросился вон из мастерской.
– Стой, стой, мальчуган! – раздалось вслед за ним.
Мишка испуганно оглянулся: уж не раздумал ли хозяин, не хочет ли он вернуть чижа?..
– Клетку-то возьми с собой, что нам с ней делать.
Получив клетку, Мишка, бросился бежать со всех ног домой.
– Чи... чи... чижика... я принес нашего чижика!.. – кричал он задыхающимся от радости голосом.
– Чижунька, чижунька, милый чижунька, – закричали дети и бросились навстречу брату, державшему высоко над головой клетку с чижиком.
«Чивит», – сделал чижик, словно здороваясь с детьми, и посмотрел на них боком.
Мишка рассказал, как добыл он чижа, и дети решили назвать его Найденышем.
Найденыш первый вернулся в семейство Фокиных и словно принес с собой в дом счастье, потому что дела Фокина стали понемногу улучшаться.
Скоро собрались все старые друзья дома: часы снова стали тикать на стене, самовар – шуметь, клокотать и пускать клубы белого пара, словно он собирается отваливать от пристани, а Найденыш – весело чирикать и петь свои немудреные песенки, которые очень радовали детей и больше всего Мишку, потому что ведь это был Мишкин чижик.
