Семья Полли
Автор: Вл. Алешин, 1907 г.
Полли была обыкновенным серым попугаем из породы «жако». Она носила всегда одно и то же платье голубовато-серого цвета со светлыми каймами на кончиках перьев и красным шлейфом, то есть хвостом. Несмотря на то, что платье это было простенькое, Полли очень берегла его, тщательно перебирала и расправляла клювом свои перышки и охотно купалась в плошке с водой.
Крепкий загнутый книзу и заостренный клюв Полли исполнял еще немало других дел: им она могла раскусывать очень твердые орехи, хвататься за перекладины и прутья клетки и передвигаться с места на место; им же, при случае, она могла прекрасно защищаться. Она имела еще пару цепких лап с острыми и крючковатыми когтями и светло-бурые глаза, окруженные голой морщинистой кожицей, которая была покрыта белесоватым налетом.
Все попугаи семейства «жако» отличаются способностью подражать различным звукам, голосам, восклицаниям, произносить отдельные слова и даже целые фразы. Полли с успехом поддерживала славу своего рода: она научилась мяукать по-кошачьи и так удачно, что сама кошка долгое время была уверена, что в доме бродит другая кошка. В поисках за ней она беспокойно бегала по комнатам и коридорам и заглядывала во все закоулки. Полли слышала, как звали кошку, и научилась подражать этому зову. И вот однажды в доме раздалось явственное: «Кс-кс-кс»...
Кошка в это время дремала на мягком кресле в гостиной; услышав сквозь сон хорошо знакомый ей зов, она быстро проснулась, спрыгнула на пол и побежала... Но – увы! – она не нашла никого... Только что собралась она идти на прежнее место, как снова послышалось: «Кс-кс-кс», «кс-кс-кс»... – и потом вдруг над самой ее головой раздалось громкое мяуканье: «Миау, миау, миау-у-у!»...
Это была проделка Полли.
Обманутая кошка подняла хвост трубой и, разобиженная, пошла прочь. С тех пор они постоянно косились друг на друга.
О молодости своей Полли сохранила самые скудные воспоминания. Родилась она в Африке; у нее было много братьев и сестер; жили они большими обществами, и царили у них всегда шум и веселье. Круглый год светило и грело яркое солнышко, цвели и благоухали роскошные цветы; деревья никогда не теряли своего пышного зеленого убора, высокие пальмы гордо поднимали к голубым небесам свои лиственные короны; прекрасные сочные плоды и орехи росли в изобилии.
Словом, попугаям жилось хорошо, привольно, и они никогда не покинули бы родных лесов по своей охоте. Но пришли однажды какие-то люди, перебили и переловили силками множество птиц, попугаев, обезьян, посадили их в тесные клетки и привезли в приморский город. Там всех их поместили на корабль и повезли дальше.
Полли находилась в числе пленниц. Многие из ее товарок по заключению не вынесли долгого и утомительного морского пути и умерли дорогой; жизнь других угасла в темных, душных и грязных лавках торговцев птицами. Но Полли вынесла все это и давно уже жила с людьми, которые заботились о ней, кормили ее и обучали различным премудростям.
Полли была очень вежлива. Когда, например, стучались в дверь, она кричала:
«Войдите, войдите!» А когда в комнату входили, то она несколько раз произносила, подражая своей хозяйке: «Здр-равствуйте, здр-равствуйте... Оч-чень р-рада, оч-чень р-рада!..»
Вообще Полли знала очень много слов, так что могла даже болтать сама с собой; умела насвистывать различные песенки, но, несмотря на все это, часто тосковала.
Иногда она неподвижно сидела на перекладине и молчала по целым дням, иногда же принималась неистово и пронзительно кричать и трещать клювом по медным прутьям клетки. Однажды она впала в такое мрачное состояние духа, что собиралась даже выщипать себе перья, но это было уже совсем безрассудно... Хозяева никак не могли понять в такие минуты, что делалось с Полли. «Корма у нее вдоволь, клетка просторная, – думали они, – чего же ей еще нужно?..»
Но Полли тосковала, сидя в своей блестящей медной клетке, и ни ласки хозяев, ни их строгости – ничто не действовало на нее.
Наконец ее попробовали выпустить из клетки и позволили ей прогуливаться по полу. Полли не злоупотребляла доверием своих хозяев и, разгуливая по комнатам, вела себя очень чинно – ничего не теребила и не портила. Но раз вышла совершенно неожиданная и очень неприятная история.
Прохаживаясь по комнатам, Полли приблизилась к большому зеркалу и увидела в нем свое отражение... Она видела перед собой такого же серого попугая, каким была сама... Полли распушила перья, растопырила и опустила крылья и, сделав что-то в роде поклона, произнесла: «Здр-равствуйте, здр-равствуйте, оч-чень р-рада, оч-чень р-рада!..» Отражение в зеркале тоже поклонилось, но молча... Затем Полли захотела тронуть незнакомку клювом и почесать ей головку в знак доброго к ней расположения. Полли сама любила, когда ей чесали головку, и знала, что это доставит удовольствие гостье. Но – увы! – ее клюв стукнулся о твердую зеркальную поверхность и скользнул в сторону...
Это удивило и несколько озадачило Полли... Тогда она удвоила свою любезность. «Попочка куш-шать хочет? Куш-шать, куш-шать?..» – сказала она, приседая, словно была настоящей хозяйкой и хотела накормить незнакомку. Но отражение только приседало, как и Полли, но ничего не отвечало... Полли начинала сердиться... Несколько раз пыталась она приблизиться к гостье и тронуть ее клювом, но каждый раз стукалась о зеркало, и это все больше и больше раздражало ее. Наконец в гостиной поднялись такой шум и крик, что хозяйка поспешила туда, чтобы узнать, в чем дело; там ей представилась следующая картина.
Рассвирепевшая Полли с яростью бросалась на зеркало и колотила его клювом и крыльями, воображая, что наносит удары молчаливой незнакомке, которая была с ней так нелюбезна... Кончилось дело тем, что Полли взяли и посадили в клетку, где она долго еще не могла успокоиться. После этого случая Полли еще больше затосковала.
Ручные попугаи и обезьянки очень часто становятся друзьями детей, если дети не делают им зла, не дразнят их и не обижают; эта дружба приносит и тем и другим много радостей, и будь в доме дети, Полли наверное не тосковала бы так. Тосковала же она оттого, что была одинока, а одиночество – тяжелая вещь, и одинокие люди бывают мрачны и задумчивы или раздражительны. То же самое было и с Полли.
Однажды хозяева Полли решили переселиться в свое имение и с наступлением весны перебрались туда и привезли с собой Полли и ее недруга – кошку.
Барский дом стоял среди большого старого несколько запущенного парка, а перед самым домом находился цветник.
Весна была в полном разгаре: день ото дня густела ярко-зеленая листва деревьев; воздух был пропитан смолистым ароматом тополей и острым запахом черемухи, цветы которой свешивались красивыми белыми гроздьями. Каждая ветка, каждая травка, каждый стебелек тянулись к свету и теплу.
С первых теплых весенних дней парк огласился пением, свистом и щебетаньем птичек-странников, вернувшихся из дальних теплых стран. И с каждым днем эти голоса становились разнообразнее, потому что прилетали все новые и новые птички. Жизнь кипела повсюду; все устраивались, вили новые гнезда или поправляли старые, и хор птичьих голосов звучал от зари до зари.
Клетку с Полли ставили иногда на балкон, и Полли с большим вниманием и любопытством прислушивалась к птичьему щебетанью и свисту и временами подавала свой голос. Эти веселые и звонкие голоса были совсем новы для Полли, но в них чувствовалось столько радости, столько бодрости и веселого ликования, что печальная пленница сама заразилась этим весельем и стала подражать голосам некоторых птиц: она то делала «тьяу-тьяу», как галки, то каркала, как ворона, то трещала в роде скворцов, то чирикала по-воробьиному. Иногда птички, услышав знакомые звуки, перенятые у них попугаем, подлетали к балкону и садились на перила, но вид большой блестящей клетки и незнакомой птицы пугал их, и они тотчас же улетали прочь.
Это очень удивляло и огорчало Полли; ей хотелось, чтобы хоть одна птичка прилетела к ней и пропела для нее хоть самую коротенькую песенку; но сколько ни звала она их, все сторонились ее, все ее боялись: ни одной из них не было до нее никакого дела.
В особенности Полли занимала пара зябликов, поселившаяся неподалеку, среди розовых кустов. Они постоянно выпархивали оттуда, куда-то улетали и снова возвращались. Это были бойкие и хорошенькие птички. Самец имел серо-голубую головку с черным лобиком, коричневую спинку, белое брюшко и красную грудку; на крылышках же у него было проведено по две беленьких полоски. Самка была менее нарядна, в серенькой одежде с белыми полосками на крылышках.
Зяблики трудились вместе над постройкой гнезда. Они неустанно таскали соломинки, корешки, прутики, кусочки прошлогодней травы, и старательно сплетали, ровняли и прилаживали все это. В конце концов получилось круглое, как шар, гнездо, как бы срезанное на верхушке. Стенки этого гнезда были толсты и крепки; снаружи оно было обведено грубыми ветками, внутри выстлано шерстью, легкими перышками и пухом, так что в нем было мягко, тепло и уютно. Вскоре на дне этого гнездышка появились пять бледно-голубых маленьких яичек, усеянных бурыми пятнышками.
С этих пор для самки наступила трудная пора: она должна была согревать яички своим телом. Это было очень скучно – постоянно сидеть в гнезде, но что же делать: всякий имеет свои обязанности зяблик-самец развлекал ее, пел свои песенки, приносил корм и садился иногда на ее место, а она летела погулять и развлечься немножко. Через две недели у зябликов произошло радостное событие: яички стали одно за другим лопаться, и на свет появилось пятеро крошечных зябликов в сереньких пушистых костюмчиках. Теперь у родителей стало еще больше хлопот: всю эту детвору нужно было кормить и притом самыми отборными, самыми вкусными червячками; нужно было их охранять, смотреть за тем, чтобы не вывалились из гнезда. Словом, дела и забот было по горло.
Хозяйка дома давно уже заметила гнездо зябликов среди розовых кустов и, гуляя по саду, часто бросала около куста корм, который зяблики подбирали потом. Полли видела это; она слышала также непрерывный писк маленьких зябликов, и ей очень хотелось увидеть этих неугомонных пискунов.
Когда хозяева решили, что Полли привыкла к новому месту, они стали выпускать ее на волю.
В первый раз, как только ее выпустили, она устремилась к розовым кустам и с шумом опустилась на забор, около которого росли розовые кусты. Хлопанье крыльев и необычайный вид Полли сильно напугали зябликов; родители вспорхнули на ближайшее дерево и стали жалобно пищать, беспокоясь о детях; малыши же с перепуга отчаянно заголосили...
Полли внимательно осмотрела все, потом вернулась на балкон, вошла в свою клетку, набрала полный рот корма и снова очутилась на заборе. Наклонившись над гнездом, она разжала свой клюв и высыпала корм в гнездо... Но малыши были так напуганы, что и не прикоснулись к мякишу белого хлеба.
На следующий день, как только Полли выпустили, она снова полетела к розовым кустам. От вчерашнего хлеба и крошек не осталось: он был съеден. Но зяблики продолжали бояться Полли. В особенности беспокоились родители, которые думали, что дети их теперь погибли; эта страшная птица пугала их; как только появлялась Полли, они отлетали от гнезда с каждым разом все дальше и дальше, и, наконец, улетели совсем.
Но маленькие зяблики не осиротели; они нашли свою защиту в Полли. Для нее же наступила лучшая, счастливейшая пора ее жизни. Она не была теперь одинока, – у нее оказалось сразу пятеро маленьких воспитанников, которых надо было оберегать и кормить. И Полли делала все это с такой охотой, с таким вниманием и любовью, словно это были ее родные дети. Она проводила теперь целые дни в розовых кустах, вблизи гнезда и улетала только затем, чтобы взять корму из своей клетки. Постепенно зяблики перестали бояться Полли, охотно ели то, что она приносила им и даже разевали навстречу ей свои большие желтые рты. Полли сидела обыкновенно над самым гнездом, весело болтала и свистела, словно забавляя и развлекая малюток. У Полли была теперь своя семья и Полли теперь уже не тосковала больше.
Но у птенцов были враги, за которыми надо было зорко следить. Кошка уже проведала про птенцов и не раз пыталась пробраться к гнезду, но ей мешали густые и колючие ветви розовых кустов, которые кололи ей лапы. Но однажды она нашла более верный путь к гнезду – по изгороди. И вот, в одно прекрасное утро, кошка направилась к гнезду... Когда она пробралась по забору к тому месту, откуда доносился писк зябликов, и увидела гнездо, – у нее разгорелись глаза: этакие откормленные, вкусные... и целых пятеро!.. – Из-за такой добычи не жаль и лапы наколоть... И кошка готовилась, было, уже прыгнуть на малюток, как вдруг, в тот же миг, над нею раздалось громкое хлопанье и шум крыльев, и Полли с пронзительным криком, как молния, упала к ней на спину, вцепилась в нее своими когтями и стала наносить кошке сильные удары клювом... Клочья шерсти полетели во все стороны, кошка завыла от боли, зяблики кричали во всю глотку. Наконец, вся израненная, исцарапанная кошка свалилась с забора...
С тех пор она никогда уже больше не осмеливалась приближаться к гнезду.
Между тем зяблики подрастали и один за другим начинали вылетать из гнезда, чтобы попрыгать по веткам или по дорожкам сада. К Полли они так привыкли, что садились иногда к ней на спину, и она покорно сносила их шалости. Ее радовало то, что у нее была такая славная семья.
День ото дня птички крепли и хорошели; они вспархивали уже на ветви соседних деревьев и слетали оттуда на землю, чтобы научиться летать. Полли ужасно беспокоилась о них и звала их к себе особенным свистом.
Однажды хозяева Полли уехали на целую неделю из именья. Прислуга, чтобы не смотреть за птицей, заперла ее в клетку и не стала даже выносить на балкон. Напрасно Полли билась, шумела и кричала, – горничная сидела постоянно в людской, дом был пуст, и Полли никто не слыхал. Целый день Полли оставалась одна. Она беспокойно металась в клетке и рвалась к своей семье... Кто накормит птенцов; не подберется ли снова к ним кошка!..
Так прошел день, другой, третий. Полли все не выпускали на волю. Она то притихала в тоске, то снова принималась шуметь и стучать клювом о медные прутья своей тюрьмы.
Наконец хозяева вернулись домой, и Полли выпустили. С радостным криком бросилась она к знакомым розовым кустам...
Гнездо было пусто... Нигде и поблизости не было видно зябликов... Напрасно Полли свистела, напрасно звала птичек, – они улетели навсегда с тем, чтобы начать самостоятельную жизнь: ведь они стали уже большими, а мир так велик и прекрасен, – не вечно же им летать вокруг родного гнезда...
И Полли осталась снова одинокой; некого больше ей стало кормить, не о ком заботиться, некого ласкать и любить.
