Осел, возненавидевший рабство
Автор: Э. Сквайр
Много лет тому назад мы с братом познакомились с ослом Вислоухим, ставшим впоследствии пугалом всех окрестных жителей, – и не только познакомились с ним, но даже стали его друзьями.
Тогда он еще не был врагом людей, и звали его не Вислоухим. Это был маленький ослик с густой шерстью, цвета серой намокшей глины. Кроткая голубовато-серая ослица, его мать, умерла, когда осленку было всего несколько дней, и все заботы о длинноухом малыше пали на его хозяина, ковмэна (скотовода) Супан Джима. Осленок быстро привязался к Супан Джиму и опрометью бежал к нему, заслышав свое имя «Блю Бой» (голубой мальчишка), как назвал его ковмэн.
Когда мы впервые увидели Блю Боя, он был крупнее всех остальных ослят одного с ним возраста. Уши его были слишком длинны для его небольшого тела, ноги его слегка заплетались, и на коленях виднелись какие-то несуразные наросты, но, несмотря на все эти недостатки, Супан Джим замечал в своем питомце задатки незаурядного осла. Мы с братом, посмеиваясь над ковмэном, заявили, что Блю Бой, несомненно, станет вожаком всех ослов в округе, и это случайное предсказание, сделанное нами в шутку, когда мы были еще детьми, сбылось изумительным, почти невероятным образом.
Во все недолгое время пребывания у Супан Джима нам с братом доставляло особое удовольствие следовать всюду по пятам ковмэна, сидеть рядом с ним, когда он, по обычаю тех мест, приседал на корточки и, свертывая папироску одной рукой и слегка улыбаясь нашему ребячьему удивлению, рассказывал нам самые удивительные рассказы и приключения. И всегда, куда бы мы не шли с ковмэном, Блю Бой тащился за нами заплетающимися ногами, с любопытством осматривая и обнюхивая все попадающееся на пути, лягаясь без всякой видимой причины и вдруг останавливаясь, чтобы с рассеянным видом и настороженными, несуразно длинными ушами уставиться на рогатую жабу, греющуюся на солнышке у дороги. Не одно яблоко стащили мы украдкой у матери, чтобы полюбоваться, как он медленно жует, полузакрыв глаза от наслаждения и сморщив мягкий черный нос, точно кролик. Не один леденец и кусок белого хлеба скормили мы ему. Однако, несмотря на добрые отношения, несомненно, установившиеся между вами, Блю Бой вскоре показал, что он совсем не помнит оказанного ему внимания.
Однажды я попыталась проехаться на нем без седла и вздумала заставить его бежать, как можно быстрее, ударяя пятками по ребрам. Он ничего не имел против меня как седока, но понукание ему страшно не понравилось. Несколько метров Блю Бой протрусил спокойно и покорно, но затем, повернув на всем ходу, он неожиданно юркнул под низко нависшую ветку приземистой сосны и, смахнув меня со спины, словно муху, спокойно побежал дальше. Я, ошеломленная, осталась лежать на пыльной земле. Пробежав немного, Блю Бой повернулся ко мне и стал рассматривать меня с невинным и вопросительным видом, оттопырив свои длинные уши и широко расставив ноги. Мне даже показалось, что в его карих глазах в эту минуту сверкала искорка насмешки над моей растерянностью и глупостью.
Все это происходило много лет тому назад. Теперь я снова попала в те места и увиделась со старым другом Супан Джимом. Однажды вечером мы сидели с ним на краю ущелья. Я была очарована величественной красотой, расстилающейся внизу долины. Солнце заходило, и стояла полная тишина, которую нарушали только резвые ласточки.
Я сидела, молча любуясь заходом солнца. Вдруг из дальних впадин ущелья донесся до нас слабый звук, затем он повторился уже ближе, напоминая далекий раскат грома.
– Что это? – спросила я Супан Джима шепотом.
– Дикий осел, – ответил он. – Там, внизу, их множество. – Он медленно затянулся папироской, свернутой из коричневой бумаги, – Каждый раз, как я слышу рев одного из этих парней, я вспоминаю Вислоухого, одного из принадлежавших мне когда-то ослов.
Он остановился, посмотрел на меня, затем внезапно сказал, охваченный воспоминаниями о давно минувших днях.
– Да ведь и вы его знали – это тот осел, которого я звал «Блю Бой». Маленький плутишка, который бегал за мной, как собака, и совал нос ко мне в карман, чтобы поискать кусочек сахара, – вы его помните?
– Ну, конечно, я его помню, – заявила я.
Тогда-то Супан Джим и рассказал мне историю Блю Боя, густошерстого ослика, который превратился потом в осла-героя Вислоухого.
В детские годы Блю Боя ковмэну и в голову не приходило, что этот осел станет врагом людей и присоединится к стаду диких ослов, живших в ущелье. Он ходил за Супан Джимом, как собака, дружил со всеми, кто предлагал ему яблоко или кусочек белого хлеба и весело играл с «Пинед» – другим молодым осленком.
Наконец, по соображениям Супан Джима, настало время заняться воспитанием Блю Боя. Он начал нагружать молодого осла легкой поклажей и водить его вниз по тропе, когда туристы совершали свои ежедневные прогулки. Тогда-то и стал меняться характер осленка.
Когда к Блю Бою подходили с поклажей, он лягался, поднимался на дыбы и, наконец, начинал кататься по земле. Не раз приходилось его наказывать, прежде чем он позволял нагрузить себя какой-нибудь кладью или людьми и занимал место в длинной цепи туристов, спускающихся вниз по тропе.
И тогда Супан Джим вспомнил, как, будучи еще маленьким осленком, Блю Бой нашел способ отделываться от нежелательных всадников и в то же время казаться совершенно ни в чем неповинным. Теперь осел усовершенствовал этот способ.
Он позволял своему всаднику туристу спокойно взобраться к нему на спину. Затем он шагал с покойно опущенной головой вниз по крутому склону. Однако, вместо того чтобы держаться в наиболее безопасном месте, он кокетливо семенил у самого края пропасти, время от времени спотыкаясь о какой-нибудь маленький камешек, лежавший на пути, пугаясь колеблемой ветром ветки шалфея и сшибая небольшие валуны, скатывавшиеся с грохотом через край обрыва в пропасть.
Иногда Блю Бой останавливался на каком-нибудь наиболее опасном повороте тропинки, где она суживалась до тридцати-тридцати пяти сантиметров и где карниз нависал над совершенно гладкой стеной, без малейшего выступа, за который можно было бы уцепиться. Здесь он стоял, задумчиво и внимательно вглядываясь в развернувшуюся перед ним панораму, затем внезапно замечал пучок сочной травы, как раз под острым краем тропинки.
Осел подходил все ближе к краю, не обращая ни малейшего внимания на отчаянные протесты своего всадника. Он осторожно вытягивал шею и склонялся над пропастью, пока сидящий на нем турист не образовывал острого угла над зияющей внизу пустотой.
В конце этого маневра Блю Бой всегда оказывался свободным ослом. Всадник с готовностью покидал его спину, радуясь, что остался жив, и готовый пройти пешком всю остальную дорогу.
Блю Бой как ни в чем ни бывало шел к своему хозяину и остальной путь проходил свободным от всадников.
Но и такая легкая жизнь, в которой он все-таки был рабом человека, была, очевидно, не по нраву Блю Бою.
Однажды ночью он бесследно исчез со двора Судан Джима, и только много недель спустя Слим, товарищ Супан Джима, увидел издали Блю Боя, он бился за первенство в стаде диких ослов.
Перепуганные, дрожавшие от страха ослицы стояли, сбившись в кучу, и топот их копыт поднимал вокруг них целую тучу пыли. Блю Бой и вожак стада бились так яростно, что не заметили, что за ними наблюдает человек. Блю Бой ростом был меньше серого осла, предводителя стада, но он был проворней и, как утверждал Слим, мог кричать громче своего противника. На глазах Слима серый осел взвился на дыбы со сверкающими глазами, потрясая в воздухе копытами, чтобы поразить ими своего противника, но в тот же момент Блю Бой, нырнув под грозный вихрь зубов и копыт, схватил серого за горло и вцепился в него с яростью и силой бульдога. Оба осла стали крутиться друг возле друга, и резкий крик их отдавался в угрюмых скалах и темных впадинах ущелья. Пыль кружилась над ними густым облаком, а когда она рассеялась, был виден только один осел, Блю Бой – новый вожак стада. Он поднял голову и громко и резко проревел в знак своей победы. Ослицы топтались на месте и тревожно поглядывали на своего нового владыку. Так одержал Блю Бой свою первую победу в пустыне.
В стадах диких ослов обычно вожак, если сможет, изгоняет из стада всех самцов, достигших двухлетнего возраста. Изгнанные образуют отдельное стадо, они пасутся вместе, пьют из одних и тех же водяных ям и бродят по холмам и равнинам в полном мире и согласии. Затем через некоторое время они расходятся. Каждый пытается отыскать стадо ослов с таким вожаком, которого он мог бы убить или прогнать.
Так продолжается из года в год; новые вожаки побеждают или терпят поражения. Но стада ослиц Блю Боя никто не осмеливался трогать. Он не только изгонял всех ослов, ставших взрослыми, но часто мерялся силами с вожаками других стад. Он всегда побивал своих противников и их стада присоединял к своему, ставшему теперь огромным стадом.
Он стремился непременно увеличить стадо и дальше. Это одновременно и возвеличило и сгубило его. Если бы он довольствовался владычеством над теми ослами, которые были дикими от рождения и никогда не принадлежали человеку, то долго продолжал бы благоденствовать и прославился бы среди ковбоев, которые почти все помнили маленького голубого осленка, любимца Супан Джима.
Первым, привезшим недобрую весть о Блю Бое, был один золотоискатель, который отправился в горы с тремя ослами, нагруженными провизией и рудокопными принадлежностями. Он вернулся на следующий день без ослов, и его рассказ о всем, происшедшем с ним, дышал яростью и злобой по отношению к Блю Бою.
Золотоискатель разбил на ночь лагерь у реки Колорадо и выпустил своих ослиц пастись. Ночью его разбудил топот копыт и тихий храп. Он осторожно встал и увидел при слабом свете заходящего месяца большого осла голубовато-серого цвета, который тихо, но настойчиво заманивал ослиц вверх по гористому склону.
Золотоискатель принялся кричать на ослов, но совершенно безрезультатно. Голубой осел пустился рысью, а ослицы последовали за ним по пятам. Тогда золотоискатель схватил свою винтовку и выстрелил. Резкий звук выстрела прогремел в угрюмых скалах. Но над всеми раскатами эхо господствовал дикий победный крик вора и разбойника Блю Боя. Пуля задела только одно из его длинных ушей, и оно упало набок, точно оно было на шарнире.
Таким образом Блю Бой обратился из Блю Боя в Вислоухого; из любимца людей – в их врага. Теперь всякий, кто знал его, был озлоблен против него, и все, бывшие раньше его друзьями, стали теперь врагами. Все, конечно, кроме Супан Джима; он не мог стать врагом осла, которого выходил и охранял еще маленьким осленком.
Супан Джим объяснил мне, почему не может чувствовать вражды к Вислоухому.
Однажды он шел вниз, в деревню индейцев племени Супан, и его ослица несла на спине мешок с почтой. Вскоре после полудня ковмэн увидел стадо диких ослов у подножья горы Бэттль Смен. Подъехав ближе, он разглядел Вислоухого и его мохнатых подданных. Ослицы пили воду из ямы, а ослята со своими несоразмерно длинными ушами и заплетающимися ногами неуклюже скакали за матерями или таращили глаза, сами не зная на что, с глуповатым, рассеянным видом.
Сам Вислоухий, как бдительный полководец, охранял их, высоко подняв голову. Каждый сантиметр его тела, казалось, был проникнут гордостью вождя. Одно его ухо гордо торчало, другое повисло.
Супан Джим подошел так близко, что все стадо хорошо видело его. Ослы захрапели и насторожились, ожидая сигнала к бегству. Но Вислоухий не двинулся с места, и только его здоровое ухо шевелилось, прислушиваясь к тихому зову ковмэна: «Блю Бой, Блю Бой!» Он смотрел на Супан Джима необычайно пристально и внимательно, слегка подняв голову, точно желая уловить какой-то некогда знакомый, но давно забытый запах. Быть может, как утверждал Супан Джим, Вислоухий узнал своего друга, вспомнил, как тот его баловал и колебался, не бросить ли ему свою дикую жизнь и не уйти ли опять к человеку. Супам Джим уверял, что весь вид Вислоухого как бы спрашивал: «Ты хочешь, чтобы я вернулся назад к тебе, Супан Джим?»
Но это продолжалось всего несколько моментов. С легким храпом Вислоухий вдруг двинулся в гору. Все ослиное племя последовало за ним – самки и ослята и еще не изгнанные из стада молодые самцы.
Супан Джим продолжал путь вниз по медленному течению Колорадо, а на ночь стреножил свою ослицу, пустил ее пастись у края воды и разбил себе лагерь.
Он подозревал, что с наступлением мрака Вислоухий придет и попытается увлечь за собою маленькую ослицу, несущую на спине мешок с почтой. У него явилось желание подстеречь и перехитрить ловкого вора, накинув на него петлю и снова вернуть его себе. Супан Джим спрятался возле стреноженной ослицы; колокольчик ее тихо позванивал, когда она наклоняла голову, чтобы пощипать травку. Хотя Супан Джим собрался добросовестно наблюдать, но постепенно он начал клевать носом и задремал. Проснулся он внезапно и стал прислушиваться, так как до него донесся легкий шелест шалфея, а затем тихий храп осла.
Супан Джим бесшумно взял свое лассо. Так же бесшумно он поднялся, чтобы свернуть и бросить его. Но не успел он пошевелиться, как из мрака раздался крик – свирепый крик, от которого кровь стыла в жилах. В то же мгновение тяжелое тело навалилось на него, задев его по лицу. Он почувствовал горячее дыхание на своей шее и когти, раздиравшие ему плечи и спину. Уже падая, он сообразил, что это пума подстерегла его и осла и уже давно поджидала удобного случая броситься на одну из своих жертв. Но пума прыгнула слишком далеко. Стремительность ее прыжка отнесла ее дальше, чем ей нужно было. Супан Джиму как раз хватило времени привстать на ноги, чтобы увидеть во мраке голубовато-зеленые глаза и рассмотреть хищное подергивание темного тела, готовившегося ко второму, более меткому прыжку.
Затем из мрака раздался новый крик, резкий боевой рев осла, самца, бесстрашного и обезумевшего от жажды боя. Темная фигура грозно поднялась на дыбы. Вздрагивающее тело пумы вдруг напряглось; шипящее рычание закончилось яростным воем. В эту секунду Супан Джим уже полз к своим одеялам, где лежало его ружье. Но вмешательство его не потребовалось. Он мог только рассмотреть во мраке ночи черную фигуру Вислоухого, и извивающееся, крутящееся пятно, видневшееся на земле под его ногами. Это было истоптанное тело пумы.
Затем все прекратилось. Вислоухий поднял голову, заревев во всю силу своих легких, и звук этот пронесся во мраке и отразился в утесах, бесформенный и могучий. Раздался топот копыт и шелест кустов шалфея. Вислоухий убежал, не уведя на этот раз ослицы. Может быть, это была просто случайность, но она глубоко растрогала Супан Джима, так как на другую же ночь Вислоухий увел еще двух ослиц, и его шутки не прекращались.
Настало, наконец, время, когда терпение ковбоев истощилось. Ни один караван вьючных ослов не был гарантирован от хищнических попыток Вислоухого. Но хотя в него не раз стреляли, ни одна пуля ни разу в него не попала. Он мог обогнать любую лошадь и благоразумно водил свое стадо в сторону от дорог, на которых можно было встретить людей.
Наконец, ковбои решили во что бы то ни стало поймать не только самого Вислоухого, но вместе с ним и все его стадо ослов, и назначили день охоты.
Такие охоты устраиваются здесь довольно часто, и дикие ослы, снова приученные к рабству, продаются или вымениваются в качестве вьючных животных. Способ приручать их отличается неописуемой жестокостью. Меня пробирала дрожь, когда Супан Джим мне о нем рассказывал.
Заметив охотников, Вислоухий словно понимал их цель и намерения. Он не подпускал их даже на выстрел, мчался, как ветер, гоня перед собою все свое стадо. Целых шесть дней и ночей увертывался он от следовавших за ним охотников.
Целых шесть дней и ночей гнались за ним охотники, упорно отгоняя его от водяных ям все выше и выше, все ближе и ближе к небольшому ущелью, с обеих сторон окаймленному отвесными утесами, где они надеялись поймать стадо. Охотники безжалостно преследовали стадо. Но Вислоухий всегда умел перехитрить их. Несколько раз ковбоям почти удавалось поймать стадо у входа в ущелье. Тогда Вислоухий, бросаясь из стороны в сторону, лягаясь, кусая медлительных или несообразительных, сбивал свое стадо в кучу, гоня его перед собой и отстраняя от грозящей опасности.
В течение всех этих дней, полных постоянных тревог, голубовато-серый осел ни разу не остановился поесть или попить. Он заботился только о том, чтобы остальные напились, чтобы они время от времени пощипали траву. Но, пока они пили, он сторожил. Пока они ели, он обегал соседние ущелья, с гордо поднятой головой, напряженно наблюдая, не покажутся ли где-нибудь ковбои.
На седьмой день охотникам удалось поймать стадо. Они заперли его в ущелье с отвесными каменистыми стенами, в ущелье, глубиною в триста метров, замыкавшемся отвесно спускавшимся утесом. Если бы Вислоухий не устал так сильно, он понял бы, как опасно это место. Очутившись в узком проходе, вернуться было невозможно, иначе как через плотные ряды лошадей и людей, преграждавших вход. Но, наконец, и его упорное сопротивление было сломлено. Он шел медленными, нетвердыми шагами. Его здоровое ухо бессильно моталось. Раненое ухо повисло еще более жалко, а глаза его померкли от недостатка сна и воды.
Супан Джим с радостью отказался бы от преследования, пощадил бы стадо диких ослов и голубовато-серого вожака, о котором так нежно заботился в его детстве. Однако остальные охотники не захотели и слушать об этом, ни за что не желая отказаться от своего намерения захватить живым Вислоухого и все его стадо. Лассо начали вертеться в привычных руках, свитки пеньковых веревок взметнулись над мохнатыми головами и туго затягивались вокруг отбивавшихся, дрожавших от страха и ярости тел. Пыль поднималась тучами; наступало страшное смятение.
Но на Вислоухого так и не удалось накинуть петлю. Хотя он видел, что пришел конец его вольной, дикой жизни, но все еще держал себя вызывающе. Он отчаянно метался из стороны в сторону, лягался, вставал на дыбы, как только его касалась веревка, но выскальзывал вовремя из гибельной петли.
Охотники знали, что после поимки его легко было бы поймать и все остальное стадо. Они стали прежде всего преследовать Вислоухого, отгоняя его от остальных, топочущих ногами, обезумевших ослов. Охотники старались незаметно подкрасться к Вислоухому, с веревкой в руках. Но он осторожно пятился от них шаг за шагом, слегка опустив голову; ноги его дрожали от усталости, но глаза ни на секунду не отрывались от преследователей, в них ни разу не мелькнуло хотя бы самое слабое чувство страха.
Ковбои шли все вперед; все дальше пятился голубовато-серый осел. Они подогнали его к самому концу утеса, и здесь он обернулся к ним; усталые бока его тяжело вздымались, белая пена забрызгала его губы и нос.
Слим громко закричал и поднял свою веревку, приготовившись накинуть ее на Вислоухого. Он начал вертеть ее в воздухе, легкий свист и скрип раздался от ее развертывающихся колец.
Тогда Вислоухий встал на дыбы, словно готовясь к бою. Уши его, даже раненое, выпрямились. Он издал короткий рев – звук, выражавший вызов своим врагам и прощание со своей свободой и славой, и когда петля понеслась к нему, развернувшись широким кругом, – он прыгнул...
Одним быстрым изящным скачком он перемахнул через край пропасти и стал падать как-то несуразно, словно какой-то бесформенный серый ком, перевертываясь в воздухе, и ничто не могло остановить его падения, кроме скал, скрытых внизу... далеко внизу, на глубине трехсот метров.
Супан Джим замолчал и задумался.
Я сидела и тоже молчала, ожидая еще чего-то, точно рассказ был не окончен. Супан Джим надвинул свое сомбреро и указал рукою на высокую крутую скалу.
– Вот там, – сказал он мне, – прыгнул Вислоухий.
– Это был самый подходящий конец для такого героя, – сказала я.
Супан Джим молча кивнул головой.
