Собаки Дурова
Автор: В.Л. Дуров, 1912 г.
Многих интересует вопрос, каких собак считать наиболее смышлеными, какие породы наиболее восприимчивы к дрессировке.
Вполне прав Брэм, когда он говорит:
«Одно не должны мы забывать: это – влияние воспитания на характер животного. Животные точно так же, как люди, могут быть образованными, благовоспитанными, или необразованными, грубыми, невоспитанными. Воспитатель имеет очень сильное влияние на животное, и, без сомнения, наилучший для него воспитатель – это человек. Для примера возьмем наше лучше всего воспитанное животное – собаку. С течением времени она становится во многих отношениях похожею на своего господина, она усваивает, так сказать, его характер: охотничья собака усваивает характер охотника, мясникова собака – мясника, собака моряка – его характер, собаки лопарей, эскимосов, индейцев – характер их владельцев».
И, действительно, ограниченный круг мыслей у борзой направлен почти исключительно в сторону охоты. Пудель тратит значительную часть своих способностей на то, чтобы угадать намерения и желания хозяина. Каждая порода обладает свойственными ей особенностями характера. Универсальнее всех, по моему, дворняжка, у которой все стороны характера развиты более равномерно, и которую тяжелая жизнь и самостоятельная борьба за существование наделили богатым опытом.
Знаменитая, например, собака моя Бишка была простой дворняжкой. Но о ней после...
Первая из дрессированных мною собак была Каштанка; один эпизод из ее жизни послужил сюжетом для рассказа незабвенному А. П. Чехову. Я ему рассказал биографию Каштанки, и он с моих слов написал свой рассказ.
Молодая рыжая Каштанка, принадлежавшая бедному столяру, заблудилась.
Она ни о чем не думала и только плакала. Когда мягкий, пушистый снег совсем облепил ее спину и голову, и она от изнеможения погрузилась в тяжелую дремоту, вдруг подъездная дверь щелкнула, запищала и ударила ее по боку. Она вскочила. Из отворенной двери вышел какой-то человек...
Каштанка поглядела на незнакомца сквозь снежинки, нависшие на ресницы, и увидела пред собою коротенького и толстенького человечка с бритым, пухлым лицом, в цилиндре и в шубе нараспашку.
Я сбил пальцем с ее спины снег, сделал Каштанке знак рукой, который мог означать только одно: «Пойдем».
Каштанка пошла.
И стала у меня жить. Через некоторое время она сделалась «ученой» и с успехом выступала на цирковой арене.
И вот однажды, во время представления, Каштанка через головы публики убежала на галерку: она услышала голос своего старого хозяина – столяра...
Место Каштанки заняла Бишка, которую я подобрал брошенною детьми, месячным щенком, замерзавшим в снегу. У этой собаки мною было замечено присутствие безусловного музыкального слуха.
Помню, на бархатном кресле, дремлет, свернувшись в калач, Бишка. Я сижу за пианино и фантазирую. Пальцы легко скользят по клавишам. Вдруг чувствую легкий толчок в ногу. Не переставая играть, отодвигаю ее в сторону. Опять толчок. Что это?
Нагибаюсь и вижу – Бишка.
– А, это ты! А я думал – спишь!
Проходят две-три минуты; новый толчок в ногу. Приостанавливаю на этот раз игру и смотрю с изумлением на собаку.
– Бишка, чего тебе?
Она вильнула два раза хвостом, отошла прочь, вскочила на прежнее место и свернулась опять в калачик.
Я задумался. Что это значит? Хотела ли она поласкаться или попросить у меня чего-нибудь? Не понимаю.
Поворачиваюсь к инструменту и принимаюсь снова играть. Мотив минорный. Но не успел я взять нескольких аккордов, как позади послышался знакомый стук когтей о паркет. Бишка!
Она вторично соскочила и идет ко мне. Вторично обрываю игру и смотрю на нее.
Бишка постояла возле меня в раздумье и, как раньше, повернула назад к креслу.
«Нет, – думаю, – тут что-то неладно. Неужели у собаки музыкальный слух? Надо проверить!»
Играю теперь грустную мелодию и искоса наблюдаю за Бишкой.
Она вдруг глубоко вздохнула, потом повернула голову в мою сторону. И я вижу глаза, полные слез. Бишка делает движение, чтобы соскочить.
Нарочно меняю темп. Играю бравурный марш. Левое ухо собаки поднялось вопросительно, потом опустилось.
Незаметно перехожу вновь к минору. Сморщился лоб у собаки, вновь тяжелый вздох и глаза, полные слез... Отсюда я вынес заключение, что Бишка моя обладает музыкальным слухом.
На Бишке я начал свои первые опыты гипнотизирования животных.
Вот некоторые отзывы тогдашней печати об этой собаке, которые покажут, как все заинтересовались в то время новым явлением гипноза животных.
«Вчера в театре агентства Д. А. Бельского В. Дуровым, выступающим в понедельник перед московской публикой в Никитском театре, были произведены интересные опыты гипноза собаки. Сеанс удался вполне. Собака, по внушению Дурова, исполняла целый ряд трудных задач, задуманных присутствующими». (Курьер 26/II 1895 г.)
«Выделяется собачка Бишка, проделывающая такие изумительные кунстштюки, которые не под силу иному «бессловесному животному». Она понимает каждое его слово, исполняет каждое его приказание, умеет различать музыкальные мотивы, обладает математическими способностями. Но этого мало. Собака г-на Дурова читает даже чужие мысли. В. Дуров усыпляет ее, и она, под его взглядом, совершает решительно все, что только он не задумает». (Русский Листок 2/III 1895 г.)
«Собака быстро переходит в состояние гипноза и исполняет пунктуально все несложные задачи, предлагаемые загадчиком. Так, например, первая предложенная ей задача заключалась в том, чтобы она, сойдя с кресла, приподняла лежавшую на столике студенческую фуражку. Дуров стал смотреть в упор собаке в течение нескольких секунд, и она детально исполнила все загаданное. Так же верно собака исполнила вторую и третью предложенные ей задачи». (Виленский Вестник 14/VІ 1895 г.)
«В Ростове один из публики предложил, чтобы собака пошла в ложу к одному военному и взяла его зубами за третью пуговицу сюртука, или взяла лапою на рояли ноту «фа». В другой раз предложено было собаке отыскать пробку, спрятанную в кармане у одного зрителя. И все это Бишка с точностью выполнила. (Приазовский Край 26/ХІ 1895 г.)
«На последнем представлении г-н Дуров показал нам новое действие Бишки, которому он обучил ее в Калуге, – это составить из разбросанных по сцене цифр 1895 год, что ею и было сделано на вопрос его: «А какой, Бишка, теперь год?» (Калужские Ведомости 9/ІІ 1895 г.)
Бишка была у меня математиком. Она производила арифметические действия (сложение и вычитание) до 10.
Многие из публики полагали, что пред ними действительно были обдуманные действия собаки, складывавшей и вычитавшей в уме. На самом же деле тут был тот же гипноз. Я просто внушал, мысленно приказывал Бишке принести в зубах плакатик, на котором была напечатана та или иная цифра, требуемая публикой. Собака это безошибочно выполняла, и таким образом создавалась видимость обдуманного решения собакой предложенной задачи.
Иные дрессировщики, подражая моему «номеру», прибегали к приемам, ничего общего с гипнозом не имеющим: когда их собака, обходя разложенные на земле плакатики, приближается к требуемой цифре, они щелкают пальцами, и собака тогда берет цифру.
Считаю уместным здесь поделиться, кстати, своими мыслями и наблюдениями относительно того, имеют ли собаки представление о числе, о количестве, имеют ли способность счета. Вот мои наблюдения.
У моей собаки восемь щенят. В отсутствие матери я осторожно беру одного щенка, удаляю его из помещения, после чего проветриваю комнату, дабы улетучился запах этого щенка. Через несколько времени я впускаю мать к щенятам; обнюхивает их и спокойно ложится около них, не замечая пропажи. Таким же образом я удаляю через некоторые промежутки времени второго и третьего. Мать, возвращаясь, по-прежнему не замечает убыли. Но когда я удаляю с теми же предосторожностями четвертого, она, обнюхав оставшихся трех щенят, беспокойно начинает искать пропавших, причем, когда я ей возвращаю одного из взятых, она совершенно успокаивается. Из этого я заключаю, что собака имеет ясное представление только о трех, смутное – о четырех, которое сливается у нее в неопределенное «много».
Имеются в литературе аналогичные наблюдения Жако относительно обезьян, умеющих считать до четырех, но не больше.
В Трансваале, – рассказывает он, – как и во всей Африке, обезьяны страшно вредят огородам и плантациям. Естественно, что туземцы стараются истреблять обезьян. С этой целью они скрываются в хижинах на огородах и выходят, когда предполагают, что обезьяны забрались в огороды. Но обезьян трудно обмануть. Видя, что на охоту выходят, например, четверо охотников, они выжидают, пока не уйдут все четверо, и только тогда смело принимаются за истребление овощей. Замечено было, что обезьяны не появляются на огородах до тех пор, пока не увидят, что из хижины вышли именно четыре охотника. Если вышел один, двое или трое, обезьяны не тронутся с места. Буры, однако, нашли средство обмануть этих хитрых животных. Они прячутся в хижину в количестве 5-6 человек. Затем четверо выходят так, чтобы обезьяны их видели. Вскоре после того, как четвертый ушел, обезьяны, не умеющие считать больше четырех, появляются на огородах. Тогда-то их и ловят.
Наконец, некоторые первобытные народы тоже не идут дальше трех или пяти. Сначала человек из наблюдений над окружающими его предметами мог получить только неопределенное понятие о множестве. Этому множеству он противополагал себя самого, как единицу. Он представляет единицу, все же остальное есть множество. Но вследствие сношений с другими людьми человек стал различать понятия «я» и «ты», а благодаря этому образовалось новое понятие «два». Все, что больше двух, представляет три или множество.
Я с умыслом остановился так подробно на способности животных к счету, потому что считаю этот вопрос очень важным для посильного уяснения тайников животной психики...
Бишка умерла в глубокой старости. Глухая, полуслепая, она еще работала и как страдала она, когда ее не брали в цирк! Словно жалела она ушедшие годы радости и славы...
Умерла гениальная Бишка, но гениальность ее перешла к Запятайке, метису от Бишки и чистокровной таксы.
Область познаний последней была даже отчасти обширнее: Запятайка была не только математиком, но и географом.
Я раскладывал на песке арены большую, составленную из раскрашенных деревяшек, карту Европейской России. Особенно бросались в глаза моря: Белое, Балтийское, Черное, Азовское, Каспийское. Кто-либо из публики просил показать какое-нибудь море, и Запятайка немедленно направлялась к этому морю и усиленно демонстрировала его мордочкой и лапкой.
Конечно, в этом случае нельзя говорить о географических способностях Запятайки, а исключительно об ее сильной восприимчивости к гипнотическим внушениям и удивительной силе воображения: я мысленно рисовал в ее мозгу очертания заданного моря, которые там, так сказать, «отпечатывались».
О самом процессе гипнотического внушения я скажу ниже. Здесь же отмечу, что объект для внушения, т. е. карта, очень неблагоприятен для гипнотических действий, благодаря сложности и прихотливости очертаний какого-нибудь моря (ибо эти моря в общем между собою схожи). Исходя из этого, можно предположить, что у Запятайки была удивительно развитая духовная организация, раз она в состоянии была воспринять такие тонкости и мелкие подробности...
Мне приходит на память один, особенно характерный случай из жизни Запятайки, где она в полной мере проявила свою восприимчивость к гипнозу.
Пенза. Я завтракаю у вице-губернатора Перцова, большого любителя животных. Входит знакомая дама чуть ли не в слезах и рассказывает, свидетельницей какого зрелища ей пришлось быть: на базаре городовые забрасывают петли на бродячих собак и куда-то их влекут. Визг и хрип вызывают содрогание, жалость. Тогда я обратился к генералу с вопросом: «Почему вы не запретите этого?»
«Это зависит от губернатора, князя Святополка-Мирского. Кстати, сегодня вечером князь будет у меня; вот и вы приходите и попросите, как защитник животных, князя».
Я согласился сделать это при помощи следующей невинной хитрости: заговорить во время ужина об опытах гипнотического внушения животных, заинтересовать этим князя так, чтобы удобно было привести Запятайку для опытов; и затем, во время сеанса, Запятайка должна будет подать князю прошение. План вполне удался. Вечером князь заинтересовался рассказами об опытах. Послали за собакой. Князь предложил проделать такой опыт: пусть Запятайка возьмет щеточку с игрального столика. Собака выполнила и эту задачу. Второй опыт: пойти в соседнюю комнату, вскочить на стул к столику и провести лапой по струнам цитры. Собака выполнила. Присутствующие были удивлены. Я попросил князя позволить сделать собаке то, что ей самой хочется (больше трех раз нельзя было производить опыты, т. к. пульс у меня от напряжения повышался до 120). Я пристально посмотрел собаке в глаза, создал представление о прихожей, о том, что там висит мое пальто, и в кармане пальто лежит прошение. Я мысленно приказал Запятайке достать прошение и подать его князю. Собака все исполнила. Князь развернул прошение, в котором просительница-Запятайка ходатайствовала за своих собратьев бродячих собак, для которых изобрели новый мучительный способ ловли арканами. Ловля собак этим способом была в Пензе отменена.
Запятайка обратила на себя внимание А. П. Чехова во время переезда на пароходе из Одессы в Ялту. Я ее гипнотизировал в присутствии писателя. Антон Павлович захотел попробовать гипнотизировать сам. И у него опыты удавались...
В пароходной каюте, кроме А. П. Чехова, были и другие писатели: А. Федоров, Гусев-Оренбургский, Миролюбов и другие. Я внушил Запятайке подойти к Чехову и снять у него пенсне. Запятайка подошла и осторожно, за оправу, сняла пенсне.
Вот один из отзывов печати о Запятайке:
«Дуров вывел Запятайку, всеобщую любимицу. На этот раз она показала совершенно новый фокус: перед ней было разложено четыре кредитных билета в 50 руб., 25 руб., 3 руб. и 1 руб., и она должна была их находить. Умная собака, превосходно гипнотизированная, ни разу не ошиблась и всегда подавала тот билет, который приказывал подать ее хозяин». (Уманский Листок 1904 г.)
Несколько лет тому назад я лишился Запятайки. Нет уже в живых и Рыжки, маленького сеттера, бывшего партнером Запятайки в следующей мимической сценке.
Запятайка притворялась покойницей. Рыжка, одетая в траур, подходила к ней на задних лапах (в этом состоянии она могла пребывать необыкновенно долго) и опускала голову. Глаза ее сверкали каким-то блеском. И она так входила в свою роль плакальщицы, что ее иногда приходилось отрывать от мнимого трупика Запятайки.
В литературе известны еще случаи, когда животные относились к своему искусству сознательно и с большим интересом.
Журнал La Nature 1899 г сообщает, например, о собаке овчарке Faro II, которая принимала участие в феерии «Робинзон Крузо», поставленной в то время в театре «Chatelet». Эта собака так увлеклась своею ролью, что во время спектакля она даже переставала откликаться на свою кличку, а слушалась зова только по своему сценическому имени.
Из ныне живущих у меня собак особенно замечательны: громадный сенбернар Лорд и шпиц, носящий ту же кличку Шпиц.
Лорд был взят мною семимесячным щенком года три тому назад. Шпиц – восьмимесячным, лет десять тому назад.
Лорда в известном отношении можно считать первым из всех моих собак, поддававшихся гипнозу. Но для того, чтобы читатели отдавали себе ясный отчет в характерных особенностях Лорда, я должен ознакомить их с процессом гипноза животных.
Необходимо оговориться, что следует каждое животное подготовить к процессу гипноза, подготовить в том отношении, что для животного, над которым хотят произвести опыт, воля человека должна быть непреложным законом, которого оно не смеет ослушаться. Если же животное не обезволено, тогда можно заранее сказать, что опыт не удастся.
Мне вспоминается следующий случай. Один мой знакомый хотел проделать опыт гипноза над моей собакой, которая лежала под диваном. Он ее окликнул по имени, но она не двигалась с места. Тогда он пустил в ход разные ласкательные имена, чтобы вызвать ее из-под дивана. Но все было уже испорчено, ибо в первом же окрике знакомого должна была прозвучать властная нота повелителя, которая парализовала бы волю собаки, и сделала бы ее послушным орудием в его руках.
Предположим, пред нами такая задача: внушить собаке, чтобы она подошла к столу и принесла лежащую на нем книгу.
Я подзываю Лорда. Он подходит. Я беру его голову в свои руки, как будто символически подчеркивая ему, что он всецело в моей власти, что он должен совершенно подавить свою волю, что он должен стать автоматом, быть только не рассуждающим исполнителем моих велений. Для достижения этого я впиваюсь строгим взором в его глаза, которые словно срастаются с моими. Воля собаки парализована. Я собираю все силы своих нервов, сосредоточиваюсь до полного забвения окружающего меня внешнего мира на одной мысли. А мысль эта состоит в том, что я должен запечатлеть в своей голове очертания интересующего меня предмета (в данном случае – стола и книги) до такой степени, что, когда я оторвусь взглядом от данного предмета, он все-таки должен стоять предо мною, «как живой». Я это и делаю. В течение приблизительно полуминуты я буквально «пожираю» предмет, глазами запоминаю малейшие его подробности, складки на скатерти, трещину в переплете книги, узор скатерти и т. п. Довольно! Запомнил! Я властно поворачиваю к себе Лорда и смотрю ему в глаза, вернее «дальше глаз», куда-то внутрь, вглубь. Я фиксирую в мозгу Лорда то, что сейчас зафиксировано в моем мозгу. Я мысленно спокойно рисую ему часть пола, ведущую к столу, затем ножки стола, затем скатерть и, наконец, книгу. Собака уже начинает нервничать, беспокоиться, старается высвободиться. Тогда я ей мысленно даю приказание, мысленный толчок: «иди!». Лорд вырывается, как автомат, подходит к столу и берет зубами книгу. Задание исполнено! Лорд чувствует себя облегченным, как будто с него свалилась давившая его огромная тяжесть, и постепенно успокаивается...
Бишка только тогда выполняла мои приказания, когда впадала в транс, в гипнотический сон. Лорд же гипнотизируется «наяву»: я не должен прибегать к его усыплению.
Бишке я в последний момент выкрикивал вслух «алле!». А Лорду достаточно было сказать это мысленно.
Шпиц гипнотизируется тоже «наяву». Но у него уже более самостоятельный, крепкий характер. Ему надо дольше и настойчивее внушать и произносить «алле!» вслух...
Существует много теорий относительно сущности гипнотизма, этого таинственного явления, которое наука давно старается разгадать и которому все-таки до сих пор еще не дала удовлетворяющего всех объяснения.
Профессор Данилевский думает (как и я), что животные смотрят на действия гипнотизирующего, как на приказания; и в этом кроется причина влияния гипноза на животных.
Внушать можно не только собакам, но и другим животным. В Австрии, например, по газетным сведениям, официально принят в армии способ «балассировки» лошадей при ковке (его ввел ротмистр Баласса): стараются взглядом внушить лошади покорность...
Считаю необходимым оговориться, что многие дрессировщики и даже ученые предполагают один из видов гипноза в том, что можно курицу или какую-нибудь другую птицу известными приемами заставить принять то или иное положение и пребывать в нем до тех пор, пока этого пожелает экспериментатор. Случается даже, что птицы теряют тогда болевую чувствительность.
Опыты эти известны уже давно. Курицу со связанными лапками клали на пол и проводили от каждого ее глаза меловую черту в косом направлении. Курица тогда, даже после снятия повязок с лапок, долгое время находилась в неподвижном состоянии.
Чешский ученый физиолог Чермак, исходя из этого опыта, вызывал у животного состояние оцепенения уже без меловой черты, а просто клал что-нибудь на основание клюва. Он полагает, что животные приковывают свое внимание к этому предмету и, наконец, достигают такой степени нервного утомления, что даже засыпают.
Полагают даже, что колеблющийся, «шатающийся» полет поднятого с гнезда чибиса и других птиц не есть результат хитрости и разумного расчета, а в большей степени явление окоченения, вызванное потерей, вследствие страха, самообладания.
Preher различает два состояния животных, над которыми производили опыты по системе Чермака: состояние под влиянием действия страха (каталепсия) и состояние, вызванное гипнотизмом.
И я полагаю, что ошибаются те люди, которые в явлениях оцепенения курицы усматривают один из видов гипноза. Тут нет гипноза, как нет гипноза в неуверенном полете чибиса! Я в этом убедился, ибо часто проделываю такие опыты c разными птицами. Тут скорей случай самовнушения, чем внушения. У курицы произошел простой обман чувств. «Субъективное ощущение», которое случается и у людей: к вам в глаз попала песчинка; вы ее удаляете, но после удаления вам все-таки кажется, что песчинка в глазу.
Что же касается моих собак, то не может быть ни малейшего сомнения, что здесь мы имеем дело со второй категорией, установленной Preher’ом, т.е. с чистейшим гипнотическим внушением...
За опыты гипнотизирования собаки я получил от французской Академии Промышленных Наук и Искусств диплом и орденский знак.
Но вернемся к Лорду. Он не только отлично поддается гипнотическим внушениям, но и преуспевает в другой, совершенно несвойственной собакам, области: мне удалось научить его произносить несколько членораздельных звуков.
Я задаю ему вопрос:
– Какая первая буква в азбуке?
– А! – отвечает Лорд.
Предлагаю ему произнести слово «мама», и собака с легким хрипом, говорит: «ма-ма». Видно, что она совершает над собою усилие, чтобы справиться с этим хитрым человеческим изобретением – словом.
Поэтому я позволяю себе усомниться в точности уверения знаменитого философа Лейбница, что он видел в Саксонии собаку, произносившую совершенно отчетливо двадцать слов.
Лорд еще вальсирует и разыгрывает разные сценки. Решает задачки лаем.
Публика выкрикивает какую-нибудь однозначную цифру, Лорд лает столько раз, сколько единиц в этой цифре.
Таким же образом объявляет результаты сложения и вычитания.
И Шпиц – большой мастер «ломать» комедии, притворяться мертвым, валяться пьяным по земле, участвовать в суде над собой по собачьим законам, удирать с цепи, наделать бед и опять, как ни в чем не бывало, просунуть мордочку в кольцо цепи...
С год приблизительно у меня «работает» молоденький чистокровный фокстерьер Пикки.
Он очень грациозен, прекрасный танцор, проделывает в воздухе разные сальтомортале.
Очень ясно (яснее даже Лорда) произносит слово «мама», но гипнозу еще не поддается, так как слишком молод, не умеет сосредоточиться и отвлекается от мысли, которую ему хочу внушить, малейшим шорохом, разговором, движением... Но за то, повторяю, Пикки очень способен к разным акробатическим кунстштюкам, как и все собачки этой породы.
Фокстерьеры почти сразу научаются ходить на передних лапках, замечательно балансируя.
