Утятница

Автор: Е. В. Дубровский, 1929 г.

 5588

Стадо брело, разбрызгивая воду, по гати – широкому грязному прогону у берега озера.

– Дяденька Егор, – закричал подпасок, мальчик лет семи, – глянь-ка, опять с лужи крякуша полетела. Она тут живет, что ли?

Старый седой пастух, не торопясь, взял в жесткие пальцы мягкое ухо мальчишки, слегка потрепал его и сказал:

– Гнездо у нее тут. Баловник ты, Никитка. Видишь, ягненок завяз. Твое дело за скотиной смотреть, а не за утками. Я тебя!

Никитка слазил по грязи, помог ягненку выкарабкаться, но утиного дела оставить так не мог. Гнездо? Вот штука. Там должны быть яйца, надо посмотреть.

Солнышко поднялось на полдень, стадо улеглось у озера, и дядя Егор задремал. Никитка пробрался к знакомой луже. Но вышло совсем не то, что он думал. Утка не сидела в гнезде, а плавала среди лужи, окруженная выводком. С десяток темно-зеленых пуховых утят плыли между листьями кувшинок. Вот чудно-то!

Увидев проползшего по кочкам мальчишку, утка крякнула тревожно, пуховые комочки закувыркались вокруг нее, ныряя побежали по воде, а утка, злобно крича, кинулась на врага. Она хлопала мальчишку крыльями по голове и норовила клюнуть в лицо.

– Да ты что, – орал Никитка, отмахиваясь кулаками, – ты чего, дура, дерешься? Не трогал я твоих маленьких. Ой, ай, дядя Егор, караул!

Кое-как отбившись от рассерженной птицы, Никитка выбрался из лужи и во весь дух прибежал к стаду. Ничего, все спокойно.

Пастух спал так крепко, что даже трубку изо рта выронил в потухший костер.

Никитка поднял трубку, подбросил на уголья веток; про драку с уткой ничего не сказал.

Утром Никитка опять пробрался к луже – с другого, с узкого заросшего кустами конца: там утка его не увидит. Кому понравится, если по голове бьют! А на утят посмотреть всякому интересно.

Душно пахли болотные травы, блестела среди зелени вода, и в недвижном зное полдня над кустами маленький кобчик злобно, тонко кричал: кли-кли-кли. Утиный выводок плавал в тишине. Вдруг что-то темное, длинное взметнулось среди стайки утят. Они с писком брызнули в разные стороны, утка закричала. Она нырнула, выскочила из воды, взлетела чуть-чуть, опять бросилась на воду с отчаянным криком.

Никитка убежал. На берегу озера у стада пастух варил картошку. Он посмотрел на своего помощника сердито. Пришлось рассказать ему все непонятное происшествие.

– Сцапала, значит, воровка, утенка схватила, – объяснил Егор, снимая котелок с огня, – садись, ешь. Да. Придется мне, Никитка, тебя высечь, потому не шляйся. Да.

Он, однако, только попугал, не высек, даже не ругался больше. Но как же так? Кто ворует утят, утка чего смотрит, не заступается, что у них там делается в луже?

Занятно так, что терпенья нет. И Никитка за ужином в избе рассказал все: как подсмотрел он выводок, как била его утка, что произошло на другой день.

– Вот что, малый, – сказал приезжий из города, снимавший у них комнату на лето, – ты сведи-ка меня на ту лужу. Уж я до утиной воровки доберусь. С Егором я переговорю, он тебя отпустит.

Опять сияло в безоблачном небе солнце, благоухали в болоте росистые травы и кобчик кричал пискливым голодным голосом. В узком краю лужи между кочками рядом с мальчиком притаился большой человек с ружьем. Утята плавали кругом утки в привычной тишине. Никитка смотрел на них, не спуская глаз, и видел, как из воды высунулась длинная узкая морда. Он хотел закричать, но в этот миг громом ударило над его головой. Вода взметнулась столбом, в брызгах. Утка, утята куда-то исчезли, среди лужи кувыркалось, билось, хлестало что-то длинное, белое, черное.

– Вот тебе, утятница, чтоб крепче было, – кричал стрелок и выстрелил еще раз.

Он срезал несколько прутьев, связал их бечевками, на конце из сучка сделал крючок и, спустив прутья по воде, зацепил и вытащил на берег огромную зубастую щуку с белым брюхом и черной спиной.

Утиного выводка на другой день на луже Никитка не нашел: старая кряква увела утят в более покойное место.