Северные собаки
Автор: Е. В. Дубровский, 1941 г.
I. Дружба с собакой
II. Собачья «наука»
III. Воспитание овчарки
IV. Пограничная собака
V. Ездовые собаки
I. Дружба с собакой
Скуп и темен рассказ старухи-земли о дружбе человека с собакой.
При раскопках самых древних становищ находят черепа людей, живших за сотни тысяч лет до нас. И тут же всегда выкапывают звериные черепа с могучими челюстями, с острыми зубами. Что это – волчьи черепа?
Нет, – собачьи. Кости волков по множеству признаков, сразу видных зоологам, в глубокой древности отличались так же резко от костей собак, как и теперь.
Собака и волк в родстве, в близком родстве несомненно. Но волк остался в лесу, а собака пришла к человеку. Когда? – Неизвестно.
Изумительно, до какого разнообразия дошло почти бесчисленное множество собачьих пород. Собака гибко приспособилась, кажется, ко всем потребностям человеческой жизни.
Понадобилось человеку устроить свое жилище на сваях над водой – собака научилась плавать и нырять.
Стал человек ловить быстро бегающих зверей – явилась борзая, длинная, узкая, длинноногая, вся приспособленная к бегу, к прыжку, к ловле. У борзой почти нет чутья, она плохо слышит, но далеко и остро видит, а длинными челюстями хватает добычу, как щипцами. По-охотничьи у борзой не пасть, а «щипец».
Собаку можно научить танцевать. У египетских пирамид, у индийских пагод, у пестрых кумирен Китая тысячи лет назад плясали собаки.
На льва, на кролика, на глухаря, на перепела охотятся с собакой.
На берегах южного моря, в теплом климате, вывелись крошечные собачонки, изнеженные, совсем без шерсти, годные только для забавы. Японская собачка – голенькое существо величиною с кулак. Такая собачка свободно укладывается в муфту, – так их, бывало, и носили модницы-щеголихи вместе с носовыми платками.
Даже для ловли крабов есть собаки. Это небольшие поджарые собаки, с узкими мордами, умеющие в подводных норах между камнями отыскивать свою черепокожую дичь.
Дальше, кажется, уже некуда собаке уклониться от древнего предка, от волка.
А самая близкая его родственница, похожая на волка так, что их днем спутать просто, живет на очень обширной полосе земли по северному ее краю, сторожит чум своего хозяина, возит его нарты, охотится с ним на моржа и белого медведя.
По берегам ледяного моря, на крайнем севере тундры, там, где не растет даже мох – убогий корм оленя – там человека со всеми его пожитками везет собака.
Загривок у ездовой собаки толст, уши остры, торчат, как у волка. Мордой и рыже-серой шерстью собака вполне похожа на родственника из леса – волка. Правда, в полярном холоде она не лает, только воет, как волк, но перевезенная к югу легко выучивается лаять.
Смешаться с волком собака может. От волка с собакой родятся черные свирепые псы.
II. Собачья «наука»
У всех народов во всех уголках земного шара собака прежде всего сторож. Основная служба, начавшаяся бесконечно давно для собаки, – охрана дома и стада.
Занятая около домашнего скота собака стала называться овчаркой и сохранила это название, когда стерегла уже коров и лошадей, что выпало ей на долю много позже.
К востоку от р. Енисея в глухой тайге собака считается врагом стада. Но там уже не овцы, не лошади, не коровы, там олени. Это другое дело, там своеобразные условия для жизни собак. В большинстве же мест охотничья и ездовая собака стадо сторожит.
Такой собаке очень много дела. Стаду, кроме волков, часто угрожают крылатые хищники. Случается, что овца принесет ягнят в поле, и пастух, занятый чем-нибудь далеко от нее, не сразу это заметит. Глаз ястреба видит это с очень большого расстояния. Откуда-то с вершины далекого дерева срывается огромная бурая птица и вихрем налетает на беспомощное маленькое существо. Овца-мать только фыркает, почти стонет, угрожающе топает, а сделать не может ничего. И бурый хищник унесет ягненка, если жалобное блеяние овцы не будет услышано собакой. Обычно она слышит. Овчарка несется на защиту с лаем, с визгом, чуть не кувыркается от злости, и разбойник, уже запустивший когти в маленькую курчавую спину ягненка, спешит бросить добычу, чтобы выкарабкаться из беды. Чуть он опоздает подняться на воздух, от его бурых перьев клочья полетят.
На волка в одиночку кидается редкая, исключительно сильная собака. Обычно собака осторожна. Она понимает, что волк может покончить с ней вмиг. Она только вопит, ревет необыкновенным воем при появлении серого зверя. Но если собака видит, что пастух бежит к ней на помощь, то даже некрупная собачонка злобно лезет в драку с могучим врагом.
Однако драка с волком – последнее дело, это когда уже он натворил бед. Обычно собака предупреждает нападение.
Овчарка останавливается перед теленком или ягненком, выбежавшим в сторону от стада, лает так упорно, так кидается и угрожающе рычит, что неопытный детеныш испуганно бежит в середину стада, куда хищник никогда не сунется, зная, что там его забьют копытами и рогами.
Иногда овца, теленок, коза, случается даже взрослая корова заплутается, стоит в кустах, в болоте, не понимая, куда деваться. Вдруг является собака и настойчивым лаем гонит растерявшееся животное на настоящую дорогу.
Хорошо обученная собака способна на расстоянии 12 км от стада отыскать затерявшуюся скотину.
При деревенских стадах северной полосы обычно пастух на свой скудный счет держал какую попало собачонку, выбирая ее помельче, чтобы меньше ела, кормил ее своими объедками и нисколько о ней не заботился. Жива, лает? Ну, и ладно.
Собачонки все-таки привыкали кое-как служить у стада. Случались очень понятливые и сторожкие. Так само собой тянулось дело сотни лет.
Теперь колхозное стадо пасется иначе, чем сбродный скот отдельных хозяев. Одна хорошо обученная овчарка вполне заменяет двух помощников пастуха при охране стада.
Рядом опытов доказано, что для стада в 100 коров достаточно одного пастуха и одной овчарки. Но тут нужна не кое-какая побегушка, пустолайка, а правильно выращенная, здоровая, крепкая, хорошо обученная овчарка.
В Ленинградской области есть районы, где раньше не видели служебных собак. Лет сто назад в колхозы этих районов завезли десяток щенков-овчарок, и особые инструкторы присматривали за их воспитанием. Теперь по области уже сотни собак, обученных службе при стаде.
III. Воспитание овчарки
Очень сложное дело выкормка и обучение здоровой, сильной, отчетливо работающей собаки.
Один щенок плохо растет – ему скучно жить. Обычно щенят воспитывают попарно. Они едят из одной чашки, вместе спят, возятся, играют. Все приемы будущей их службы, все ухватки, вся жизнь, все преподносится им в виде игры. Мяч из тряпок, крупная кость, чурка – щенячьи игрушки. Если щенок стал смотреть хмуро, заскучал, – сейчас его в изолятор, значит не вполне здоров, такой в службу не годится.
Веселых четырехмесячных щенят уже берут на утренний выгон стада, а едва придет оно на пастбище – фью! Получай, щенята, вкусную прикормку.
Рожок пастуха, шумная возня травоядных, разные звуки и свежесть утра – все это действует сильно.
Раза два-три повторяется такая забава. Потом, едва сверкнет заря, щенята уже прыгают и скулят нетерпеливо, просятся на выгон и с веселым лаем кидаются подгонять отстающих животных.
– Назад! – кричит знакомый голос, – назад, не смей!
Учитель, друг, кормилец, – ну, словом, дрессировщик, подбегает и показывает, в чем ошибка собачьего детеныша. Дрессировщик объясняет надлежащий прием, показывая, за какое место надо хватать корову, и щенок запоминает урок накрепко.
За восемь месяцев существования большой курс науки приходится пройти щенку. Кроме всего прочего, десяток команд должен отчетливо знать щенок.
«Ко мне! Сидеть! Стой! Рядом!»
Это пустяки, этому выучиваются с двух-трех показов. Но как сообразить, когда раздастся команда:
– Голос!
Не всякая собака сразу поймет, что это значит.
Для того, чтобы собака это поняла, учитель ласкает собаку в ее загородке и вдруг делает вид, что уходит, захлопывает дверцу перед носом у собаки. Та с досады, от разочарования, что ее на прогулку не взяли, тявкает. Тогда учитель возвращается и, снова приласкав собаку, дает ей вкусный кусочек. После такой тренировки собака лает.
Так просто приобретаются сложные познания.
Трудней всего, конечно, собаке отказаться от лакомства. Является посторонний человек и предлагает собаке кусок ветчины. Не угодно ли вытерпеть этакое искушение – не взять такой приманки? Собака нерешительно берет кусок в рот. Тогда откуда-то выскакивает воспитатель и легонько, но очень неприятно хлопает собаку по носу и сердито говорит:
– Нельзя, брось!
Ну, что ж. Жаль расстаться с ним, с куском, но раз так за него сердятся? – Бросим.
Однако и хитрый же этот соблазнитель-подкидчик! Угостил ветчиной, которую нельзя брать, а потом собаку какой-то соломенной кишкой по спине хлоп! И сам бежать. Ну, держись, подбирай полы!
Собака бросается за обманщиком и, догнав, треплет за одежду, не подозревая, конечно, что эта одежда нарочно подшита так толсто, чтобы безвредно хватали ее собачьи зубы; человек же для того и приходил, чтобы собаку разозлить.
А то еще ночью подкрадывается к загородке какой-то человек, где молодые собаки спят. Тут всего лучше обучает молодежь пример старой собаки. Опытный пес услышит ничтожный шорох в темноте, учует бесшумное приближение подозрительного человека и покажет, как надо кинуться на него неожиданным и молчаливым прыжком.
Чем искуснее дрессировка, тем бдительнее и злее вырабатывается собака.
Звон цепи, влекомой на блоке, сильно пугает собаку. Ее постепенно лаской приучают не бояться этого звука.
В собаке воспитывается злобность и недоверие ко всем, кроме дрессировщика. Попадаются среди собак упорно добродушные – эти не годятся в сторожа.
Чтобы испытать бдительность собаки, ее вводят в магазин, где учат обращать внимание на шорохи и стуки в ночной темноте, хватать появившегося откуда-то незнакомца. Тут только не должен зевать сторож-человек. Если он не является в тот же миг, как собака подняла тревогу, – все результаты дрессировки идут насмарку: собака не знает, что делать с задержанным ею злоумышленником.
Сначала на цепи, потом свободно без привязи четвероногий страж неусыпно, неподкупно, верно караулит двор, сад, огород, поле, стадо.
Напрасно воображать, будто собака понимает, каких ценностей охрана ей поручена. Нет, собака не знает, что и зачем она сторожит, она только повторяет внушенные ей дрессировкой приемы и навыки.
IV. Пограничная собака
Собаку можно приучить ко многому. В цирках как довольно обычный номер показывают собаку, танцующую под музыку на передних лапах.
Комнатные собаки, в особенности пудель, выделывают множество забавных штук.
Особенно же сообразительна бывает собака угрозыска. По каким-то неуловимым ни для кого, кроме нее, признакам собака отыскивает среди многолюдной толпы как-то ставшего «известным» ей человека и бешеным лаем указывает на него.
Суровым, настойчивым, длительным обучением, обдуманным во всех подробностях, собака подготавливается к борьбе с самым опасным врагом, с предателем, изменником родины, шпионом.
Сложно, длительно и на первый взгляд даже загадочно обучение пограничной собаки. Например, погрансобака не должна лаять без особого на то приказа.
Как же так? Обычно сторожевую собаку поощряют за то, что она поднимает тревогу лаем. Тем же способом всякая собака выражает свое волнение. И вдруг собаке надо молчать? Да, тут особые условия службы – тут граница.
Собака очень хорошо помнит, что когда при подозрительном шорохе она пыталась залаять, то знакомая рука схватила ее – молодую собаку – за морду и привычный строгий голос произнес:
– Фу!
А в другой раз за то же, за лай, собаке резиновое кольцо надели на морду. Еще раз тряпкой завязали нос так, что челюстями не двинуть, и опять то же противное:
– Фу!
Нет, уж лучше не лаять, если так. Однако очень трудно оставаться безучастной ко всему, что происходит кругом. Да это и не требуется, совсем наоборот. Дрессировщик лежит рядом с собакой, тычет ее легонько в бок, шепчет:
– Тсс! Внимание!
Он пристально вглядывается, указывает рукой куда-то в ночную темноту, где что-то шелестит и шевелится. А лаять, как уже известно, нельзя. Значит, остается потянуть повелителя за привешенный к его поясу лоскут, а если лоскута нет, то навострить уши и заворчать тихонько. Тогда знакомая рука ласково гладит собаку по голове и всовывает ей в рот лакомый кусочек. После такого урока уже не нужны более ни тряпки, ни резиновые кольца. Собака лаять при тревоге не будет.
Как лютый зверь, злобна погрансобака! Для нее, кроме ее руководителя, все враги, ненавистные, непримиримые враги.
Выходя на свою работу, уже сердита погрансобака.
Она, конечно, не лает, но фыркает, скулит от злости, кидаясь в погоню по следу лошади, на которой куда-то ускакал неизвестный человек.
Железом подкованы копыта лошади. Тот, кто на нее сел, очевидно, не прохлаждался, не гулял около нее, а вскочил в седло, да и ходу. Что же осталось тут от них – от лошади и человека? Какие запахи, какие признаки, как, где их, беглецов, искать?
Однако догнать за пять километров при помощи собаки конного разведчика там, на границе, вовсе не считается какой-то особенной хитростью: обычная, будничная работа.
Собака несется по лошадиному следу, настигает и стаскивает всадника с седла, хватает его за правую руку. Готов? Сдался? Нет? Брыкается? Тогда вместо руки уже хватает за горло.
О том, в какой руке обычно держит человек револьвер, собака, конечно, не осведомлена, но правую руку от левой отчетливо отличает даже щенок, едва начавший курс науки. А хватать именно за правую руку собаку приучают еще в то время, когда травят щенком подставного нарушителя.
Помощник, убегая, сует настигнувшей его юной собаке в рот свой правый рукав. Дрессировщик в таком удачном случае дает вкусный кусочек, за левый же рукав – щелчок по носу, что хоть и не больно, но так неприятно, что запоминается на всю жизнь.
Выстрел собаки переносят спокойно. Не многие собаки при выстреле ежатся так, как будто хотят зажать уши. Эти неисправимы, в службу не годятся.
Но, конечно, выстрел не пустяк, это сильный звук. Тут нужна постепенность: сначала выстрел из револьвера, потом взрывается ручная граната, наконец бухает пушка.
Нельзя стрелять перед кормежкой. Тогда выходит, что как будто собак кушать приглашают выстрелами. Выстрел вообще ничего не значит, никого не должен волновать. За соблюдение полного спокойствия даже при взрыве снаряда не полагается никакой похвалы, ни закуски. Поэтому стреляют во время или после еды, и никто не обращает на то никакого внимания.
Про пулю и действие снарядов собака не должна ничего знать. Холостой выстрел не причиняет вреда – это звук пустой, вот и все.
Иногда собаки даже чересчур усваивают такое понятие.
У французов в войну 1914 г. многими своими «подвигами» очень прославился исключительно «умный» терьер. Он вполне привык к падавшим снарядам, стал за ними бегать и наконец бросился к одному, пытаясь его схватить. Владелец знаменитой собаки успел отбежать, а дурачок терьер взлетел на воздух.
У собаки очень сильно чувство собственности. Подстилку своей конуры или просто лежки собака никому не отдаст. Это чрезвычайно помогает при обучении погрансобаки особенным приемам ее службы.
На мешок с соломой укладывают собаку. Рядом с ней ложится дрессировщик. Ночью подкрадывается «враг». Это помощник, одетый в кафтан, подшитый так толсто, чтобы его не прокусили собачьи зубы. Он тянет за мешок и бежит – тут собака мгновенно завершает свое образование, узнает все, чего еще не знала. Не надо лаять, наоборот – надо без крика кинуться вслед, валить на землю.
– Фасс!
Это страшная команда. Это приказ собаке вцепиться в человека беспощадно, это значит: «Вот там враг, ищи, следи, хватай, возьми его!»
Собака кидается, догоняет «вора», покушавшегося на мешок, сшибает с ног. Он дерется (не очень сильно), стреляет громкими, но холостыми патронами, кричит как от боли, сдается и лежит смирно. Тут является дрессировщик, ласкает, награждает собаку-победительницу, уводит куда-то пойманного «врага».
Кончена наука. Собака готова на службу по охране границ.
– Фасс!
Нет врагу ни спасенья, ни пощады.
Какие сведения может иметь собака о войне, о шпионах, о продаже родины, о множестве подлых преступлений?
Конечно, собака ничего не знает. Все обучение собаки основано на том, чтобы внушить ей нужные навыки. Собака служит своему воспитателю, водителю, повелителю, исполняя его волю, а преданность и верность собаки бесконечны.
Тысячи овчарок, умело выращенных в госпитомниках и обученных своему делу по выработанным правилам, пасут колхозные стада. Тысячи погрансобак зорко стерегут границы СССР.
Отчетливая работа всех этих четвероногих стражей показывает, чего можно добиться от собаки правильным ее содержанием и соответствующим обучением.
V. Ездовые собаки
Чрезвычайно просторны те края, где ездят на собаках
Одно лишь побережье северных морей представляет удивительно длинный и очень замысловато-трудный путь. Затем тянутся также холодные берега Тихого океана и Охотского моря.
В Северные моря впадают великие сибирские реки – Обь, Енисей, Лена. На короткое время ежегодно эти огромные потоки, сбросив свою ледяную одежду, служат водными путями на многие тысячи километров. Большую часть года по их почти неоттаивающим берегам бегут собачьи упряжки.
Собачий транспорт на Севере играл и играет большую роль: собака везет на себе все, в том числе и человека.
Ительмены, прежние камчадалы, не только зимой по снегу, но и летом по траве на собаках возят воду, дрова, сено, вытаскивают лошадей, завязших в снегу. В снегу, летом?! Да, что ж делать, климат такой, на Камчатке случаются сугробы в июне.
Травы там, на Камчатке, растут буйно, есть из чего запасти сено, некрупная лошаденка на коротком расстоянии может быть очень полезна, но все-таки тяжеловата и, случается, вязнет. Тогда из сугроба ее вытаскивают собаки. Лошадь кладут на нарту, а собаки везут.
На Командорских островах по болотам, поросшим осокой, сотни километров проезжают на собаках. Собаки тянут нарту по мягкому зеленому ковру: нарта скользит легко, и не вязнут собаки.
Партии геологов, гидрографов, биологов в подобных местностях не могут обойтись без применения собачьей тяги.
О врачебной помощи в тех краях долго никто не слыхал. Теперь она там существует. Был случай, – из бухты Тикси на о. Ляховский на собаках примчался врач и спас больного.
Этот путь не очень длинен, судя по карте, но надо его представить: сугробы снега, трещины льда над морской глубиной, похожие на «терку», оточенные ветром льдины берегового припая, обдирающие собачьи лапы до костей. Все это в снежном вихре, в морозном мраке полярной ночи. Даже если бы случился тут самолет, он в пургу не может пуститься в такой путь. Никакое животное не в состоянии тащить на себе сани в таких условиях по смутно известному направлению. А собаки мчатся!
В зиму 1934/35 г. полярным станциям собаки привезли 1500 кубометров дров из плавника. В полосе вечного холода уже существует множество научных учреждений. Всем необходимым их снабжают собаки. Попросту значит опять: собаки везут все, без чего жить нельзя, в том числе – бензин для самолетов.
Много разных народов живет в необъятных просторах вечно мерзлого пояса земли.
Добычею морского зверя, ловлею рыбы существуют эти народы и без собаки промышлять не могут. В тайге лайка гонит в голос, «сажает», на дерево глухаря, белку. Та же лайка выслеживает всякого зверя, треплет за зад медведя, не давая ему броситься на стрелка. Все это, конечно, требует от собаки навыка, но все это пустяки, чуть ли не детские игрушки в сравнении с тем, что должна делать промысловая собака.
Чукчи и коряки часто охотятся на лахтака, морского зайца. Это крупный тюлень. Обычный вес его 200 кг, но иногда морской заяц весит 300 кг. Лахтак ложится на лед в одиночку и очень чуток, при малейшей тревоге он бросается в воду, но если его сильно не пугать, то не уходит, а плавает тут же и смотрит.
Осторожно нужно подъехать к лежащему на льду или плавающему около выбранной лежки лахтаку, без визга, без грызни, без путаницы в постромках. Хорошо должна быть съезжена упряжка! Иначе – только издали покажется плеснувший в волнах тюлений хвост.
Но подобрались почти без шума. Плавает, посматривая на подползающего врага, любопытный лахтак. Хлоп! В затылок влеплена ему меткая пуля. Наповал убит лахтак. Тощий, он тонет в тот же миг. Значит, все предприятие провалилось. Пошли назад домой ни с чем, голодные, люди и собаки.
Но если лахтак жирен, то, убитый, он остается на поверхности воды. Тогда счастливый стрелок кидает в него гарпун, подтаскивает тушу к краю льда, прицепляет к гарпуну постромки своей упряжки.
Тут приходится собакам поработать.
Торосистый шершавый лед кожу на собачьих лапах разрывает в кровь. Такому льду и название резун. По резуну после длинного пробега во весь собачий мах уж очень тяжко тащить двойной против обычного груз! Да еще привязан он впопыхах криво к какой-то палке, торчащей кое-как из убитого зверя. Ничего, выволакивают собаки! Домой везет добычу та же запряжка. Но это уже другое дело: это после хорошей закуски отбросами разделанной на части туши.
Гораздо хуже для собак работать на расстановке и осмотру ловушек на разных зверей. Короток зимний день. Дороги, как уже известно, нет. Значит, через поваленные деревья, по рытвинам и камням, предательски занесенным снегом, туда и сюда мечутся нарты.
А, попалась в ловушку пушистая шкурка? Снимать ее нет времени. Целиком ложится добыча в сани. Значит, прибавка к грузу.
Эти длинные пробеги для собаки тягостнее всего тем, что свершаются впроголодь, а то и совсем натощак: некуда взять с собой корма для собак, все место занято запасом свежей приманки.
Нивхи, ханты, унарганы, нанайцы, живут рыбной ловлей. У них собаки ловят рыбу для себя, едят ее тут же, едва вынут из воды, но в промысле помогают своим хозяевам сильно.
На собаках вытаскивают сеть из воды. При этом много получают побоев. Очень уж неудобно пристраивается собачья упряжка к крылу невода.
Там, где ловят рыбу, собакам все-таки живется сытно, чего о других местах сказать нельзя. У всех народов Севера, ездящих на собаках, кормление собак пока поставлено плохо.
Эскимосы снабжены собаками на 100 процентов. Это значит, что нет ни одного эскимосского семейства без собак.
Собака – сторож, помощник на охоте, единственная сила при перевозках, собака постоянно на каждом шагу необходима, а кормить собаку везде принято только в крайнем случае, лишь настолько, чтобы не околела. В большинстве собаке предоставляется добывать корм собственными средствами.
Могучими зубами и когтями вооружены свирепые северные псы. Упряжная собака ест рыбьи костяки, хвосты, головы, грызет обрывки шкур, выкапывает из сугроба и перегрызает остатки давно брошенных моржовых, тюленьих, медвежьих скелетов.
Самая здоровенная дворняжка не осмелится даже в рот взять жесткой еды, с какой справляются челюсти ездовой собаки.
Кормят собак юколой, вяленой на солнце рыбой всяких пород. Когда рыбы наловлено вдоволь и на людей и на собак, то для вяленья, для сушки рыбы на ветру, делают вешала, колья, палки.
Иногда между кольями протягиваются мочальные веревки, на них нанизываются десятки рыб. Это усовершенствованный способ, требующий заблаговременного изготовления веревок, для чего не всегда есть время и мочала.
Дожившие так или иначе впроголодь до весны, собаки поправляются сильно, когда начинают лететь гуси. Истомленные дальним перелетом, птицы летят медленно и низко. Собаки, те, что побойчее, даже не ждут, чтобы сели пернатые гости, а подскакивают метра на два вверх и ловят гусей на полете.
Гуси там, в тундре, гнездятся миллионами. В то время как гуси линяют, их бьют и «заготавливают» впрок приблизительно так же, как рыбу.
Для собак в гусиное время варится очень вкусное кушанье: похлебка из моржовой кожи и с такими мелкими остатками от гусиных тушек, как головы, лапы, потроха.
У эскимосов такая похлебка называется као. У других народов называют ее иначе, варят несколько по-другому, но не все ли равно? Одинаково плохо то, что далеко не везде и не всем собакам достается такое лакомство.
В большинстве случаев собакам предоставляется в течение весны и лета кормиться их собственными собачьими средствами. Собаки отыскивают в болотах в гнездах всяких птиц, едят их яйца и птенцов, ловят леммингов. Так или иначе, за три-четыре месяца упряжные собаки отъедаются жирно.
Но остальную часть года беднягам приходится жить в значительной степени за счет этого летнего жира.
Обычно в дневной пробег каюр, если он не хочет «сесть на мель» в сугробе, должен взять с собой килограммов 8 сушеной рыбы, юколы.
Это может быть крупная рыба – кета, горбуша и пр., весом каждая в 1 кг или немного более. Тогда по рыбине в день на собаку. Мелкая рыба – большею частью сельдятка, род ряпушки из лососевых. Сельдятки на собаку нужно 7–10 штук в день.
Как бы рыба ни называлась, расчет собачьего прокорма прост. В день собаке требуется 1 кг 200 г сушеной или 1,5 кг свежей рыбы. Конечно, те, кто ездят на собаках, ни в какие расчеты не пускаются, а просто не додают собакам того, что им необходимо. От этого собаки вырождаются, мельчают, утрачивают свои великолепные качества.
А потребность в собаках все та же, если не больше чем прежде. Без собак по всей вечно мерзлой полосе земли – по-прежнему ни на шаг, даже в доставке бензина для аэросаней и других двигателей.
Ездовую собаку приучают ходить в запряжке, возить нарты, повиноваться голосу каюра. Но все это делается как-то между прочим, само собой, побои же собака получает всегда, везде, при всяком случае.
Как ни трудно, как ни мало места на нарте, всегда везут с собой подстилку для собак, оленьи шкуры. Понятно, стараются взять их по возможности меньше, шкуры две-три. Десять, двенадцать собак, укладываясь в тесноте, толкаются, грызутся. Возня, рычанье, вой.
– Ты что ж, – на том или ином языке кричит каюр вожаку, – ты на что поставлен? Ты у меня смотри!
Вожак живо наводит порядок, распоряжаясь по-своему и задавая трепку зачинщикам грызни. Собаки укладываются тесно, бок к боку и только скулят.
Вожак только изредка в чересчур жестокую вьюгу допускается в то помещение, где отдыхает каюр. Впрочем такая льгота, по общему замечанию, плохо действует на здоровье вожака. Для собак – уверяют ездящие на них – лучше вечно оставаться на морозе.
Остановка в поварне никогда не бывает продолжительной, разве только буря задержит. А то некогда спать.
Едва каюр, растопив кусок льда, выпьет свой «чай», собаки уже закусили. Голова, хвост, кости крупной сушеной рыбы (горбуши или кеты в килограмм), везде идущие в отброс, тут только потрескивают на зубах и проглатываются без остатка.
Скорей снова в путь!
Нарта, запряженная десятком собак, иногда везет груз в 80 кг и, кроме каюра, еще человека. Случается, что во время остановки полозья нарты вмерзают в снег так, что упряжка сдвинуть ее не может. Опытный каюр при таком случае никогда не ругается. Он, налегая на передок нарты, старается освободить полозья от ледяного зажима и ободряет собак веселым криком:
– Батта, батта!
Вожак и лучшие собаки даже встают на дыбки, изо всех сил натягивая алыки. Однако стоит тяжелая нарта.
Тогда каюр бренчит бубенцами, погремушками, и кричит:
– А-а-а-а!
Нарта срывается, собаки несутся с воем, люди вскакивают в сани на ходу. Тут не зевай, прыгай в точности на свое место, не то придется долго во весь дух гнаться за упряжкой.
Собаки не должны замедлять свой бег. Как бы ни была трудна дорога, как ни устали, раз пошли в ход, передовой бастын с удвоенной силой налегает на свой алык, визжит, тявкает, всячески старается сохранить всю быстроту, на какую способна упряжка.
Очень подбадривает собак слово «ненук». Это значит медведь, и слыша знакомое слово, собаки кидаются в погоню за невидимым врагом.
Если седоков на нарте двое, то иногда от поварни один уходит вперед. Это почему-то горячит собак. Они несутся за ушедшим во весь дух.
В пути бегущих собак очень волнует появление перед ними на снежной белизне темного пятна.
– Хара-бар (черное), кыл-бар! (зверь) – кричит каюр.
Собаки рвутся вперед из последних сил. Тот, кто от поварни ушел вперед, должен, когда его настигает упряжка, метров за десять до собак отскочить в сторону. Иначе даже знакомые собаки собьют его с ног и потреплют сильно. Хорошо, если не загрызут до смерти.
Не запряженные собаки довольно смирны и очень редко кусают человека, но когда собаки везут нарты – это дикие, свирепые псы, способные разорвать даже своего каюра, если он, уступив свое место товарищу, попадется навстречу собакам пешком, одетый в непривычное для собак платье.
Если темное пятно, возникшее на пути перед собаками, действительно зверь, например медведь, то без исключительно умного бастына дело каюра плохо. Вся упряжка мгновенно забывает, что она везет нарты и какой-то там груз, кидается в погоню за зверем, как стая совершенно ничем не связанных собак. Нартам очень трудно перекувырнуться, но они могут налететь на камень. Собакам это все равно. Так, конечно, далеко не убежать, но полное расстройство всего предприятия неизбежно: неожиданная остановка, быть может, разбитая нарта, перепутанная, разорванная упряжь, грызня, драка – все это в сугробе, на страшном морозе, на ветру, в пустыне.
Но хороший бастын при отчаянном крике каюра вдруг упирается всеми четырьмя лапами в снег. Стоп! Ни шагу дальше!
Бастын оборачивается и показывает упряжке такую страшно-оскаленную рожу, что ни одной собаке не захочется получить трепку от этих знакомых зубов.
Все приходит в порядок, – темное пятно, вызвавшее чрезмерное волнение чувств, забыто; собаки, повизгивая, становятся на места, привычно натягивают свои алыки, а каюр, усевшись в нарту, хотя ему вовсе не до забав, запевает веселую песню, хлопает в ладоши и бренчит погремушками остола. Без утешения не наладить надлежащего бега после таких волнений!
Сильнее всего возбуждает собак темное пятно, если это олень. От рогатого бегуна уж слишком жирно пахнет.
Когда возникает необходимость быстрого пробега накоротке, перед запряжкой едут на олене.
При помощи такой приманки достигнута собачья скорость 55 км в три часа. Для снежного бездорожья, где иным способом проехать нельзя, это очень много.
Слишком сильное средство олень. Обычно подбадривают уставших собак менее волнующим способом: песней, погремушками, человеком, уходящим куда-то от поварни.
Собаки, как уже сказано, рвутся за таким пешеходом. Но каюр держит, лаская, песика. Нельзя бежать. Когда пешеход скрылся в снежной дали, каюр пускает упряжку:
– Хей, хей!
Собаки кидаются бежать, настигают одинокого путника и довольно равнодушно пробегают мимо хитреца, затаившегося в сугробе так, чтобы собаки его не ухватили, а ему удобно было вскочить в несущуюся нарту.
Очень внимательны и чутки бегущие с нартами собаки ко всякому звуку, нарушающему тишину ледяной пустыни. Как только среди упряжки покажется признак уныния, опустившийся хвост, каюр ломает сухой прут из пучка, предусмотрительно захваченного именно на такой случай. Треск лопнувшего сучка настораживает ослабевшее внимание, слишком низко опущенные головы поднимаются, повешенные хвосты закручиваются кренделями, и упряжка бодро продолжает свой тяжкий путь.
На нарте всегда раскинут «полог». Это, скорей, ковер, одеяло. Шьется полог из оленьих, а то из тех же собачьих шкур. В полог может завернуться человек и все, что каюру необходимо везти с собой: чай, сахар, юкола, дрова и котелок с кружкой.
У дуги, у «барана», в передке нарты помещается железная печка, «чум».
Это название, очевидно, с Новой Земли от ненцев, живущих в чумах. Оно упорно держится до р. Енисея, дальше на восток печку зовут иначе и весьма разнообразно, но везде возят, если перегон длинен.
Вдруг изменится направление собачьей «дороги», тогда поварни может не встретиться, тогда ночевать и отдыхать приходится в сугробе или среди льдин, нагороженных одна на другую.
Когда в пути задует «восток», тут утром или среди дня все равно, где ни случилось бы, садись, каюр, на «землю», ставь стойком нарту, прилаживай к ней торчком лыжи, развешивай на них полог и под этой занавеской спасайся от лютой пурги вместе с собаками.
В таком случае уже без чинов, песик там или не песик, рядовая, припрягаемая у самых нарт, значит наименее надежная собачонка, все тесно жмутся к человеку и вместе отсиживаются от бурана.
Тут приходится иногда так, что пельмени, пирожки, ломти мяса или рыбу, всю еду, заботливо приготовленную для себя, человек отдает собакам, не из любви, не в порыве нежных чувств, нет, а от сознания, что на ослабевших собаках не выехать из-под сугробов.
«Восток» дует иногда час, иногда сутки, в другой раз дольше.
Случается, замерзают, пропадая без вести, целые упряжки вместе с каюрами. А то найдет их через несколько лет другой каюр, случайно попавший на то же направление.
Но несчастья такого рода довольно редки. Обычно хватает сил переждать непогоду. Буря живо наметет снежную гору над всем, что прижалось под пологом. Там, в почти темной пещере, тепло от дыхания десятка живых тел. Тут, конечно, уж не до печки, не до чаепития. Жуют юколу собаки и человек. Собаки выгрызают лед, намерзший у них между пальцами. Как ни странно может показаться, у исправного каюра всегда ножницы в кармане.
Это очень большая беда – ледяшки на лапах у собак. И каюр при каждой к тому возможности подстригает чересчур отросшую шерсть. На собачьих животах, наоборот, некоторые местечки упорно не зарастают шерстью.
Это порок, сильно снижающий цену собаки. Плохую собаку с голым брюхом просто убивают. Но иногда такое голое место бывает у богатыря, у послушного, у отменного во всех отношениях пса. Тогда каюр заботливо пристраивает собаке набрюшник из оленьей или опять из той же собачьей шкуры и внимательно следит, чтобы теплая покрышка во время бега не сваливалась с несчастной лысины.
У каюра вообще много забот, иногда как будто неожиданных.
Торосистый припай – это усеянная осколками мелких льдин полоса льда, намерзшая по берегу моря и постоянно разъедаемая волной. По словам опытных полярников, такой ледок похож на терку.
Прежде чем ехать по таким «дорогам», т. е. по резуну или торосистому припаю, каюр обязан сшить всем своим собакам торбасы, башмаки, надеваемые так, что когти выпускаются наружу или остаются внутри башмака. Так или иначе собачья обувь шьется из гибкой кожи оленьей, тюленьей или из брезента в виде мешочка, стягиваемого на лапе ремешком.
Не обутые собаки на шероховатом пути «сядут» очень скоро. Собаки, разрезавшие на первом перегоне лапы до крови, пытаются их зализать, но это не всегда удается, и на второй перегон поднять израненных собак слишком трудно.
Напрасно также воображать, будто каюр много катается на своей нарте. Нет, бедняга чаще бежит около нарты, чем сидит в ней.
По глубокому рыхлому снегу каюр идет на лыжах перед упряжкой, прокладывает вожаку «дорогу». Тяжело нагруженную нарту каюр поддерживает, забегая то с одного бока, то с другого. При подъеме на горку каюр и всякий другой человек, сидящий в нарте, должен с нее соскочить и подпихивать ее сзади кверху, иначе собачьей упряжке не взять.
Торосистый припай в состоянии одолеть только собаки. Олень на льду скользит и падает. Лошадь – самая мелкая, якутская лошадь – слишком тяжела, не идет через полынью по тонкому льду, проваливается сквозь лед. Вездеход катит по сугробам, но на припае остановится перед широкими расщелинами, протянувшимися во льду в разные стороны. А собаки, цепляясь когтями, прыгают через трещины и тащат за собой свои узкие сани-нарты.
В большинстве случаев тягостна, жестоко трудна, опасна собачья езда.
Вот если широкой равниной раскинулся убой, плотно сбитый ветром снег, или образовался прочный наст, – ну, тогда катись, каюр! Бодро, долго и быстро несется собачья упряжка под звон бубенцов или веселый крик своего каюра.
На камчатских собаках каюр Дьячков в 1930 г. вовремя поисков погибших американских летчиков сделал по гладкому насту перегон в 250 км за 19 часов.
В с. Корпаки также на Камчатке живет другой знаменитый каюр Журавлев. Тот за сутки на своей упряжке в 12 собак «пробегал» 300 км.
Самый лучший верховой конь, любой рысак не способен на подобный перегон даже по наилучшей дороге. А собаки сделают его совсем без дорог – по льдам, по сугробам необитаемой пустыни. Конечно, это исключительные, хорошо кормленные собаки.
Нарта – это узкие низкие сани длиною иногда до трех метров. Размер нарты зависит от ее назначения: бывают нарты охотничьи, ездовые, грузовые.
При обычном пути по рыхлому снегу грузовая нарта поднимает двух человек и 80 кг поклажи. По гладкому насту нагружают нарту до 240 кг, и упряжка в 10–12 собак мчит этот воз со скоростью 12 км/час на расстояние 75 км.
Весьма важно, накормлены хорошо собаки или голодны. Упряжка из 8 сытых собак свободно везет два десятка свежих тюленьих шкур. По весу это все равно, что два кубометра сырых березовых дров, полный воз исправной крестьянской лошади. Собаки, повизгивая, скачут так, что комья снега летят из-под лап.
Сила собачьей упряжки выказывается в особенности при добыче морского зверя. Тащить его изводы приходится той же упряжке, что привезла каюра на охоту.
Главная особенность нарты в том, что вся нарта устраивается без единого гвоздя, все скрепляется сыромятными ремешками. При ударе с налета о пень или, что еще чаще и много хуже, о камень сбитая гвоздями нарта треснет непоправимо, в куски осколками распадется, а связанная только ослабит скрепления. Ремешки можно подвязать потуже, заменить новыми.
Собачья упряжь делается из тюленьей кожи. Алык – хомут, лямка – устраивается так, что, не сдавливая шеи, схватывает грудь собаки, выходит на спину, а вдоль спины тянется ремень, прикрепляемый к саням в виде постромки.
В паре с вожаком запрягается его заместитель или ученик. Они идут довольно далеко метров на 6 впереди нарты. Остальные собаки следуют за ними в порядке своих качеств. Те, что послабее, бегут последними перед нартой, все-таки метра на 2, на 3 от нее.
Каюр сидит низко, на передке нарты, свесив ноги на одну сторону. Каждую минуту он должен быть готов к тому, чтобы спрыгнуть и бежать рядом с нартой.
Наиболее важная часть нарты, полозья, делаются из березы и из лиственницы. Пока стоит ровный холод зимы, полозья «войдают». Это значит, что полозья покрывают ледяной коркой. Кусок меха смачивают водой и проводят им по полозу. Схваченная морозом влага застывает на деревянной полосе ледяной пленкой, и полоз скользит при езде.
Отправляясь в путь, каюр упрятывает за пазуху, кроме всего прочего, бутылку с водой. Как только скрипнет, затарахтит по снегу полоз, потерявший свою ледяную покрышку, стой, упряжка, надо «войдать». Нарта опрокидывается на бок. Рукавицей, смоченной из бутылки, каюр проводит по полозьям, а мокрую рукавицу кидает в снег и топчет. Мороз и снег делают каждый свое дело: полозья вновь леденеют, а снежная пыль осыпает рукавицу и вытягивает из нее остатки воды.
В ту пору, как на деревьях начинают набухать почки, а с вышины раздается крик прилетных птиц, из моря выступает «рассол», а на берегу попадаются оголенные от снега места, песок, камни. Тогда ледяная корка с полозьев стирается быстро. Мороз уже не схватывает водяных капель, березовый полоз трется и, разрушаясь, «шершавит», замедляет движение нарты. Лиственничные полозья много крепче и скоро обкатываются, становятся гладкими. Их ставят весной вместо березовых и вдобавок обивают железом. Впрочем, кость морского зверя чаще под рукой, чем металл. Подбивают полозья пластинками из моржовой или тюленьей кости. Полозья из китовых ребер ценятся дороже прочих.
На Новой Земле, где лесов нет, собак запрягают в ряд, веером. Так собаки тянут сильнее. Но и устают быстро. Каждая протаптывает свою тропинку в сугробе. При запряжке гусем, цугом попарно, те собаки, что послабее, идут за более сильными по готовому следу. В лесистых местах запряжка веером не годится.
Наилучшей конструкции аэросани, с избытком обеспеченные горючим, не могут пройти густым лесом или сквозь плотный кустарник. Собачий цуг бойко скачет по узкой лесной тропинке.
В тяжело нагруженную нарту запрягают до семи пар собак, там, где собаки стали мелки. Крупных – довольно десятка.
По хорошей дороге, т. е. по гладкому снегу, почти ту же тяжесть свободно везет пара оленей. Для этих не возят корм. Олени должны добыть его своими копытами из-под снега и, кроме того, могут лежать целые сутки без кормежки. Как будто бы прямой расчет заменить собак оленями.
Но ягель, олений мох, не везде растет и, раз стравленный, не скоро отрастает. Значит, при оленях придется отыскивать новые кормовые площадки на широком пространстве и откуда-то, иногда издалека, возить на запас сено. А главное, нет у оленьей упряжки собачьей гибкости, готовности всегда служить.
Олень, вытаптывая свой ягель, уходит от становища довольно далеко. Даже одну упряжку, пару оленей, поймать, привести к нарте и обрядить вовсе не просто. Такая возня занимает часа три.
Собачий обоз готов в 20 минут. Привязанные собаки скучают и, видя сборы в поход, сами рвутся к своим алыкам. Разбежавшиеся собаки спешат явиться на свист. Если почему-либо собачья стая медлит надеть свои хомуты, по будущему пути нарты идет женщина, плюет на свою рукавицу и бросает ее в снег. За что принимают собаки такую приманку, конечно, неизвестно, но они кидаются к рукавице со всех сторон издали и без грызни, без всякого сопротивления принимают на себя свою сбрую.
Звенят погремушки осгола, каюр кричит:
– Хей! Батта! – или что-нибудь в этом роде, и упряжка покорно несется в тяжкий путь.
Редко не слушаются ездовые собаки.
Свежий след песца волнует собачью упряжку. Бастын в таком случае рычит, оглядываясь, показывает страшную морду, каюр сердито стучит остолом по передку нарты, кричит на него.
Если перед собаками на пути отпечатались широкие лапы медведя, проковылявшего тут перед упряжкой, то забывается все на свете. Собаки воют и кидаются по свежему медвежьему следу.
Напрасны удары, крики, не действует угроза вожака. Собаки несутся за зверем куда попало до полного изнеможения, не понимая, что охотиться в упряжке нельзя. Это, кажется, единственный случай глупости, проявляемой сообща всей упряжкой. И охотник, спеша домой с добычей, и возчик с грузом боятся встречи с косолапым больше, чем внезапного налета снежной бури.
Медведь, конечно, уйдет даже от вооруженного каюра. Но нарта при бессмысленном порыве куда-то в сторону может с размаха налететь на камень, на льдину, на пень. Тогда упряжь запутается, оборвется, собаки перегрызутся, груз развалится.
На страшном морозе да к ночи в конце пробега такое происшествие для измученного поездкой человека беда, если не гибель.
Кроме встречи с медведем, что может случиться везде во всякое время, каюра в лесистой местности подстерегает еще опасность наткнуться на сук.
Упряжку, когда она почуяла близость дома или просто кормежки, остановить нельзя. Каюр может выскочить с нарты, встать перед вожаком, драться. Собаки его опрокинут и убегут без него.
Был случай, когда упряжка примчалась в селение без каюра. Беднягу впоследствии нашли проткнутым насквозь стволом молодой лиственницы: налетел на острый торчок в вечернем полумраке. Такие случаи, конечно, редки, но опасность от сучка для сидящего на быстрых нартах всегда есть. Опытный каюр, конечно, смотрит в оба, чтоб такой беды не произошло.
Возвращаются домой из пробега обычно вечером.
Едва блеснут издали огоньки становища или только ветер пахнет жирным теплом, собаки, как бы они ни устали, тявкают, наддают ходу и к жилью подлетают с воем.
Освобожденные от упряжи собаки ползают по снегу, барахтаются в сугробе, вытираются.
Собачий хлев или хотя бы загородка с крышей для защиты от ветра называется где «котух», где «торох» и т. д. Все равно такая постройка встречается очень редко. Большинство северных народов, ездящих на собаках, смотрят на дело одинаково: собака должна родиться, вырасти, принести щенят, всю свою голодную жизнь провести под открытым небом в снегу, на морозе. Собаке-де так лучше.
Но собаке так хуже.
Когда возвращаются с неудачной охоты или из какой-либо другой поездки, а дома запасов корма нет, то принято собак только освободить от упряжки и прогнать. Пусть идут, куда хотят, и едят, что найдут.
А найти-то нечего, – даже раука, старых тюленьих костей, нет. Собака побегает, вытрется о снег, вычистит, как уже сказано, свою шубу, повоет на луну и ложится спать в выкопанную своими же когтями ямку, иногда довольно глубокую (до 15 см).
Хорошо, если пойдет снег. Мягкие пушистые хлопья ложатся на собаку одеялом. Собака встряхивается, приподнимается. Над собакой от теплоты ее тела снег слегка тает. Так образуется в снегу над собачьей лежкой свод, что-то вроде берлоги. Свернувшись калачом, положив хвост на нос, спит собака до утра.
Надо иметь особые способности, чтобы натощак выносить такой ночлег. Волк и лисица, дикие звери, более выносливы, спят этак только после сытной еды. А голодные бегают, не ложатся, да еще не таскают на себе никаких тяжестей, не устают до изнеможения (и еще неизвестно сколько зверей хворают и гибнут от такого сна в сугробе).
На собаках же видно, что часто невыносим подобный отдых. Простужаются они часто, болеют разнообразно, мучительно, вырождаются, мельчают, утрачивают драгоценные свои свойства, пропадают.
Всей возней со щенятами, обычно, ведает женщина. Месяца два щенки сосут только молоко матери, потом в течение сотни дней женщина варит для них болтушку из мелкой корюшки с прибавкой муки, конечно, испорченной, негодной для еды людям.
Потом... Потом режут почти всех молодых собак: из их шкур шьют платья мехом то вниз, то вверх, как кому понадобится.
Из всего собачьего поколения, очевидно, очень многочисленного, оставляют на развод самок 2–3, кобелей же десятка два. Самцов, предназначенных к езде, кастрируют.
Изуродованный так кобель покойнее в запряжке, легче набирает жир даже от скудного корма, следовательно, сильнее в работе и послушнее. Но очевидно, что качества хорошей ездовой собаки останутся при кастрате, исчезнут вместе с ним, ни к кому не перейдут.
Вот это уродование производителей и наплыв псов чуждых, непригодных здесь пород – эти два бедствия угрожают ездовой собаке.
Попадаются среди собак очень искусные рыболовы. Собака входит в воду до самого живота и стоит с поднятой передней лапой. Похоже на стойку подружейной собаки над мелкой птичкой в болоте. Так собака сторожит камбалу, широкую рыбу, плавающую на боку. Вдруг лапа опускается, собака всовывает морду в воду, хватает прижатую к песку рыбу и вытаскивает на берег, где, конечно, съедает без остатка. Потом собака снова идет в воду за следующей камбалой, пока не насытится.
Стаей собаки ловят более крупную добычу.
Нерпа, добродушный и неповоротливый на суше тюлень, сивуч, называемый морским львом, но совершенно безоружный зверь, любит вылезть на прибрежный камень погреться на солнце. Собачья стая зорко караулит в подходящем месте такой выход. Нерпа и сивуч, выползая из воды, плещутся. Они пахнут сильно. Нартовая собака способна за 5 км учуять человека, проехавшего на олене. А тут какая-нибудь сотня шагов до морского чудища. Собаки живо забегут, отрежут тюленю путь к морю и распорядятся по-своему.
А если нет ни камбалы, ни нерпы, тогда собачья стая свирепо разрывает тех из своих, что послабей.
В особенности принят обычай в известное время (во время «пустовки») собаку выгнать в лес или даже привязать ее там. Волки самку никогда не едят, а знакомятся с ней очень охотно. Собака возвращается домой с волчьим потомством в животе. Полуволчата растут как все щенята и для нартовой езды, чрезвычайно драгоценны.
Иногда никем не выгоняемая собака убегает в лес от жилья, живет в звериной норе, приносит там щенят и возвращается домой с целым выводком, весьма диким.
Американцы не жалели денег за собак с примесью волчьей крови и много вывезли таких прославленных своей выносливостью из Анадырского края, с побережья Охотского моря.
Недолог век упряжной собаки. В возрасте от 3 до 5 лет собака считается в наилучшей поре для езды. Некоторые собаки работают до 8 лет. Вожак, бастын, иногда служит до 12, но его дело особое. Он не должен тащить тяжесть, он лишь показывает дорогу. Вероятно, причина долголетия вожака скрывается в небольших, по-видимому, преимуществах его высокого звания: вожака подкармливают, не так морят голодом, как рядовых собак, ему в виде особой милости изредка дают передышку от слишком тяжкой непогоды. Это все сберегает здоровье.
Конечно, имеет значение и то, что в вожаки попадают отборные собаки. Щенят расценивают по общему сложению, по развитию груди, по длинной пружинистой спине. По тому, как ест щенок, как поставлены у него лапы. Опытному глазу видно, какая выйдет из щенка собака: быстрая на бегу, пригодная для перевозки груза или, судя по «шишке на башке», способная вести упряжку.
В щенячьем же возрасте производится собакам операция, превращающая лучшего кобеля в бесплодного кастрата. Операторы уверяют, будто могут по желанию заказчика придать собаке тип и все свойства легковой или возовой. Едва ли это так, но обычай уродовать собак привился сильно по всей ледяной полосе.
Экспедиция герцога Абруццского пошла к северному полюсу в 1899 г. со 120 собаками. В 1901 г. к северному полюсу вышла экспедиция американского банкира Болдуина, имевшая, кроме всего прочего, 420 собак.
Партий из однотипных безукоризненно ездовых собак теперь не составить. Перепутались, смешались с негодными приезжими, выродились собачьи породы, предназначенные для езды. Даже просто не хватает таких собак. А без собак в просторах ледяного севера жить нельзя.
Вдоль побережий Аляски идут океанские пароходы. Аляску пересекает железная дорога. Между многими поселениями на Аляске в установленные сроки летают самолеты, несутся автомобили. И все-таки собачьи упряжки продолжают тащить нарты по всему пространству огромного ледяного полуострова. Собаки везут почту, врачей, бензин, все неотложно необходимое, обслуживают подъездные пути из ледяных трущоб к пристаням океанских гигантов, к станциям железной дороги. Нельзя без собак.
Ни одна экспедиция к северному полюсу, теперь уже завоеванному большевиками, не обошлась без собак, никакой поход в ледяную страну немыслим без них.
Сотни людей, потерпевших кораблекрушение в ледяном море и затерявшихся, было, во льдах, к восхищению всего мира, наряду с самолетами, спасали на собаках.
Подготовка к снятию челюскинцев со льдины, сложная, упорная и длительная работа по доставке горючего, личного состава, запасных частей для самолетов – все это свершилось при помощи собачьих упряжек.
Все исследователи, не дошедшие до полюса, все путешественники, так или иначе заплутавшиеся в ледяных областях, все кончали тем, что съедали своих собак.
Впрочем, одной из них на вечных льдах улыбнулось неслыханное, завидное для всякой собаки счастье. Это необыкновенная собака – «Веселый», крупная черная лайка совершенно неизвестного происхождения. «Веселый» девять месяцев провел на льдине, не подозревая, что за движением этой льдины с напряженным вниманием следит весь мир.
Никаких тяжестей на себе «Веселый» не таскал, никуда не торопился, ни о чем не заботился. Кормили «Веселого» так, что хоть отбавляй. Какие там обрывки шкур, раук, промерзшие ребра китов! «Веселому» как-то пришлось доедать 40 кг слегка испортившегося в жестянках мяса. Оправдывая свою кличку, «Веселый» бегал, прыгал, гонялся за медведями, лаял. Иногда чересчур много лаял, за что получал дружеские колотушки.
Для «Веселого» дрейф закончился в Московском зоопарке. Дальше плыть некуда и незачем от вполне обеспеченного всяким благополучием существования.
Но отблеск славы будет всегда сиять на клетке, будке, конуре «Веселого»: это спутник, сторож героев, свершивших во льдах удивительный подвиг.
