Серко
Автор: К.С. Баранцевич, 1902 г.
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава I
Серко всю ночь простоял над яслями, не притронувшись к корму; он чувствовал боль и слабость во всем своем длинном, костистом теле и сухих ногах. В глухую полночь, когда все кругом замерло в сонной тишине, Серко, несмотря на тесноту стойла, захотел прилечь, но попытка не удалась: старое больное тело зашаталось на слабых ногах, с глухим стуком ударилось о стенку, и Серко издал протяжным стон.
Брезжил рассвет. Маленькое отверстие в конюшне, сквозь которое тянуло утренней прохладой, постепенно яснело. Серко поднял к отверстию морду и, расширив ноздри, жадно втягивал воздух. Во дворе пел петух, слышались чьи-то шаги.
«Сейчас придет хозяин! – думал Серко, – воды принесет, даст напиться. Хорошо бы холодненького испить!»
Серко стоял, понурив голову, опустив нижнюю губу и шевеля то одним, то другим ухом. В воспоминании его рисовались длинные петербургские улицы, булыжные мостовые, от которых хомут крепко натирал худую шею, а в ногах стреляло от боли. В ушах старой лошади все еще раздавалось несмолкаемое дребезжанье экипажей; углы отвислых губ и теперь как бы чувствовали беспрестанное подергивание вожжей.
А было время, когда Серко – двухгодовалый жеребенок – жил на приволье, бегал по рыхлой земле, щипал траву, пил чистую ключевую воду, которую конюхи таскали из колодца, и, в резвости, точа молодые зубы, грыз загородку. Сколько времени прошло с тех пор – Серко и счет потерял; достаточно сказать, что он из серого в яблоках коня превратился в белую клячу.
Глава II
Извозчик Силантий Петров тоже плохо спал эту ночь. Он кашлял, кряхтел, вертелся с боку на бок на койке и старые кости его ныли. Силантий был убежден, что это «перед погодой», но ясный рассвет, заглянувший в запыленное оконце каморки, предвещал хороший, солнечный день.
– «Стар стал, вот оно что! – думал Силантий, – э-хе-хе! И на пищу не позывает, нет чтобы, значит, покушал в охотку! Поваляешь, поваляешь во рту беззубом – словно и поел... Все бы лежал да спал – вот оно что! А тут поезжай! И дождичком-то тебя помочит и холодком прохватит! Э-хе-хе!»
Кряхтя поднялся старик, вышел на крыльцо и, щурясь от солнца, умылся из глиняного рукомойника. Помолившись на восток, Силантий накинул на плечи дырявый полушубок, которым закрывался ночью, и пошел с ведром за водою.
Слыша приближение хозяина, Серко, по старой привычке хотел заржать, но вместо того только тяжело и глубоко вздохнул. Силантий подставил ведро с водою под морду лошади и тут увидел, что охапка сена, положенная с вечера в кормушку, осталась нетронутой.
– Ты что ж это, Серко, а? – ласково обратился Силантий к лошади, – не ешь, брат! Сено плохо, что ли?
Он взял в горсть щепотку сена помял ее, понюхал и неодобрительно покачал головой.
– Плохо сено, плохо! Ишь, разбойник, какое продал! Чтоб ему, подлецу!..
И Серко молча покачал головой, словно подтверждая мнение хозяина, что сено далеко не первый сорт. Вода тоже ему не понравилась: он потянул немного из ведра и, повернув голову, уставил на хозяина грустный взгляд.
Глава III
Выехавши со двора, Силантий тронул шагом. Он не любил – как молодые извозчики – гонять лошадь зря, да и Серко не такой был конь, чтобы ему это нравилось. Он медленно выступал на длинных, сухих ногах, по привычке гордо подняв большую голову. По инстинкту он берег силы, зная, что их остается уже немного. Инстинкт научил его также приглядываться искоса к седокам, с которыми рядился хозяин.
Серко не любил молодых седоков, а в особенности кадетов и юных офицеров; они ездили шибко, и им ничего не стоило загнать старую скотину.
То ли дело женщины, в особенности пожилые! – те даже просят ехать потише. Хорошо также возить простой народ: ремесленников, рабочих, мужиков, ежели только они не пьяны. Пьяный человек, – которого Серко распознавал сразу, – хуже зверя! Он ломается, песни поет, кричит: «дуй белку в хвост и в гриву!» и забывает, куда нужно ехать. Случалось, что пьяные взлезали на спину Серко, требуя, чтобы Силантий позволил им ехать в таком виде; попадались и такие, которые в припадке непонятного лиризма, обнимали Серко за шею и целовали в морду. Серко, не любивший спиртного духа, принимался трясти головой и фыркать.
Сегодня Силантий был удачлив на седоков: двух женщин он свез в Гостиный двор, купчиху на кладбище, и уже под вечер одного генерала в баню. Выручки набралось два рубля с лишним, а так как Серко устал, то Силантий намеревался ехать домой.
– Ко дворам что ли, Серко? – ласково обратился он к лошади, – как располагаешь?
Серко приподнял одно ухо, а другое опустил, из чего хозяин убедился, что конь именно так и располагает, чтобы ехать домой.
Вдруг из подъезда поспешно вышли два господина. Один был в цилиндре и шинели, под которой придерживал какой-то небольшой черный ящик, другой в котелке и пальто. Первый держался спокойно, с достоинством, второй был очень взволнован и бледен.
– Извозчик, – крикнул господин в котелке, – на Кирочную! Скорее!
Он сам отстегнул фартук и ждал, когда второй сядет в пролетку.
– Шесть гривен! – запросил Силантий нарочно вдвое против обыкновенной цены.
– Садитесь, пожалуйста доктор! Я так боюсь, так боюсь!.. Поезжай, голубчик, как можно скорее!
Серко скосил глаза на седоков и неодобрительно качнул головой, но хозяин уже задергал вожжами.
В старике вдруг явилась жадность к деньгам.
Он чувствовал, что это нехорошо, что следовало бы пожалеть коня, больного, уставшего за день, и то, что он это чувствовала только обозлило его. Он нахмурил густые, клочковатые брови, крепко сжал губы и, стараясь не глядеть на белый круп Серко, все только почмокивал и подстегивал вожжами.
Серко, по собственному убеждению, бежал отлично, но господину в котелке езда показалась очень медленной и он торопил Силантия. Тогда хозяин выдернул из-под облучка кнут, и, зажмурившись, ударил по лошади.
Этого никогда не было раньше, – ни разу, – это случилось только теперь! Серко вздрогнул, вытянулся и рванулся из всех остальных сил. Полоса от удара кнутом горела на его спине. За что такая обида? От кого же, – от хозяина, которого он так любит! Он отомстит ему тем, что будет бежать на сколько хватит духа. Пусть он надорвется, пусть это будет его последняя служба!
Пролетка, дребезжа, прыгала по неровной мостовой.
Господин в котелке сидел, сжавшись в комок, и с тоскою, с отчаянием в душе, смотрел по сторонам... «Зачем эти вывески, ну, хотя бы эта, например: «зеленная и курятная»... Странно, зачем, кому это нужно? Зачем эти трактиры и мелькающие в окнах раскрасневшиеся довольные лица каких-то пьяниц? Зачем эти два газетчика шутя борются друг с другом, а сытый швейцар смотрит и покатывается со смеха? Зачем все веселы, довольны, когда ему; ему так страшно скверно и тяжело, что все кругом, весь свет Божий не мил! Зачем молчит этот доктор, этот дорогой «специалист», образованный целитель человечества, филантроп и гуманный человек? Отчего он не скажет ему ни одного слова утешения, облегчения от этой ужасной тоски?
– Доктора я боюсь... если мы опоздали, ведь это смерть, смерть, не правда ли?
– Н-да, может быть! – спокойно процедил сквозь зубы доктор.
– Неужели! – с ужасом воскликнул тот, – неужели! Ах Боже мой, Боже мой!..
Они проезжали мимо часовни, в глубине которой брезжилась перед иконой лампада. Господин снял котелок и набожно, горячо перекрестился несколько раз.
– Нет, нет, не может быть! – зашептал он, – что же я тогда буду делать? Что же я, несчастный, без нее?
Он всхлипнул, быстро вытащил из кармана платок и закрыл им лицо.
Извозчики все очень чутки. Силантий слышал, как плакал седок, но что ему за дело? У него – свое. За что он ударил Серко? За деньги, за лишние шесть гривен, когда и без них у него около трех рублей! На старости лет жадность обуяла? Нехорошо, старик, нехорошо! Нет справедливости в человеке!
– Извозчик, стой! Впрочем, подъезжай еще! Впрочем, стой, мы дойдем, стой, стой!
Господин в котелке соскочил первый, сунул Силантию рублевую бумажку и, не ожидая сдачи, бросился в подъезд.
Глава IV
Приготовив сдачу, Силантий стал ждать у подъезда. Прошло около часа, выходили разные господа и дамы, но за сдачей никто не приходил. Вдруг доктор и господин в котелке появились на подъезде. Доктор был спокоен и держал себя с прежним достоинством. Господин в котелке счастливо улыбался и крепко жал руку доктора. Наконец, оба распростились. Силантий подошел к седоку.
– Барин, а сдачу-то забыли?
– Какую сдачу? – спросил тот, все еще счастливо улыбаясь, – ах, да, это ты меня вез? Ну, хорошо, свези теперь в Преображенскую.
Так как это было по пути на квартиру, то Силантий отвернул фартук и сказал:
– Пожалуйте! Только шибко не поеду. Лошадь устала.
– Все равно! Поезжай, как знаешь! Мне не к спеху!
Силантий легонько тронул вожжами. Серко покорно двинулся вперед.
– Теперь мне все равно! – разговорился седок, держась прямо и весело поглядывая по сторонам, – а что было! Что только было, Боже мой! Операцию понимаешь, операцию делали!
– Понимаю, как не понять! Барин этот делал, что ли?
– Да! Он знаменитый! Профессор, специалист! Вот что значит, брат, наука! Да, наука чудеса делает!.. Однако, брат, лошадь-то твоя совсем кляча. Пора на живодерню, пора!
– Зачем? Поживет еще! Лошадь добрая. Это с устатка.
На Преображенской седок слез, а Силантий поехал домой. На углу Малой Итальянской Серко вдруг остановился.
– Но, но! Фю, фю, фю! – посвистал Силантий, – ишь ты! Теперь, брат, домой! Понимаешь?
Серко понимал, но не двигался. Колени его подгибались, все тело дрожало. Он несколько раз оглянулся на Силантия, как бы жалуясь, или спрашивая, что это с ним приключилось, поводил ушами, качал своей большой головой и вдруг грохнулся на мостовую...
Силантий быстро соскочил с пролетки, запутался в вожжах, упал, но тотчас вскочил, и в одну минуту был подле лошади. Отпустить подпругу, хомут, чрезседельник, – все это было для него делом одного мгновения. Освобожденный от пут Серко все-таки не поднимался. Силантий почувствовал, как холод забрался ему под корни волос. Сердце сжалось страшным предчувствием.
– Но, но, – слабым; чуть слышным голосом понукал Силантий, – но, Серко, вставай, полно!.. Что с тобою?
– Кнутом, кнутом ее! живо вскочит! – советовал какой-то прохожий в рваном, кургузом пальто, – где кнут-то?
– Оставь, не надо! – оттолкнул его Силантий.
– Тащи за хвост! – Оттащи от оглоблей! Встанет! – слышались голоса из собравшейся толпы зевак.
– Отойди, ребята! Неравно вскочит да так поцелует копытом – любо два! Чего прете?
– Давай кнут! Где кнут? – настаивало кургузое пальто.
– Уйди ты! – крикнул Силантий, наклоняясь над Серко.
Тот лежал на боку и тяжело, глубоко стонал. При виде хозяина он поднял голову и повернулся к нему, но голова опять бессильно упала на мостовую.
– Ну, брат, ау! ничего не поделаешь! Это у нее воспаление, вишь, как живот вздувает! – подал голос из толпы какой-то сведущий человек.
– Скотина, а как стонет-то! Ровно человек! – жалобным тоном заметила какая-то сердобольная женщина.
Силантий молча ходил вокруг Серко, качал головой и хлопал себя по бедрам. В глухой час вечера, в полутемной, едва освещенной слабо мерцавшими фонарями улице, как и чем мог он помочь умиравшему коню? Он чувствовал свое полное бессилие и беспомощность, и страх ожидания неминуемой, быстро надвигающейся беды парализовали в нем даже способность речи.
– Давай-ка, ребята, станем ей живот растирать! – предложил сведущий человек и первый, засучив рукава поддевки, приступил к лечению. Силантий тоже начал мять живот Серко, но, видя безуспешность этой меры, отошел.
– Околеет! Беспременно околеет! – сказал сведущий человек, отходя.
Силантий присел на корточки перед лошадью.
Серко, будто в томлении, поднимал голову, большими, горячими глазами взглядывал на хозяина и опять в бессилии опускал голову на мостовую.
– Серко, Серко, бедный мой! Ведь я тебя любил! – с воплем воскликнул Силантий, и крупные слезы застлали ему глаза.
И опять Серко поднял голову. Словно он прощался с хозяином словно хотел сказать: «прощай Силантий! Служил я тебе, как мог, сколько силы было, а теперь время мое прошло!»
– Прости, брат прости Серко! – причитывал Силантий, крепко обнимая шею лошади и целуя ее в морду, – а я тебя ударил... кнутом... (Силантий провел рукавом по глазам). Прости, друг! Не ездит нам с тобой больше! Прости кормилец!
Последний раз поднял Серко голову, помутившимися глазами в последний раз взглянул на Силантия, захрапел и вытянул сухие, старые ноги.
Он простил своего хозяина...
Комментарии ()